Петроград. Мода. 1917

[Иллюстрации к статье см. в бумажной версии номера]

 

Войны, революции и неизбежно связанная с ними разруха вовсе не способствуют развитию моды. И тем не менее и в это время люди одеваются и обуваются, выказывая какие-то предпочтения в одежде, пусть даже связанные с идеями практичности и экономии. Случалось, что и сами по себе трагические события, вызванные переворотами в жизни общества, вели к появлению если не мод, то тех или иных отличительных черт во внешнем облике людей, тех или иных особенностей, как это, например, было в период Французской революции, которую в России принято называть Великой. И все же «виктимный» облик роялистов или же «невероятные» прически и туалеты оставшихся в стране и не успевших подвергнуться репрессиям сторонников Старого режима менее всего заслуживают названия моды. Они вовсе не транслировались от одного слоя общества к другому, не предлагались другим странам в качестве образца для подражания, не имели инфраструктуры, традиционно обслуживающей мир моды. Скорее, наоборот, их появление было вызвано ее отсутствием. Из охваченного революционным пожаром Парижа бежали в первую очередь те, кто дорожил нажитым имуществом и имел шанс устроиться в любой стране. Французские кондитеры и кулинары, парикмахеры и модистки — вот кто первым покинул столицу моды и с легкостью нашел себе применение в других европейских столицах. Что оставалось делать аристократам, лишенным парикмахеров и портных, не говоря уже о личных камердинерах и горничных? Обходиться своими силами и подручными средствами, в результате чего и появились рединготы с косыми полами, чрезмерно большими плечами и чрезмерно длинными рукавами, сорочки с невероятно высокими воротничками и «рваные» прически… Попытка найти выход в безвыходном положении вряд ли имеет право называться модой. И таковой ее не делают даже многочисленные карикатуры и портреты деятелей той эпохи — традиционные источники по истории костюма.

С Великой русской революцией, как теперь принято называть период с февраля по ноябрь 1917 года, дело обстояло примерно так же, однако эпоха была принципиально другой — с колоссальными коммуникативными возможностями, обостренным интересом ко всему новому, в том числе и в костюме. Что происходило в «колыбели революции» — Петрограде 1917 года — с костюмом и модой?

Начать придется издалека. В августе 1914-го Россия вступила в войну, предполагавшуюся стать быстрой и победоносной, но оказавшуюся долгой и изнурительной. Уже к зиме 1915-го в столице стали ощущаться ее экономические следствия, в первую очередь рост цен и резкое сокращение внешней торговли, в которой доля товаров, относившихся к «модным», была не очень велика, но заметна. Несмотря на подозрительное отношение к немецкому языку и немецким фамилиям, изгнавшее из концертных залов музыку Баха и Вагнера, столичные газеты и журналы по-прежнему публиковали рекламные объявления, зазывавшие в меховые магазины Мертенса, Мандля и Швебига, к обувщику Вейсу и корсетнику Заксу, однако поставки в столичные магазины из Вены, Берлина и Брюсселя¹ прекратились. Из-за нарушенных войной систем связи сократились или даже вовсе исчезли поставки «настоящих французских» туалетов, шляп, вееров и перчаток для дам, английских шляп, тростей и костюмов — «для господ», хотя торговцы по-прежнему настаивали, что в их лавках можно приобрести не просто «модели первых домов Парижа, но «последние новости из Парижа и Лондона», и не забывали к каждой смене сезона предлагать летние или же шерстяные ткани, «большой выбор изящных шляп» к весне и лету, меховых манто — к зиме и т.п. Военное время вносило коррективы даже в рекламные объявления. Все чаще на страницах газет и журналов встречались предложения купить платье в рассрочку или же воспользоваться услугами ломбардов, в которых наряду с серебряными и золотыми вещами оказывались и «разного рода мужские и дамские платья».

Приметой военного времени стали всевозможные меры «против роскоши», которые проводили все воюющие державы, однако в России они имели наименьший эффект. На протяжении 1915–1916 годов репортеры с грустью отмечали, что если в Париже в военное время и можно встретить одетую по последней моде нарядную женщину, то она непременно окажется русской:

«Француз, только что приехавший из Парижа, находит, что русские дамы стали одеваться моднее парижанок.

В Париже в настоящее время очень редко можно встретить расфранченную, модно одетую женщину…»²

Рассказывали и о бойкотах, которым подвергались российские модницы в парижских ресторанах и театрах. Показательны отклики прессы на состоявшийся 14 мая 1916 года в петербургском Палас-театре — ресторане «с дивертисментом», то есть с концертной программой по типу кабаре, располагавшемся на Михайловской площади, прошел первый в истории России показ мод, вызванный популярной в военные годы идеей «импортозамещения», то есть отказа от французской и австрийской моды в пользу отечественной:

«Говорят, что г-жа Карсавина мотивировала устройство „Вечера моды“ тем, что наши дамы ежегодно тратят за границей безумные деньги на тряпки и нужно „приучить“ их к своей, русской моде.

Идея симпатичная, но разве теперь время вообще заботиться о модах и не лучше ли было отложить эту затею национализации моды до окончания войны?

Как-то даже совестно было за артисток, ходивших по сцене в сногсшибательных, маскарадных туалетах, и за дам, явившихся на этот вечер в дорогих туалетах, стоивших, вероятно, немалых денег.

В конце концов, это был даже не патриотичный вечер.

Глядя на эту разнаряженную, разодетую толпу дам, я вспомнил выставку английских плакатов в Академии художеств.

На одном плакате, изображающем раненого шотландского стрелка, сделана надпись, обращенная к женщинам Англии:

Он исполнил свой долг. Исполнили ли вы ваш долг?»³

Наконец, в Петрограде возникло свое Общество борьбы с роскошью. По большей части предпринимавшаяся им агитация не давала эффекта, и в 1917 году оно принялось выдумывать новые способы отвратить горожан от шикарных туалетов и украшений. Так в феврале было объявлено о создании «черной доски» или даже «черной книги», в которую бы заносились имена несознательных театралов, позволявших себе в трудные для отечества времена носить роскошное платье. Впрочем, дальше деклараций дело не пошло.

Война коснулась и журналов мод. Число их сократилось, уменьшилось количество приложений, в соответствии с конкретными событиями менялась периодичность их выхода, более скромным стало оформление. Изменилось и содержание. «Мода стала значительно скромнее», — констатировали обозреватели. Вместе с нарядными платьями появились и «военизированные» фасоны самых обычных туалетов: «жакет военного фасона» для костюма тальер, заимствованные из армейской униформы накладные карманы, стеганые жилеты из фланели, покрой реглан, цветá хаки, темно-зеленый, табачный…

В связи с затянувшейся войной на страницах столичных журналов мод, число которых заметно сократилось, все больше места стало отводиться разного рода траурным туалетам: «для скромного траура», траур «для женщин средних лет», «нарядные траурные платья», «траурные шляпы», «траурные манто» и «траурные пальто», «траурные вуали из Парижа», «домашняя блуза для траура», «траурные платья для молодых девушек», «платья для полутраура» и т.п.⁴ Ситуация вполне естественная для тех лет, когда воевала вся Европа, включая и страны, традиционно считавшиеся законодательницами мод, — Австрию, Великобританию, Францию. Появились и совершенно новые тенденции: журналы мод, вслед за журналами для хозяек, стали давать советы по перекрою («превращение старого узкого платья в модное платье с юбкой клеш»), по обновлению старого платья, а при разговоре о новых модных туалетах предлагалось уделять внимание экономичности раскладки лекал…

Началу революционных событий февраля 1917-го прямо и непосредственно предшествовала забастовка хористов Императорского Мариинского театра из-за… одежды. «Во вторник в Мариинском театре разыгралось событие совершенно неслыханное: во время спектакля отказались петь хоры мужской и женский», — сообщала пресса⁵. 21 февраля, в тот же день, когда в столице начались первые хлебные погромы, в театре давали абонементный спектакль — «Майскую ночь» Н. А. Римского-Корсакова, и хористы действительно не открывали рта, так что спектакль был сорван. Пресса была возбуждена и принялась выяснять обстоятельства дела. Оказалось, что хористы и главным образом хористки отказывались петь по причине недостаточного жалованья, которое в условиях инфляции не позволяло им одеваться должным образом, в соответствии с их положением и представлением о себе как об артистах. Обратившись несколько раз к администрации с просьбой о повышении выплат и не найдя ответа, женский и мужской хоры решились на эту беспрецедентную меру, отмеченную всеми столичными репортерами. Забастовка вызвала разбирательство, в ходе которого выяснилось, что «хор Мариинского театра, хор художников и артистов, оказался ввиду современной бешеной дороговизны, материально необеспеченным до крайнего предела»⁶. Даже обещанные после забастовки денежные прибавки никак не поправляли дела. Впрочем, из-за начавшейся уже 23 февраля массовой манифестации петроградских работниц в честь международного женского дня, а потом и всего столичного пролетариата, поддержанных солдатами, нужды хористок уже никого не интересовали. В Петрограде случилась революция.

«Свершившийся государственный переворот сделал Россию свободной страной… Отныне и вы, русские женщины, можете пользоваться всеми вашими силами для борьбы за ваши права гражданки, матери и жены.

Объединитесь же! Проникнитесь все сознанием, что без свободной, т.е. равноправной женщины нет свободной страны!» — такой передовицей открывался первый революционный выпуск столичного журнала «Вестник моды», посвященного русским женщинам и прежде не замечавшегося в каких-либо особенно либеральных настроениях⁷.

Подобие модной индустрии сохранялось в Петрограде вплоть до начала 1918 года: издавались журналы мод, работали магазины и модные портные и по крайней мере отдельные дамы внимательно следили за тем, что «носят», а что — нет. Но перемены к худшему были налицо. Причем происходили они с головокружительной быстротой — буквально день ото дня. Еще сегодня в газетах рекламировали туалеты от парижского модного дома Paquin, в которые одевалась некая госпожа Фабиани, выступавшая с песенками в зале Консерватории, а спустя пару месяцев модные дамы могли только мечтать о самом простом полотняном платье…

В июне 1917-го редактор и издатель «Вестника моды»⁸ Н. П. Аловерт писал: «Из резолюции собрания петроградских редакторов, помещаемой ниже, читательницы „Вестника Моды“ увидят, в каком безвыходном положении находится дело издания журналов» и сообщал читателям, что этот журнал, в мирные годы имевший 48 выпусков в год, а в военные — 24, отныне будет выходить лишь один раз в месяц (1917. № 13–14). В июле — августе и вовсе был выпущен лишь один сдвоенный номер — по причинам политического характера: июльское вооруженное восстание и корниловский мятеж августа 1917-го заметно осложнили повседневную жизнь. В сентябре тот же журнал уведомил подписчиц: «Модные картины, разосланные при № 17–18, были получены из Парижа нераскрашенными при нижеследующем письме издательской фирмы Hachette & Cie, печатающей для „В.М.“ раскрашенные модные картины… (далее текст письма на фр. языке. — Ю.Д.) Из этого письма наши читательницы видят, что модные картины №№ 25–28 не были раскрашены по недостатку рабочих рук и что по той же причине картины не будут печататься в августе, сентябре и октябре» (1917. № 19–20). Далее шло по нарастающей: в ноябре читательницы узнали, что журнальные премии они получат несшитыми и без обложки⁹. Затем подписчицам сообщили, что расходы по печати журнала выросли в двадцать раз, что у редакции исчерпан запас бумаги для выкроек и листов с рукоделиями, что модных картинок не будет и далее и, наконец, что они должны доплатить по два рубля, чтобы получить причитающиеся им оставшиеся номера. В начале 1918 года читателей известили о еще одном сокращении количества выпусков журнала¹⁰, а в марте 1918-го — о значительном уменьшении его объема и перио-дичности¹¹. Вскоре журнал и вовсе прекратил свое существование — не по решению новых, революционных властей, но, скорее, по экономическим причинам.

На протяжении всего 1917 года на его страницах в топе модных «новостей» года по-прежнему оставались траурные туалеты для любых обстоятельств и сезонов, а также «военные» фасоны, например шляпы-фуражки и береты-фуражки (1917. № 19–20. 15 сентября). Но журнал стремился к актуальности. Зимние номера модных изданий традиционно включали туалеты для костюмированных балов. В духе времени «Вестник моды» в № 2 за 1917 год предлагал своим подписчицам костюмы на злобу дня, фактически костюмные фантазии на тему национальных костюмов России и ее союзниц в Великой войне: сербский, румынский, японский, итальянский, бельгийский, английский и французский. Последние три были, скорее, символическими и включали цвета национальных флагов. Их публикация оказалась как нельзя более кстати — в столице Российской империи проходила знаменитая Петроградская конференция стран Антанты.

В конце 1916 года Совет министров официально разрешил женщинам служить по ведомству Государственного управления здравоохранения, что позволило значительно увеличить число сестер милосердия в больницах, госпиталях и лазаретах, где ранее работали преимущественно на общественных началах. А в разделе «Хроника» № 5 «Вестника моды» уже была опубликована заметка «О форме сестер милосердия», в которой сообщалось об обязательности ношения формы и давалось ее описание: «серые шерстяные платья с белым передником, но без нагрудного креста» и белая головная косынка, а также белая нарукавная повязка со знаком Красного Креста»¹². Описание было нелишним, ведь обеспечивать себя формой женщины должны были собственными силами. Каких-либо правил и строгой детализации фасона формы не было, так что в июньском номере была помещена подробная инструкция по изготовлению головного убора французской медсестры¹³. Последнее, впрочем, нельзя не воспринимать как наглядную демонстрацию того, как специальная одежда военного времени влияла на моду: сестринскую головную повязку рекомендовалось использовать при работах по дому, чтобы и в этом случае не терять некоторой элегантности.

Описание новых моделей домашних туалетов сопровождалось следующими размышлениями: «В настоящее военное время, когда многие дамы, привыкшие к услугам горничной, должны теперь, если не все, то многое делать сами, практичнее всего для утренних занятий по хозяйству прямое платье в виде халата сиделки, которое легко можно выстирать и выгладить. В виду того, что полотно очень дорого, многие дамы употребляют для такого платья простой ситец с полосками, горошками или цветочками»¹⁴. Ссылкой на переживаемый момент мотивировались любые рекомендации: «Война в разгаре и, казалось бы, не время думать и говорить об уходе за руками ногтями; но на самом деле теперь, когда многим хозяйками приходится, например, самим месить тесто, это вопрос немаловажный»¹⁵.

В предлагавшихся вниманию читательниц моделях подчеркивалась их «простота» и «экономичность» в параллель кулинарным разделам журнала, настаивавшим на «экономичных» меню и блюдах, преимущественно вегетарианских, таких как суп из толокна, пудинг из черного хлеба и гречневые зразы… «В настоящее военное время простые платья являются единственным нарядом для многих женщин», — утверждалось на его страницах¹⁶. «Не следует смотреть как на простую фантазию моды, на то разнообразие, которое в настоящее время наблюдается в области блуз. Напротив, в этом есть известный смысл. В настоящее тяжелое время, когда мы все вынуждены до минимума сократить расходы на свои туалеты, как удобны и практичны для нас эти разнообразные блузы… Для этих легких или теплых… блуз можно употребить разные остатки, которые найдутся дома… Прозрачные блузы надеваются обыкновенно на легкий шелковый чехол, который защищает от холода, что особенно приятно теперь, когда в квартирах довольно свежо по случаю недостатка топлива»¹⁷.

«Новые» модные фасоны выгодно отличались от привычных: костюма-тальер, который непременно требовал профессионального портного, лучше мужского, и широких юбок из нескольких клиньев. Появились юбки-«тоно» (в форме бочонка) и свободные жакеты. Еще одной новинкой стала блуза-жакет, позволявшая обходиться одним предметом туалета там, где прежде требовались два. Со свободными фасонами сочетались мягкие ткани — все облегчало домашний пошив одежды даже тем, кто не считал себя опытной портнихой.

Модной новинкой было и увлечение красным цветом, непосредственно журналами не санкционировавшееся, пришедшее прямо с улицы и отмечавшееся как современниками, так и прессой. Красные банты, цветы, кокарды, букеты и ленты замелькали в костюмах горожан самого разного социального положения и материального достатка. В их числе были и директор Императорских театров Владимир Теляковский, напяливший на себя, по утверждению З. Н. Гиппиус, огромный красный бант, и депутаты Государственной думы, и рабочие Выборгской стороны, и мобилизованные вчерашние крестьяне. Юмористические журналы сообщали, что даже М. Ф. Кшесинскую видели на стрелке «в революционной шляпе с двухаршинными красными лентами»¹⁸. И даже святые обзавелись красными бантами: «Кое-где на образах — красные банты (в церкви)» (Гиппиус 1991: 302). Отчетливое увлечение красным цветом нашло отражение и в сатирических изданиях. Один из фельетонов воспроизводил беседу столичной светской дамы с подругой:

«…Что? Заказать вместо платья vieux rose ярко-красное?.. Как знамя восстания? Это будет модно? Послушай, а ведь это идея! Ярко-красное платье, черная шляпа, черные чулки и красные туфли… Послушай, ведь это великолепно! Это будет стиль — республики, а?..»¹⁹

Даже на карикатурах в 1917 году то Свобода изображалась в виде дамы в алом платье с фригийским колпаком на голове²⁰, то Дева революции — в красном полушубке²¹.

Веянием времени было и засилье на страницах журналов английских моделей в качестве образцов для подражания. Английская мода считалась более рациональной и удобной, чем французская, к тому же Петроград издавна отличался своего рода «англоманией». Пристальное внимание к английским модам теперь подпитывалось еще и соображениями о верности союзническому долгу и, возможно, главное, — всеобщим интересом к центральному светскому событию 1917 года — новому русско-английскому семейному «союзу», бракосочетанию графини Н. М. Торби, дочери великого князя Михаила Михайловича, и принца Г. Баттенбергского. Из крупных держав Англия немногим менее ощущала на себе последствия войны, так что имела все основания для развития модной индустрии.

Продолжалась и пропаганда «русской» моды, в которой видели, с одной стороны, спасение от «вакханалии» мод вообще, с другой — достойную замену дорогим заграничным образцам, снабжение которыми даже столичного Петрограда становилось от месяца к месяцу все более проблематичным. Московский журнал «Женское дело» в 1917 году, ссылаясь на художницу Р. Н. Браиловскую, прямо призывал к созданию «новой русской моды, основанной на старо-русских образцах, художественно-преображенных соответственно современным эстетическим требованиям, прежде всего, глубоко-самобытной и свободной от рабского подражания западу»²². «Русские» блузы, казакины, платья и пальто «русского фасона» наводнили страницы журналов обеих столиц, точно так же и всевозможные вышивки, из которых модной новинкой выступала вышивка крестом. Славянские и «союзнические» фасоны и декоративные мотивы, например румынские блузы и румынские токи, были на гребне популярности, а с ними вместе и пальто и платья «крестьянского фасона», по покрою напоминавшие армяк или зипун.

На страницах не только «Вестника моды», но и других женских и модных журналов, выходивших в революционном году в Москве и Петрограде, замелькали новые определения рекомендуемых моделей: «простого фасона», «практичные», «удобные», «экономичные»… В качестве образца для подражания приводился пример француженок, умудрявшихся обходиться весьма небольшими средствами в искусстве одеваться. «…Англичанки и русские не менее француженок проявили беспримерные подвиги человеколюбия и самопожертвования, но в области туалета никто не дал такого поучительного примера бережливости, как француженки», — утверждалось в заметке под названием «Годовой бюджет туалета в 120 фр.»²³

Журнал изо всех сил старался удовлетворить запросы читательниц, курьезно сочетая постоянные отсылки на парижские моды с практическими советами эпохи тотального дефицита и галопирующей инфляции. «Летние парижские туалеты», «парижские пальто и костюмы» из бархата, плюша и шевиота, «парижские новости», «элегантные английские блузы» из вуали Нинон, батиста, тюля и шелка или же нарядные платья из шелковых материй, с отделками из кружев, бисера, бус и меха и «вышитые платья из Парижа» соседствовали с рецептами варки мыла в домашних условиях, советами по переделке старых и поношенных платьев на модные, самостоятельному изготовлению шляп, непромокаемой ткани и непромокаемой обуви, наложению заплат на обувь, а также плетению туфель из бечевок.

Число подобного рода рекомендаций начало стремительно расти с лета 1917 года, когда в отношении экономического положения Петрограда иллюзий не осталось, кажется, ни у кого. Из-за колоссального дефицита самых необходимых товаров городская дума летом 1917-го выступила с идеей создания специального Комитета по снабжению населения обувью и платьем. Введение карточек мало помогало: власти никак не могли наладить «справедливое» их распределение. Однако одежду можно было шить самостоятельно, тем более что навыкам шитья худо-бедно обучалась любая девица любого происхождения, курс домашних рукоделий непременно входил в программу обучения всевозможных женских институтов. Запасов самых разнообразных тканей и даже мехов на складах модных домов или же гостинодворских купцов было предостаточно, но по запредельным ценам. В дефиците в первую очередь оказались простые ткани: полотно, бязь, ситец. Рекомендации журналов моды сыграли в этом повышенном спросе не последнюю роль.

С обувью было сложнее. Острейший обувной дефицит накрыл столицу уже весной 1917 года. Прислуга отказывалась стоять в очередях и выходить на улицу, не желая снашивать единственные башмаки. Совещания с представителями обувных фабрик показали, что обуви производится более чем достаточно, однако в магазинах она появлялась редко и по сумасшедшим ценам. Распространилась продажа «фальсифицированной» обуви: кустари Тверской губернии выбросили на столичный рынок туфли с бумажными подметками, не выдерживавшими даже маленького дождя, однако стоившими серьезных денег. «Хвосты» в обувные магазины сравнялись с теми, которые спровоцировали февральские выступления, так что запоздавшие советы «Вестника моды» («обувные» рекомендации появились с осени 1917-го) были кстати. Тяжелые времена, безусловно, напрямую сказывались на рекомендациях журналов мод.

Но были вещи, с которыми даже заботливые редакторы женских журналов ничего не могли поделать. В разгар лета 1917 года в столице забастовали те, кто обеспечивал простую нормальную жизнь мегаполиса: портовые и железнодорожные грузчики, дворники, официанты и… прачки.

Работы возобновлялись лишь после удовлетворения требований бастовавших, то есть после резкого значительного повышения заработной платы. Повышение оплаты труда вызывало и рост тарифов, а он, в свою очередь, — отказ населения от вздорожавших услуг: «Сейчас в Петрограде редко на ком увидишь крахмальный воротничок… <…> В мягком белье являются на службу, в театры, в клубы и теперь никто уже не считается с таким „мещанством“»²⁴.

Мужской костюм отличался от женского тем, что его домашнее изготовление было невозможно по определению, за исключением бархатных, вельветовых и полотняных рабочих блуз художников или поэтов. Пошив в домашних условиях не то что фрака, сюртука, пиджака, мужского жакета, но даже просто официальной сорочки был делом из ряда вон выходящим. Однако осенью 1917 года и этот последний бастион мужской элегантности пал под напором обстоятельств. «Вестник моды» поместил у себя подробную инструкцию по пошиву сначала мужской сорочки, а затем и мужского жакета по типу полувоенного френча А. Ф. Керенского²⁵ — случай беспрецедентный в дамском журнале мод. «С каждым днем жизнь становится трудней и трудней, приходится отказывать себе в самом необходимом и соблюдать строжайшую экономию», — вынужден был признать тот же журнал после октябрьского переворота 1917-го²⁶.

Большинство магазинов и складов Петрограда к тому времени подверглись либо разгромам, либо реквизициям; процветал черный рынок, на котором отрез самой простой ткани ценился выше модного туалета. Если в начале революции супруга художника А. Н. Бенуа, готовясь к вечеру у французского посланника М. Палеолога, еще могла при помощи приходящей портнихи переделать старое вечернее платье и иметь в нем «очень нарядный вид», то уже в сентябре чета Бенуа вынуждена была отказаться от приглашения на обед у Половцовых по причине отсутствия у А. К. Бенуа «приличного вечернего платья (и невозможности, ввиду безденежья, таковое сделать)» (Бенуа 1917).

Знаменитые петербургские модные дома в большинстве своем закрылись, лишь немногие, как дом Лидваль, специализировавшийся на пошиве мужского платья, клиентом которого был, в частности, князь Ф. Ф. Юсупов, с перебоями продолжали свою деятельность до начала 1918 года. Впрочем, даже закрыть дело в революционном Петрограде было и хлопотно, и дорого. Вот, например, на что вынуждено было пойти семейство Бризак (модный дом «Август Бризак», обшивавший двор) при самом благожелательном к ним отношении и со стороны персонала дома, и со стороны властей:

«Мы оставляли нашему персоналу: недвижимость, которой мы обладали уже более сорока лет, все товары, находившиеся в Доме моделей, включая склад с прекраснейшими мехами — шиншиллами, соболями, горностаями, не говоря уже об остальных; очень ценный комплект настоящих кружев, большое количество тканей, среди которых были многочисленные отрезы великолепных лионских броше, которые сегодня стоили сотню франков за метр и которые заказывались для придворных выездов и для пошива стильных платьев. Кроме того, мы обязывались выплатить авансом каждому из наших рабочих и служащих, каковых было в то время около двухсот человек, полностью годовую зарплату» (Бризак 2006).

Мода покинула Петроград, но проблемы с одеждой остались, их решением вынуждена была заниматься новая власть, однако без особенного успеха. И только новая экономическая политика 1920-х позволила хотя бы отчасти удовлетворить спрос населения на самые элементарные товары: белье, чулки, платье и обувь.

 

Литература

Бенуа 1917 — Дневник А.Н. Бенуа. Запись от 24 сентября (7 октября) 1917 г. Цит. по: www.fedy-diary.ru/html/042011/24042011-03a.html.

Бризак 2006 — Бризак Р. Река жизни // День и ночь. 2006. № 9–10. Цит. по: magazines.russ.ru/din/2006/9/bri47.html.

Гиппиус 1991 — Гиппиус З. Петербургские дневники. 1914–1919 // Живые лица. Стихи. Дневники. Тбилиси, 1991.

 

Примечания

1. Брюссель был взят германскими войсками 20 августа 1914 г.
2. Аноним. Эскизы и кроки // Петроградская газета. 1916. 12 апреля.
3. Петроградский обозреватель. Эскизы и кроки // Петроградская газета. 1916. 16 мая.
4. Все примеры взяты из журнала «Вестник моды» за 1917 г.
5. Никонов Б. Недопустимое // Обозрение театров. 1917. 23 февраля.
6. Никонов Б. Еще о протесте хора // Обозрение театров. 1917. 25 февраля.
7. Вестник моды. 1917. № 7.
8. С № 1 за 1917 г. под одной обложкой были объединены три журнала: «Вестник моды», «Модный курьер» и «Парижская мода».
9. «По причине отсутствия в продаже проволоки для шитья книг, а равно цветной альбомной бумаги, обе премии рассылаются несшитыми и без обложки» (Вестник моды. 1917. № 23–24).
10. «Отсутствие электрической энергии, при помощи которой работают предприятия по печатанию журнала, вынуждает меня выпустить № 2 двойным № 2–3; иначе пришлось бы выпускать весной зимние моды, а весенние отложить до лета» (Вестник моды. 1918. № 2).
11. «Новое увеличение всех цен по изданию журнала вынуждает меня сократить объем журнала и выпускать его один раз в два месяца» (Вестник моды. 1917. № 4–6).
12. Аноним. О форме сестер милосердия // Вестник моды. 1917. № 5. С. 77.
13. Вестник моды. 1917. № 13–14. С. 192.
14. Вестник моды. 1917. № 8. С. 116.
15. Уход за руками // Вестник моды. 1917. № 7. С. 103.
16. Вестник моды. 1917. № 5. С. 74.
17. Вестник моды. 1917. № 8. С. 119.
18. Стрекоза. 1917. № 30. С. 13.
19. Пассон де. Республиканка (монолог по телефону) // Пугач. 1917. № 1 (апрель). С. 10.
20. Ага М. Мезальянс // Бич. 1917. № 21 (июнь). С. 13.
21. Бобышов М. Дева Революции. 27 февраля // Бич. 1917. № 28 (июль). Обложка.
22. Ольга Б. Мода // Женское дело. 1917. № 5. С. 18.
23. Вестник моды. 1917. № 14. С. 192–193.
24. Петроградский голос. 1917. 27 июля (9 августа).
25. Вестник моды. 1917. № 20. С. 248.
26. Вестник моды. 1918. № 1. С. 16.