Интервью с художником Сашей Фроловой. Костюмы из воздуха

С художницей Сашей Фроловой я встретилась под Новый год, нака­нуне открытия ее выставки в Москве, в Центральном Манеже (ил. см. во вклейке). Выставка надувной и пневматической скульптуры из ла­текса и ткани называлась «Инфландия», в аннотации к ней говорилось: «Похожие на фантастические растения пневмоскульптуры представ­ляют неведомую космическую флору или биомеханическую аппара­туру будущего. Они как будто сошли со страниц научно-фантастиче­ских книг о прекрасном мире, в котором люди будут жить в будущем». Подобно тому как существует выражение «театр художника», где сце­нография, костюмы и объекты важнее, чем актерская игра, можно го­ворить о «мире художника»: «мире, целиком и полностью созданном художником… новообретенном рае, где все предметы и все окруже­ние состоит из идеальных форм и объемов, где все абсолютно гармо­нично, где нет разделения на искусство и дизайн, где всё и есть искус­ство». В прошлом созданием таких миров занимались группа «Стиль», «Движение искусств и ремесел», ВХУТЕМАС и Баухаус, дома «тоталь­ной» моды (начиная с Чарльза Ворта и Поля Пуаре), где изготовляли не только платья, но и мебель, интерьеры, духи, — наконец, не менее тотальное проектирование «нового советского быта».

Саша Фролова родилась, живет и работает в Москве. Работает в жан­ре скульптуры и перформанса. Окончила Национальный институт ди­зайна при Союзе дизайнеров Роcсии и Институт проблем современного искусства. В 2009 году она попала в шорт-лист молодежной номинации Премии Кандинского с работой LOVEMEBLASTER, которая должна «любовь превратить в основной источник энергии» — электромагнит­ной, световой и гравитационной. Саша — финалист международной премии ARTE LAGUNA 12.13 (Венеция), а в 2014 году вошла в рей­тинг «Самые перспективные молодые художники» по версии The Art Newspaper Russia, в том же году победила на конкурсе «Альтернатив­ная мисс мира» и сейчас она — «царствующая королева». Как стано­вятся Альтернативной мисс мира? — был мой первый вопрос.

Саша Фролова (С.Ф.): Я закончила школу при «Строгановке», у нас был рисунок, живопись, композиция с пятого класса. Но родители настоя­ли, и я пошла учиться в медицинский колледж, после которого долж­на была поступать во Второй мед. И за несколько месяцев до вступи­тельных экзаменов я вдруг знакомлюсь с Андреем Бартеневым, и мой мир переворачивается. На выпускном в колледже я устроила дикое шоу, накрутила из медицинских материалов костюмы — это выгляде­ло инопланетным космосом, но несмотря на крайнюю эпатажность все были в восторге. И, хотя я целый год готовилась в медицинский, ска­зала родителям, что поступать не буду. С осени начала работать с Ан­дреем Бартеневым и делать самостоятельные проекты. Потом пошла в частный институт, где преподавали и профессора из «Строгановки», но с четвертого курса ушла, потому что надо было либо участвовать в выставках, либо доучиваться. Я закончила Институт проблем совре­менного искусства, под руководством Иосифа Бакштейна; наш курс был сильным: на нем учились Арсений Жиляев, Анна Титова, Алина Гуткина… Там шло сильное давление концептуальной школы. Барте-невских кроме меня никого не было, но мне удалось устоять.

Конечно, главное — это работа с мастером, ничего лучше этого нет. Я познакомилась с Андреем Бартеневым в 2003 году. Это было настоя­щее ученичество: я помогала ему в проектах, а когда сама делала пер-формансы, то показывала ему эскизы, и он иногда направлял к кому-то, советовал. Это — передача опыта непосредственно от мастера к учени­ку, подмастерью. Так учились в эпоху Возрождения: молодой художник работал в мастерской у мастера, выполнял сначала подручную техни­ческую работу, потом его заказы. Постепенно он начинал заниматься непосредственно рисованием и живописью, копируя работы учителя и ставшие образцами произведения других художников, получал со­веты и указания как от самого мастера, так и от старших, более опыт­ных учеников. И только после этого ученик находил свою пластику, свой язык и начинал работать самостоятельно.

Я была ассистентом Бартенева в течение десяти лет, но первый пер-форманс сделала уже через два месяца после знакомства с ним. Мы сразу погружались в атмосферу «делания», заражались этим азартом и жаждой творения. Андрей вселял такую мощь вдохновения и при этом доверял такую ответственность, от осознания которой захватывало дух. Включалось какое-то неуемное любопытство к жизни, к искусству, хотелось смотреть, узнавать, насыщаться и пробовать, пробовать Де­лать! Андрей на меня действовал и действует до сих пор как небесный переключатель: щелк! — и внутри включается некий дополнительный двигатель, моторчик творчества, а потом оказывается, что это настоя­щая турбина, которая выносит тебя в совсем иную искрящую жизнь, к новым возможностям, на новый удивительный горизонт… Да, это не­скончаемый труд, это процесс без сна и отдыха 25 часов в сутки: твоя жизнь превращается в искусство, ты забываешь есть и пить, а в снах тебе снятся новые стихи, скульптуры, перформансы, картины — при­ходят образы новых произведений.

Я очень горжусь, что с Андреем общалась и общаюсь, и считаю его гениальным художником, заслуживающим музея при жизни. У него так много всего хранится на складах, и он может создать еще так мно­го прекрасного. В прошлом году на выставке в ММОМА многие были шокированы тем, что перед ними все это время был большой художник, а они этого не знали, думали — какой-то странный персонаж в шари­ках прыгает. А то, что он мультижанровый художник, постоянно рабо­тает, круглые сутки — в творческом процессе: костюмы придумывает, скульп туры рисует, дает интервью, что-то организовывает… Я одно вре­мя делала для него секретарскую работу — переводила, редактировала интервью, вела переписку — и знаю, какой это огромный объем. Это учит и дисциплине, и самоорганизации, и тому, как быть художником в современном мире. Мне кажется, что современный художник должен быть мультиинструментальным. Потому что чем дальше, тем больше мы идем к синтезу искусств, и чтобы продвинуть искусство, создать но­вый язык, что является задачей художника, мы должны синтезировать и из этого синтеза выводить какие-то новые формулы.

Если помечтать о музее Андрея Бартенева, то я бы назвала его не музеем перформанса, а музеем визуальных искусств — что-то бо­лее широкое и мультижанровое. Потому что Андрей как явление мало вписывается в традиционные рамки: он не перформансист, не скуль­птор, не дизайнер, он — художник. Это достаточно широкое понятие, и я хотела бы приложить его и к себе. Кроме того, у Андрея замечатель­ное чувство юмора — а через юмор и иронию идет критическая оцен­ка всего того, что происходит, но оценка позитивная, конструктивная. Для его искусства очень важно отсутствие негативного. А это в современном искусстве редко встречается: если художник не рефлексирует о политике и правах человека, не выдвигает некие концепции, не зали­вает все кровью, а просто выдумывает свои фантастические миры, это не считается актуальным искусством. Если ты этих тем не касаешься, ты — белая ворона, аутсайдер. Ко всему прочему, в современном ис­кусстве сейчас не принято быть визуальным — если ты делаешь что-то красивое, все начинают говорить: это дизайн. Границы между искус­ством и не-искусством размылись, и определять их будет только время.

 

«Концертная история»

Кроме скульптур, Саша Фролова делает фантастические костюмы, тоже из латекса и ткани, с надувными деталями — например, разно­цветными париками/волосами. Наверное, самый известный ее персо­наж, которого она сама исполняет, — затянутая в латексный костюм и маску Киберпринцесса. Это, говорит Саша, женщина будущего, об­ладающая суперспособностями, которая чувствует больше, чем другие люди. Она получает информацию через канал любви, читает мысли с помощью своих надувных волос.

Если скульптура может просто постоять на выставке, то костюмы надо оживлять. Для этого Саша придумала проект AQUAAEROBIKA, синтезирующий арт-перформанс и электронную музыку: электро-поп, 8bit, диско-хаус, полуабстрактные тексты и надувные футуристические костюмы и декорации из латекса складываются в настоящее эффектное шоу. Танцоры приводят в движение систему объектов, превращая про­исходящее на сцене в движущуюся скульптуру. Саша — в центральной роли, поет и танцует. Музыкальность и опыт выступлений она приоб­рела в самом нежном, дошкольном еще возрасте.

С.Ф.: Я все детство пела в хоре, в детской хоровой студии «Радость». У нас были и сольфеджио, и композиция, и фортепиано; до третьего класса я там занималась. Мы в составе детского хора выступали по всем крупным залам. Когда мне было лет пять, я солировала в партии Луны в Зале Чайковского. Это поразивший детское сознание опыт: когда ты в юбочке из фольги выходишь на сцену, а там — дым, чернота зала, и ты понимаешь, что эта чернота, пустота — живая. Я помню очень хорошо этот момент: очень страшно, но и очень здорово. Те же ощу­щения я испытываю и сейчас, выходя на сцену. С детства я знала этот процесс — репетиции, залы; и когда я езжу на гастроли, для меня нет ничего непривычного.

Началось это так: меня Андрей всюду толкал, предлагал и там вы­ступить, и там выступить… Я решила поэкспериментировать в области поп-музыки и поняла, что на это есть спрос: я могу выступать и в клубе, и в галерее, на открытии выставки. Я попробовала написать несколь­ко текстов, потом несколько песен, и меня однажды пригласили вы­ступить на российское MTV, где Ирена Понарошку вела программу в костюмах из латекса. Когда я увидела этот материал вживую — сразу влюбилась. И она мне сказала: есть такая компания, которая делает костюмы в Петербурге. Я с ними встретилась и попросила придумать по моим эскизам костюм — с надувными волосами. Они сделали для меня несколько костюмов, а потом я попросила их изготовить скульп­туру по моим лекалам. Это малюсенькая студия, два человека, они делают фетиш-костюмы, но согласились поработать и для меня. Мы с ними нашли общий язык, подружились и разработали свою собствен­ную технологию: я делаю выкройки, а они по ним клеят все вручную.

Для своих песен я сама пишу тексты и придумываю музыку в со­авторстве с разными молодыми композиторами: композитор готовит эскиз, а я корректирую и говорю, как примерно композиция должна звучать, присылаю какие-то музыкальные ссылки. Не так давно мы переложили мои треки на ноты для терменвокса, голоса и электрон­ной арфы и подготовили перформанс для моей выставки в Сколково. В перформансе использовалась программа Олега Макарова: програм­ма делит пространство на квадраты, и в них закладываются семплы только что прозвучавшей композиции. На перформансе я читала свои тексты — те, которые были в песнях, но уже после того, как пропели этот трек, двигалась в своих безумных костюмах и, задевая эти ква­драты, создавала абстрактную музыкальную форму, импровизируя с движением.

Хореографию я тоже придумываю сама. Я пыталась с кем-то сотруд­ничать, но поняла, что сама лучше чувствую, как должно быть. Если я беру профессиональных танцоров, то у них уже есть наработанная хореографическая школа и пластика. Мы с ними выбираем какие-то элементы, чтобы подчеркнуть трек, сделать его ярче. Хореографию обуславливают декорации: вводя какие-то объекты, я тут же приду­мываю варианты движений, чтобы все сложилось в синтетическую картинку. Я взяла за основу принцип японского алгоритмического танца, с несколькими простыми движениями, которые все время по­вторяются. И поскольку у меня все про это — про повторение симво­лов, образов, слов, то повторяющиеся движения еще больше усиливают эффект. Получается музыкальная шкатулка, или, за счет симметрии, некая скульптура, движущаяся в пространстве сцены. Синтез искусств я и расцениваю как живую скульптуру — тот же жанр, в котором работает Андрей, но в другом ключе и с другой подачей.

Только что была в Новосибирске на открытии выставки Энди Уор-хола, куда привезли его принты из нескольких коллекций. Вечеринка была оформлена в стиле Студии 54, все затянули фольгой, и я высту­пала там со своей «классической» программой, на 25 минут, из шести треков. На каждый трек идет смена декораций, участвуют от шести до десяти танцоров. Уже три года я езжу на фестиваль электронной музыки Milkshake в Амстердаме, очень веселый и карнавально ори­ентированный, похожий на Love Parade. Он проходит в парке аттрак­ционов. Туда все приходят наряженные — в костюмах и образах, это одно из условий, и все готовятся целый год. На фестиваль съезжаются со всей Европы. Там выступают такие артисты, как Amanda Lepore, Peaches, Larry Tee, Tiga, Hercules and Love Affair, наряду с просто хо­рошими электронными музыкантами. Каждый раз строят несколько сцен с потрясающими декорациями. У меня случилось с ними стопроцентное попадание, совместимость: я — именно то, что этой ауди­тории нравится и стилистически, и по музыке. Вообще в Европе вос­принимают меня очень здорово и сразу все понимают. Удивляются только тому, как это могло возникнуть в России, откуда мои японские и прочие абсолютно нерусские ассоциации. Но это и для меня самой не совсем понятно.

 

Латекс

Итак, главные для Саши материалы — воздух и латекс. С последним она познакомилась вне фетишистского контекста, просто как с мате­риалом, обладающим определенными свойствами: блестит, принимает любую форму, тянется… И еще потому, что напоминает о воздушных шарах и детских игрушках. Только позже она узнала, что из латекса делают костюмы для садомазохистских игр, но латекс не разлюбила — наоборот. Саше нравится столкновение сексуальности и наивности, детских игрушек и фетиш-контекста, коллизия, которая будоражит сознание зрителя. Не этот ли контраст — в основе нашей чувствен­ности? Еще один плюс латекса — это то, что надувные объекты могут быть большими, не ограничивают художника в масштабе. Огромные объекты, которые кажутся тяжелыми, пластиковыми монолитными, а на деле оказываются легкими и полыми. Опять столкновение и кон­траст — а значит, и интрига для зрителя.

С.Ф.: У меня открылась страсть ко всему надувному: мне нравится пла­стика этих форм, а их легкость открывает возможность сделать что-то масштабное, поэкспериментировать с формой. Для них не нужна сложная и тяжелая конструкция, здесь все за счет воздуха.

Я увидела этот материал — латекс — и в него влюбилась. Абсолют­но не в контексте фетиша, о котором тогда даже толком не знала, что это такое. Просто визуальные и пластические свойства латекса — как он блестит, растягивается, каких он цветов, как он выглядит на сцене и на фото и какие вызывает эмоции… Я не встречала другого матери­ала, который бы перебил воздействие — фасцинацию, которую вызы­вает латекс. Он как пластик, но воздушный, из него делают и обычные шарики, и еще массу всего. Хотя фетишисты очень любят то, что я де­лаю, и считают меня своей, но я ухожу от фетиш-истории в искусство, когда придаю латексу форму.

Мне легко поверить, что Саша заинтересовалась латексом еще до того, как узнала про резиново-латексовый фетишизм. Я сама впервые ус­лышала про латекс только, когда собралась купить ортопедический матрас. Традиционно из латекса делают не только матрасы, но и ре­зиновые хирургические перчатки и презервативы — потому что он непроницаемый и гладкий. Фетишисты ценят латекс за эти же свой­ства: облачаясь в него, человек в то же время раздевается, вернее, по­крывается второй, лучшей, кожей — гладкой, без морщин, юной, шел­ковистой, блестящей (см.: Стил 2014: гл. VI). Будто сбрасывает, как змея, старую кожу, чтобы кардинально измениться — трансформироваться в иное, более совершенное существо. У каждого на теле есть свои от­метины, асимметрия, дефекты — латекс скрывает, сглаживает их все, заключая тело в гламурную оболочку, чей мокрый блеск может напом­нить о влажном от возбуждения теле. До этой оболочки хочется дотро­нуться, погладить ее, растянуть или сжать (возможно, потому латекс используют в bondage-практиках). Окрашенный в яркие цвета, он делает тело похожим на леденец, который так хочется лизнуть — тоже прикоснуться, но только языком.

Облаченное в латекс тело превращается, по выражению Делеза и Гваттари, в полое «тело без органов» — особый план бытия, план «кон­систенции», характеризующийся «континуумами интенсивности», «то­ками» и «перспективными линиями» (см.: Зенкин 2012: 405). Такое тело хорошо подходит на роль тела «миметического» — представленного в литературе и визуальных искусствах. Оно включается в силовые ли­нии поля и в них деформируется: «падает, вытягивается, сквозь него проходят потоки энергии и ее пульсации, тело обрушивается в воду, приводится во вращение, „растворяется“ в воде, неподвижные пред­меты „смазываются“ и т.д.» (там же). Сашины костюмы и перфор-мансы эффектны, пользуются спросом на карнавалах и фестивалях, на вечеринках в галереях и клубах, и секрет не только в фетишизме. Они завораживают, производят гипнотический эффект, «фасциниру-ют» (от fascination). В конечном счете, не является ли костюм вообще в какой-то степени фетишем? То, что «встречают по одежке», вошло в поговорку.

На каких же струнах играют костюмы Саши Фроловой, какие пси­хологические «вызовы» зрителю они представляют?

 

Упругое и округлое. «Хорошая грудь» — термин психоаналитика Мела-ни Кляйн, работавшей с детьми, включая младенцев. Хорошей, с точки зрения сосунка, будет щедрая на молоко материнская грудь — мягкая, полная, округлая. Изгибы женского тела, как и выпуклости и вогнуто­сти вообще, напоминают нашему бессознательному о том рае, в котором пребывал младенец у материнской груди. На выставке «Инфландия» я видела, как мальчик лет восьми подошел к скульптуре и потрогал снизу упругие округлости, взвешивая их на ладони. Об эротике мо­гут говорить ягоды и фрукты, круглый леденец на палочке или шари­ки сливочного мороженого — особенно если они сделаны из латекса. Но при всей своей эротической нагруженности, латекс — холодный, отстраненный материал, слишком гигиеничный, лишенный живой человеческой чувственности.

Статуарное и кинетическое. Еще Мейерхольд говорил о том, что те­атр (и вообще любой перформанс) должен строиться по модели не жи­вописи, а скульптуры: «Тело человеческое и те аксессуары, которые вокруг него — столы, стулья, кровати, шкапы — все трех измерений, поэтому в театре, где главную роль составляет актер, надо опираться на найденное в пластическом искусстве, а не в живописи. Для актера должна быть основой пластическая статуарность» (Мейерхольд 1913: 47). А Мандельштам подчеркивал значение движения, кинетики для искусства и литературы: в «Божественной комедии» Данте, в третьей части, он увидел «настоящий кинетический балет… всевозможные виды световых фигур и плясок, вплоть до пристукиванья свадебных каблуч­ков» (Мандельштам 1967: 49). Для перформанса важно и то и другое: и хорошая пластическая форма, и удачная кинетика.

Ритмичное и блестящее. Свет, сияние, блеск — неотъемлемая чер­та наших представлений о сакральном (которое — еще до богов, «не­божественное сакральное»). Мерцающий, ритмичный свет — в коле­блющемся пламени и бегущих тенях, в декоруме дискотек, в мигании новогодних гирлянд. В Сашиных перформансах — простые до при­митивности ритмы, поп-стилистика, повторы слогов и слов (как в ее треке Lo-Me-Mo, где использованы только первые слоги слов), музыки, движений, форм, цвета.

Эфирное и эфемерное. Надувные костюмы и скульптуры эфирно-воздушны — состоят из тонкой пленки и воздуха, а потому эфемерны. Как материал, латекс капризен и недолговечен: он не может экспони­роваться на открытом воздухе. Если со скульптурами что-то случится, надо будет делать копию, как повторяют театральные костюмы, изно­сившиеся после многих спектаклей.

 

С.Ф.: Еще у меня есть скульптуры из термополиуретана — такая про­зрачная или зеркальная пленка, как ПВХ. Я использую его потому, что латекс невозможно экспонировать на улице — я пыталась, но он очень чувствительный к ультрафиолету, к морозу, очень хрупкий и нежный материал. А мне хочется делать паблик-арт проекты, выходить на дру­гой масштаб, на городскую скульптуру. Надувные рекламные объекты делает куча компаний, но никто не занимается надувной городской скульптурой. Проблема материала существует — латекс от постоянно­го давления, когда я его надуваю, начинает в местах компрессии истон­чаться, приходится делать копии. Возможно только временное экспо­нирование — до полугода, а храню я их в сдутом виде. Из-за этого мои скульптуры трудно продать — материал не вечен, это темпорари-арт. Но ведь акулы Дэмьена Хёрста тоже разлагаются. А потом, у нас во­обще все временно. К тому же уходить в другой материал — и сложно, и дорого. Но я экспериментирую сейчас с резиной и другими новыми для меня материалами.

 

Alternative Miss World

С начала 1970-х годов конкурс на Альтернативную мисс мира прово­дит в Лондоне скульптор Эндрю Логан. За почти полвека в нем успели поучаствовать почти все яркие персонажи лондонского андеграунда, включая Ли Бауэри — он выходил на подиум в костюме под названи­ем Miss Fuck It, Дерека Джармена, дефилировавшего под именем Mrs Hyppi и Дивайн. В жюри конкурса в разные годы входили художник Дэвид Хокни, фешен-дизайнер Зандра Роудс, музыкант Брайан Ино, куратор и долгие годы глава Королевской академии художеств Нор­ман Розенталь… Эндрю Логан говорит, что конкурс — «не о красо­те, а о трансформации». А что касается костюма, то подходят любые. Но как в настоящем конкурсе на Мисс Вселенную, там есть три со­ревнования: day wear, swim-wear и evening wear, — а также интер­вью. Но нет никаких постановок, репетиций — вместо этого Логан открывает дорогу случайности и свободному творчеству. Участвуют все — знаменитые и никому не известные, фрики, фаты, трансвести­ты, drag queens… включая друзей и семью самого Эндрю. Избран­ную Альтернативную мисс мира увенчивают блистающей короной из кусочков разбитого зеркала. Конкурс — отличная возможность посмеяться над собственным нарциссизмом, тщеславием и, кстати, фетишизмом. Это — атмосфера карнавала, в котором все перевора­чивается с ног на голову, «низ», по выражению Бахтина, становится «верхом», и наоборот.

В 1990-х годах в Альтернативной мисс мира стали участвовать кон­курсанты из России. А в 1998 году в нем победила знаменитая Пани Броня с фешен-шоу, созданным вместе с художником андеграунда Александром Петлюрой. В 2004 году Альтернативной мисс мира ста­ли сразу два человека: Федор Додонов и Хайк Симонян, выступавшие под общим именем Miss Secret Sounds of Sunbird Rising. Саша Фролова впервые приняла участие в конкурсе в 2004 году (под именем Miss Ice Scream Eyes) и сразу заняла третье место. А через десять лет она ста­ла Альтернативной мисс мира и будет царствовать в этом качестве до следующего конкурса.

С.Ф.: Конкурс проходит в Лондоне раз в пять лет, его все долго ждут и потом массово сходят с ума. Много прессы, прежде всего англий­ской, поскольку англичане особенно любят эксцентризм и свободу выражения. Он альтернативен традиционным конкурсам красо­ты — в нем может участвовать кто угодно с чем угодно. У каждо­го конкурса есть своя тема, каждый раз разная, и участник должен прислать заявку — три мини-перформанса на одну-две минуты, три выхода в разных костюмах, не обязательно придуманных им самим. Иногда участвуют целыми галереями — по несколько человек выхо­дят, показывают целые хореографические номера… В 2004 году Хайк Симонян и Федор Додонов вдвоем заняли первое место: Федя поет, у него есть оперный опыт, и на нем был потрясающий светящийся костюм.

Я в 2004 году в этом конкурсе впервые участвовала. Мне было двад­цать лет, и я только начинала свой творческий путь — начала делать перформансы и костюмы, ассистировать Андрею в его перформансах. И вот Андрей предложил мне поехать на конкурс «Альтернативная мисс мира». Это была моя первая поездка за границу. Я придумала такие костюмы, чтобы можно было в чемодане довезти: костюмы из надувных игрушек, склеенные между собой в объемные формы, обтянутые белым полиэтиленом. Три костюма уложились ровно в 23 раз­решенных в самолете килограмма. На подиуме я кричала в микрофон свои стихи, которые перевел на английский мой друг. И неожиданно заняла третье место. Я была в полном восторге от мира этих людей: все какие-то безумные, очень позитивно настроенные, все друг другу гово­рят комплименты, восхищаются — как будто вокруг разлита энергия красоты, праздника, свободы. Эта победа меня очень поддержала и ре­шила мой выбор пути.

Следующая «Альтернативная мисс мира» была в 2009 году. У меня уже был проект AQUAAEROBIKA, и я решила поехать, но в конкурсе не участвовать, а просто выступить в так называемом «кабаре», когда во время конкурса между выходами участников выступают пригла­шенные артисты. А еще через пять лет меня все уговорили попробо­вать. Я подумала: прошло десять лет с моего первого конкурса, и мне интересно посмотреть, как я изменилась, и показать, где я сейчас как художник нахожусь. Я выходила в своих латексных образах, черно-белых; сверху надевались блестящие костюмы, сшитые по технологии пневмоскульптур, с маленькими компрессорами. Я придумала три ко­стюма и три выхода; каждый костюм на мне как-то трансформировал­ся — раскрывался; я что-то снимала, что-то отбрасывала, разрывала. Тема конкурса была «Цифры», я придумала себе имя: «0+». Для ан­гличан это было не совсем понятно — это у нас только недавно ввели ограничение по возрасту; мое имя означало: «нет ограничений». Перед выходами участников называют их придуманные имена и читают опи­сание костюмов. На «вечернем костюме» можно было исполнить пес­ню, и я спела один из треков, с которыми выступаю. Вылезла из этого костюма, и мне говорят: только не уходи. Вижу — объявляют третье, второе место — думаю: ну, я пошла… И вдруг ко мне подходят и го­ворят: «You are The Queen!» Надели на меня корону, пятиметровую мантию, дали в руки скипетр и державу, посадили на зеркальный трон и пронесли на руках, как египетскую царицу, вокруг зала. А конкурс проходил в шекспировском театре «Глобус», в потрясающем средне­вековом пространстве. Там все было заполнено людьми, и все меня фотографировали. Возникла только одна проблема: у меня были на­дувные «волосы», и корона на меня не надевалась. А корона тяжелая, зеркальная, и Эндрю нес ее на руках надо мной как при венчании. Пронесли по залу и потом обратно на сцену и высадили. После двух конкурсов у меня появились две скульптуры от Эндрю Логана. В пер­вый раз была тема «Вселенная», и скульптура была такая зеркальная загогулина, похожая на знак бесконечности, а в этот раз — волшебное зеркало в раме с цифрами.

«Альтернативная мисс мира» — это конкурс, в котором нет акцента на национальный признак. Большинство — не из России: так, в 2004 году второе место занял темнокожий трансвестит из Нигерии. Но Эндрю Логан общается с художниками из России, а друзья зовут своих друзей. То, что русские оказываются самыми сумасшедшими и яркими, — это неожиданно; на конкурсе шутят: «Russian mafia».

 

ТВ, кино, театр

Саша с удовольствием одевает актеров самых разных жанров — театра, цирка, кино, телевидения. Она хотела бы работать для театра — как ее любимые художники Аниш Капур, который сделал недавно декора­ции для «Парсифаля» в Амстердаме, и Марико Мори, ставшая худож­ником «Мадам Баттерфляй» — постановки, приуроченной к одной из недавних Венецианских биеннале. А недавно Сашу пригласили пора­ботать художником в «Большую оперу» — придумать костюмы и сце­нографию, «как Роберт Уилсон и даже смелее», — что она и сделала.

С.Ф.: Благодаря Андрею Бартеневу я познакомилась со Славой Полу­ниным и иногда езжу в Париж помогать с костюмами. Я помогала Ан­дрею делать комнату-скульптуру по его дизайну в замке Славы По­лунина под Парижем — строили своими руками и контролировали процесс строительства. Задача была сделать на два этажа полностью макет этой формы, которая будет покрывать стены. И мы в течение пяти лет туда ездили, что-то доделывать и переделывать. Комната по­лучилась потрясающе красивая.

Несколько раз я работала в кино; мы с Гошей Рубчинским делали костюмы для первого фильма Кирилла Серебренникова «Изображая жертву». Была интересная работа с режиссером Андреем Першиным, который сейчас работает под псевдонимом Жора Крыжовников (он снял фильмы «Горько», «Горько-2», «Самый лучший день»), когда он еще был на телевидении. Я работала два или три года на НТВ как фешен-стилист в программе «Ты — Superstar» — одевала танцеваль­ную группу для всех номеров, и мы делали шоу с известными арти­стами 1980-х и 1990-х, давая им новое, современное прочтение. Я тогда зареклась работать на телевидении — там за три дня надо придумать одежду для двухсот человек, и в процессе еще что-то меняют, переду­мывают. Но благодаря этому родился проект AQUAAEROBICA. Когда меня пригласили на «Культуру» в программу «Большая опера», я очень удивилась и спросила, видели ли они, что я делаю. Они сказали: да, это то, что нам надо, мы хотим Роберта Уилсона, и чем смелее, тем лучше. Я очень рада, что что-то удалось, и благодарна судьбе за этот опыт. То, что латекс и мои скульптуры появились на канале «Культура» и их уви­дела такая большая аудитория, именно в контексте этой программы и этого телеканала, для меня было очень важно. Мои костюмы не всегда воспринимают правильно — их воспринимают как что-то или клубное, или цирковое, балаганное, легкий жанр.

В декабре прошедшего года состоялось необычное для Москвы собы­тие — перформанс-дефиле Wow! — показ работ двенадцати художни­ков-дизайнеров. Оно прошло в Музее архитектуры, длинная, во весь фасад здания анфилада которого идеально подходит для театральных дефиле. Wow! — инициатива Романа Ермакова — как и Саша, уче ника Андрея Бартенева.

С.Ф.: Мы все разные, и за счет такого разнообразия все выиграли: со­бранные вместе, при сравнении костюмы смотрелись еще эффектнее. В художественной среде нужна конкуренция, но нужна и дружеская поддержка. Когда видишь работы равных тебе художников, хочет­ся развиваться и расти. Мы собираемся такие дефиле продолжить. А в апреле я поеду в Баварию, в Музей воздуха — там пройдет моя персональная выставка.

Саша, удачи!

 

Литература

Зенкин 2012 — Зенкин С. Небожественное сакральное. М.: РГГУ, 2012.

Мандельштам 1967 — Мандельштам О. Разговор о Данте. М.: Искус­ство, 1967.

Мейерхольд 1913 — Мейерхольд Вс. О театре. СПб., 1913.

Стил 2014 — Стил В. Фетиш: мода, секс, власть. М.: Новое литератур­ное обозрение, 2014.