купить

Проблематизация субкультуральных теорий: раса, гендер, улица и сопротивление

Дженис Чедди (Janice Cheddie) — независимая исследовательница, специалист в области визуальной культуры, консультант по вопросам культурной политики и культурного наследия, автор монографии «Мода и черная феминность: черная женщина в англо-американской модной фотографии» (Fashion and Black Femininity: The Black Woman in Anglo-American Fashion Photography).

Введение

Настоящая статья посвящена анализу взаимоотношений между черным телом и улицей в субкультуральной теории и в теории моды. Я постараюсь опровергнуть распространенную трактовку «улицы» как локации, по умолчанию соотнесенной с «черной урбанистичес­кой аутентичностью», и доказать, что подобная трактовка представляет собой проблематичную визуализацию и теоретизацию. Я собираюсь проанализировать модели, в рамках которых понятие «улицы» сливается с представлением о «расовой» аутентичности. Речь идет о пространственных и географических интерпретациях моды и субкультуры. В феминистской теории эти аспекты затрагивались в связи с вопросами гендера и «стиля»:

«Улица являет собой локацию, которую финансово необеспеченные молодые люди — особенно юноши, лишенные собственного пространства, не находящегося под контролем их родителей, — могут присвоить и назвать своей; маркерами этого присвоения служит сам факт их присутствия на улицах, внешний облик, музыка, граффити, а временами акты мелкого хулиганства и насилия. В урбанистической Америке этот тип поведения ассоциировался с молодыми чернокожими мужчинами, вынужденными учиться выживать в городе в условиях бедности, расизма и полицейского произвола. Следует отметить, однако, что в Британии подобная культура особенно активно развивалась в период безработицы и рецессии 1980‑х годов. Способность выжить на улице стала необходимым социальным навыком не только для чернокожих молодых людей (хотя их присутствие, без сомнения, было очень заметно), но и для белых, причем не только для юношей, но и для девушек» (Winship 1987: 128–129).

Кроме того, я постараюсь доказать, что в «эпоху черной силы»[1] в сознании многих белых и черных авторов закрепилась связь между географической локацией и представлением об урбанистической черной аутентичности. Она находила воплощение в дискурсивных, визуальных и риторических конструкциях. В их рамках, как показывает Уиншип, улица предстает агрессивным мужским пространством; непосредственная связь между «черным стилем», городской улицей и представлениями об аутентичном для черного населения образе жизни зачастую откровенно эксплицируется.

Как я постараюсь продемонстрировать, городская улица часто становится ключевым объектом исследований, посвященных отношениям черного тела и моды как составляющей более широких взаимоотношений между субкультурными стилями и доминирующей культурой. Эти отношения встроены в модель силы/сопротивления, основанием которой служат идеи Антонио Грамши; впоследствии их развивают Холл и Джефферсон в работе «Ритуалы как способ сопротивления» (Hall & Jefferson 1976) и Дик Хебдидж в книге «Субкультура: значение стиля» (Hebdige 1979)[2]. Оба исследования посвящены изучению британских урбанистических (мужских) субкультур. Я ставлю своей задачей доказать теоретическую необходимость дальнейшей феминистической реинтерпретации образа городской улицы и понятия черного стиля в контексте культуральных теорий. Непосредственный предмет моего анализа — визуальная репрезентация представителей партии «черных пантер». Я исследую проблемы стиля в ситуации, когда он оказывается связан с идеей социального сопротивления и образом городской улицы. Далее я продемонстрирую, как упомянутый образ способствует выстраиванию диалога между «высокой модой» и «черным стилем» в конце 1960‑х годов; материалом здесь будут служить два модных разворота в британском журнале Harper’s Bazaar за 1969 год.

По ряду причин образ «черных пантер» в документальной фотографии и социальном дискурсе — удачный объект для подобного исследования. Во-первых, «пантеры» открыто объясняли смысл и цели своего присутствия на американских городских улицах (см.: Cleaver 1970; Newton 1974). Во-вторых, они сознательно и активно рекламировали свой образ и стремились сделать его узнаваемым с помощью медиаресурсов (см.: Rhodes 2007).

Стиль и феминистская критика

Анджела Макробби пишет, что «стиль» как маркер влечения «исключает женщин на уровне структуры» (McRobbie 1991). Мне бы хотелось применить это высказывание к теориям, разработанным в свое время Центром культуральных исследований. Как мне представляется, некоторые теоретики моды, некритически используя их материал, также — пусть и неосознанно — на уровне структуры исключают «черную женственность». Это происходит, поскольку в рамках теории субкультуры черный стиль имплицитно позиционируется как принципиально мужской атрибут. Это хорошо просматривается в работе Дика Хебдиджа «Субкультура: значение стиля» (Hebdige 1979). Опираясь на труды Центра культуральных исследований, он анализирует взаимоотношения между черной и белой культурами. Предпринятый им анализ черного субкультурного стиля концентрируется на кодах и символах черной маскулинности (то есть на образах хипстера, музыканта, «плохого парня»), а не на маркерах черной культуры как таковой[3]. В результате черная маскулинность по умолчанию оказывается единственным предметом исследований моды и черного стиля в их отношении к доминирующей поп-культуре. Интерпретация черного стиля как исключительно мужского способа самопрезентации обнаруживается и в работе Ребекки Арнольд «Мода, желание и тревога» (Arnold 2001), посвященной, в частности, использованию образа чернокожего гангстера в модном дискурсе. В числе других примеров назову «Модные развороты» Пола Джоблинга (Job­ling 1999), «Костюм „зут“ и модные войны» Стюарта Косгроува (Cosgrove 1988), «Черные прически и модную политику» Кобены Мерсера (Mercer 1987) и Sartor Africanus Ричарда Пауэлла (Powell 2001). Последние две работы непосредственно посвящены анализу дискурсов эпохи «черной силы». В них просматривается невысказанное допущение, что эти дискурсы тесно связаны с образами черной мужской и женской красоты в рамках модели силы/сопротивления. Максин Лидс Крейг, однако, утверждает, что представления о черной женской красоте того времени носили противоречивый характер (Leeds Craig 2002)4. Кроме того, как писали исследователи феминистского толка, упомянутый способ черной самопрезентации предполагает двусмысленное позиционирование женского образа как такового (см.: Wal­lace 1979). Предпринятый Лидс Крейг и другими авторами анализ черного политического дискурса, моделей гендерной презентации и представлений о феминности не предполагал использования субкультурных теорий для исследования стиля молодых черных женщин. И это само по себе вызывает ряд теоретических вопросов.

Перевод с английского Елены Кардаш

Продолжение в печатной версии журнала




[1] Я использую термин «черная сила» для описания концепта, ставшего одной из составляющих доминирующей культуры после 1966 г. Эпоха «черной силы» в моем понимании представляет собой период с 1966 г. до первого президентства Рональда Рейгана в 1981 г.; за это время пассивное «черное сопротивление» сменяется борьбой за права черных на самозащиту и свободное волеизъявление. К эпохе «черной силы» относится также зарождение ряда черных дискурсивных практик, в рамках которых черная идентичность утверждается как сущностный и неизменный феномен, а черное тело становится своеобразным локусом сопротивления расистским социальным представлениям. Источником вдохновения для политической риторики представителей «черной силы» служили культуры воображаемой Африки и локальных урбанистических сообществ — «улицы».

[2] Ряд формаций белых субкультур может читаться как серия глубинных структурных адаптаций, которые символически допускают или исключают присутствие черных в доминирующем сообществе. Тонкое и сложное диалогическое взаимодействие между черной и белой культурами носит эстетический характер и обнаруживает себя в моде, музыке, стилевой риторике (Hebdige 1979: 45).

[3] О проблематичности взаимодействия с категорией гендера в рамках субкультуральных теорий см.: McRobbie 1991.