Десятилетие вызовов и возможностей. Становление теории моды в Стокгольмском университете

Введение

Настоящая статья посвящена истории Центра исследования моды в Стокгольмском университете (Швеция). Этот научный центр появился немногим более десятилетия назад. Первоначально он был ассоциирован с Отделом истории искусств, но в 2013 году (в результате насильственного укрупнения университетских структур) он стал частью Отдела медиакультуры, сотрудники которого, наряду с историей моды, занимаются изучением кинематографа и медиа, теорией коммуникации и журналистикой. Центр исследования моды часто называют первым научным объединением, занимающимся «модными штудиями» в рамках университета (а не дизайнерской образовательной институции). В этом отношении его позиция уникальна. Это, однако, дела минувших дней; сегодня все обстоит иначе. Спустя двенадцать лет центр распадается и расформировывается, а изучение моды становится лишь одним из подразделений более крупного отдела. Так и планировалось с самого начала, с того дня, когда университет получил пожертвование от Фонда семьи Эрлинг-Перссон, которое и сделало возможным основание Центра[1]. И, несмотря на это, перемены вызывают грусть и беспокойство.

Ниже я расскажу о вызовах и возможностях, которые сопровождали становление «новой» научной области, а именно изучения теории моды как в локальном пространстве (в данном случае — в рамках традиционного университета), так и в широком научном контексте (где доминируют англо-американские институции). Где искать источники вдохновения? С кем кооперироваться, чтобы действительно всерьез заниматься исследованиями моды — там, где подобный опыт отсутствует? Как составлять учебные программы на всех уровнях (бакалавриат, магистратура, аспирантура), чтобы студенты могли получить возможно лучшее образование? И как написать программы, которые учитывали бы одновременно национальную специфику и международные тренды, то есть ориентировались бы на устоявшийся (пусть и не очень обширный) «канон», сформированный англо-американской теорией моды, и одновременно позволяли бы отклониться от него?

Изложение событий и их интерпретация принадлежат мне и только мне. Иными словами, все сказанное ниже представляет собой мою собственную субъективную точку зрения. С момента основания Центра в 2006 году я постоянно была связана с ним, занимая самые разные должности (сначала координатор, затем — исследователь, составитель и куратор учебных программ, руководитель научных проектов (на всех уровнях), методист и преподаватель, директор). Я хорошо знаю Центр, его историю, его связи с университетом, академичес­ким обществом в целом, с общим научным контекстом. Это знание, однако, носит в значительной степени личный характер, и если бы о Центре, его истории и развитии рассказал кто-нибудь другой, это, вероятнее всего, была бы совсем другая история. Я, в силу своего институционального положения, внесла значительный вклад в развитие Центра, а должности, которые я занимала, позволяли увидеть процесс с разных сторон. Таким образом, я занимала и продолжаю занимать своего рода двойное положение и смотрю на Центр одновременно и изнутри него и извне.

* * *

Прежде чем я продолжу, необходимо упомянуть, что изучение теории моды в шведском университете оказалось возможным лишь благодаря крупному внешнему гранту. Центр исследования моды был основан на щедрое пожертвование в 30 миллионов шведских крон (то есть примерно 2,5 миллиона британских фунтов), сделанное Фондом семьи Эрлинг-Перссон в 2006 году. В 2011 году центр получил вторую дотацию от того же фонда; на этот раз сумма составила 45 миллионов шведских крон (около 3,8 миллиона британских фунтов). Благодаря этой поддержке центр просуществовал до конца 2017 года (когда он был расформирован и превратился в очередную «группу» в составе более крупного Отдела медиакультуры, к которому центр был административно приписан на протяжении последних пяти лет). Маловероятно, что без этих крупных дотаций изучение теории моды вообще получило бы в Швеции статус университетской дисциплины; как минимум это событие отсрочилось бы еще на долгие годы[2]. Но ситуация сложилась иначе, и университетская администрация вскоре начала искать человека, который мог бы способствовать институционально­му утверждению новой научной области.

Вот как это началось. Однажды рано утром, в феврале 2006 года, когда я была в учебном отпуске в одном из крупных университетов на Западном побережье США, мне позвонила заместитель декана факультета гуманитарных наук Стокгольмского университета. Она предложила мне должность координатора, который должен был помочь университету в создании нового исследовательского центра — Цент­ра исследования моды. Его официальное открытие, по словам моей собеседницы, планировалось в июле того же года. Не считая создания международной учебной магистратуры, центр должен был заниматься исключительно научной работой и обучать аспирантов. Пара дней на размышление была мне просто необходима. Теория моды? Что же, мода не входила в непосредственную сферу моих интересов, однако мои исследовательские темы — гендерная теория и кинематограф — неизменно и закономерно включали в себя вопросы моды, внешности, стиля и идентичности. Я спросила замдекана, почему она выбрала именно меня кандидатом на эту должность, и она сказала, что мои научные исследования и живой интерес к проблемам идентичности показались ей перспективными. Таким образом, исследование моды в Стокгольмском университете явно мыслилось в связи с областью критической теории, а не бизнеса и менеджмента. Это делало предложение интригующим и притягательным. Поскольку последние несколько лет я занималась преподаванием и исследованием истории и теории кинематографа, мне нужно было решить, готова ли я оставить эту область ради изучения моды — и если да, будет ли это решение разумным? Возможно. Будет ли мне интересна новая научная область, если я смогу делать то, что мне хочется, то есть сочетать исследования моды и кинематографа? Вероятно. Смогу ли я оправдать ожидания? Без сомнения. Со всеми этими деньгами и очевидным «хайпом», который поднимался вокруг новой научной области — как в Швеции, так и в скандинавском пространстве в целом, — поводов для сомнений почти не оставалось. Казалось, что возможно все. Поэтому я согласилась взяться за работу.

Продолжение и иллюстрации — в печатной версии журнала