Письмо редактора

Дорогие читатели,

перед вами 45-й выпуск журнала «Теория моды: одежда, тело, культу­ра», который посвящен моде и революции в самом широком политичес­ком и социокультурном смысле, не ограничиваясь рассмотрением того небывалого влияния, которое оказала на одежные и телесные практи­ки Октябрьская революция, которой в этом году исполняется 100 лет.

Между тем начинаем мы со статьи, посвященной революции в обла­сти изучения моды, которая произошла 50 лет назад и связана с публи­кацией одной из важнейших книг в области теории моды — «Системы моды» Ролана Барта, и ставшей «поворотным моментом в исследова­нии костюма, позволила рассматривать его как самостоятельную дис­циплину и фактически обозначила возможность изучения феноме­на моды как такового» (подробнее см. статью Екатерины Васильевой «Идеология знака, феномен языка и „Система моды“»).

Большинство социально-политических изменений находит симво­лическое выражение в области костюма и телесных ритуалов; таким знаковым предметам, которые прочно ассоциируются с революци­онным временем, посвящены статьи, помещенные в раздел «Одежда». Так, благодаря Французской революции в революционный гардероб прочно вошли длинные брюки, которые сторонники революции, про­званные «санкюлотами», надели в противовес аристократическим бриджам, кокарды, а также самые разные предметы красного цве­та, ставшего в начале XX века символом революционных настроений в России: по словам Юлии Демиденко, в революционном Петрограде отсылки к революционному красному можно было встретить «в ко­стюмах горожан самого разного социального положения и материального достатка» (см. статью Юлии Демиденко «Петроград. Мода. 1917»). Особое место в революционной иконографии принадлежит красному платку, который революционно настроенные гражданки даже повя­зывать стали иначе: не традиционно под подбородком, а на затылке. Очевидно, что красный платок в советской культурной среде вызывал ассоциации с фригийским красным колпаком эпохи Французской ре­волюции, хотя, как показывает в своей статье Ричард Ригли, колпак и другие атрибуты революционного гардероба во многом пали жерт­вой позднейших манипуляций, в результате которых сформировал­ся официальный образ революции, облаченный в соответствующие одежды: «революционный костюм во всех его многообразных прояв­лениях был распространен вовсе не так широко и обладал более огра­ниченной сферой использования, чем принято считать. Такие предме­ты гардероба в основном носили лишь по особым случаям, например для собраний политического клуба, да и там их обычно можно было увидеть только на президентах, секретарях и ораторах, обращавших­ся к присутствовавшим с трибуны; или же во время праздничных ме­роприятий на участниках церемониальных шествий. В действитель­ности, такую одежду, как правило, не носили, а помещали на autels а la patrie (алтари родины) и деревья свободы, то есть она главным об­разом представляла собой предметы ритуала. Точно так же ношение костюма санкюлота было узкой практикой, действовавшей в период с 1792 по 1794 год» (см. статью Ричарда Ригли «Реликвии Революции: сохранение и сакрализация»).

Тем не менее у современников Русской революции генеалогия красного платка не вызывала сомнений, о чем свидетельствует при­веденная Мариной Блюмин в статье «Платок как знамя революции» цитата из романа В. Вересаева «Сестры», где молоденькая работница с резинового завода «Красный витязь»: «Бася… сейчас одевалась. Не по-всегдашнему одевалась, а очень старательно, внимательно гляделась в зеркало. Черные кудри красиво выбивались из-под алой косынки, повязанной на голове, как фригийский колпак».

Надо сказать, что не в меньшей степени, чем красные косынки и банты, с реформаторскими настроениями традиционно связыва­ют и простое белое платье из муслина, которое завоевало дамские гардеробные в конце XVIII века. Маленькое белое платье не ограни­чивалось исключительно революционными смыслами, и, как убедительно показывает Наоми Лубрих, платье, «простой крой [которого] рассматривался как знак сдержанности и самоотверженности», могло также интерпретироваться как комментарий на тему прав женщин, колониализма, еврейской эмансипации и отмены рабства (см. статью Наоми Лубрих «Маленькое белое платье: политические коннотации и их многозначность в революционной Франции»).

Иными словами, маленькое белое платье, как и его наследник, ма­ленькое черное платье, наряду с другими радикальными гардеробны­ми практиками, на поверку оказывается гораздо более сложным фено­меном и ускользает от прямолинейных пропагандистских обобщений.

Хочется надеяться, что предпринятые на страницах этого номера разбор революционной костюмерной и анализ свежих пополнений протестного гардероба окажутся небезынтересными.

 

С самыми искренними пожеланиями,

Людмила Алябьева,

шеф-редактор журнала

«Теория моды: одежда, тело, культура»