Из потребителей в воины? Британские военные формы и идентичности (1914–1918)

Статья впервые опубликована в журнале Fashion Theory: The Journal of Dress, Body & Culture (2010. Vol. 14.2).

 

Британские военные формы и идентичности (1914–1918)

На заре ХХ столетия юный Брюс Бэйрнсфазер, впоследствии известный художник комиксов, был так поражен зрелищем полка сифортских горцев, марширующих при полном параде по направлению к церкви в Олдершоте, что там же и тогда же принял решение связать свое будущее с армией. Это было «великолепное волнующее зрелище: игра оркестра, развевающиеся килты и прочие сложные, но притягательные детали специфического обмундирования горцев». Этот антураж не вызвал у него ассоциаций с жестокостью и страданием, но скорее со «странствиями, романтикой… приключениями», и он едва мог дождаться случая «пощеголять перед друзьями и родными» в столь вожделенной форме (Bairnsfather 1939: 27–28; см. также: Hinchberger 1988: 106–109). Бэйрнсфазер был не единственным молодым человеком, ослепленным блестящими атрибутами и зрелищем военной жизни. На самом деле, как отмечала Джоанна Бурк и другие историки, к 1914 году эстетически привлекательные «военные формы, внешне делавшие мужчин еще более мужественными», уже долгое время являлись немаловажным фактором, определявшим выбор мужчинами военной карьеры (Bourke 1999: 128–129; French 2005: 38–39; Holmes 2005: 109; также: Hughes Myerly 1996).

Даниэль Рош считает Тридцатилетнюю войну (1618–1648) вехой в истории современных европейских военных форм. Он высказывает предположение, что «масштабная гражданская и религиозная война между европейцами, вероятно, обусловила необходимость отличительных знаков». Вследствие этого «царившая среди солдат свобода в одежде начала сменяться попытками разграничить различные стороны и подразделения» (Roche 1994: 222). Однако у формы вскоре появилась не только практическая функция различения враждующих сторон во время сражения. В европейских офицерских мундирах «с самого начала… модные тенденции учитывались не меньше, чем практические потребности военной жизни», а форма рядовых, особенно ближе к началу XIX века, часто создавалась таким образом, что «прекрасно подходила для откровенно сексуальной демонстрации мужского тела» (Craik 2003: 131; Hollander 1993: 228; также: Abler 1999: 13–15; Matthews David 2003). Историки моды были поражены тем, что формы задумывались так, чтобы вызывать сексуальное желание у зрителей — как мужчин, так и женщин. Но не менее часто, о чем свидетельствует и пример Бэйрнсфазера, они вызывали и желание обладать самой формой, помогая таким образом увести мужчин от гражданской жизни и заставить их вступить в армейские ряды. После этого за формой оставалась еще одна функция, которую она выполняла в интересах современных европейских армий: она способствовала превращению штатских в военных. Ношение мундира служило существенным шагом на пути воспитания командного духа в полку и играло важную роль в процессе расставания человека с его гражданской жизнью, привычками и самосознанием (Bourne 1989: 216; Bourke 1999: 128–129; French 2005: Ch. 3).

 

(Продолжение читайте в печатной версии журнала)