Для меня как историка литературы наибольший интерес в центрально-европейских (венгерском, сербском и польском) вариантах пушкинского культа и пушкинского мифа представляет исследование языковых форм в писательских культах — то есть возможность выйти за пределы социологических, политологических и исторических аспектов с помощью дискурс-анализа. Это становится возможным благодаря тому, что помимо контекстного анализа литературного культа мы обращаем внимание на специфику культового языка, который является важной составляющей культа и его творческой движущей силой. В своём докладе я рассмотрю русские тексты XX и XXI вв., имеющие отношение к пушкинскому культу, и продемонстрирую, как дискурс-анализ литературных культов может быть полезен для исследования контекста. Я покажу, как элементы пушкинского культа, связанные с формированием идентичности (на индивидуальном и коллективном уровнях), а также символические, манипулятивные и мистифицирующие его составляющие можно обнаружить в культовой практике и текстах. Пушкинский культ в России отличается от остальных писательских культов, поскольку стал импульсом для возникновения нескольких ритуальных и текстовых явлений, которые по сути своей уже выходят за границы культа. Так, я расскажу об уникальных текстах XX и XXI вв., которые способны многое сказать нам о лингвистической специфике культов и их языковой деятельности, хотя сами имеют вовсе не культовую языковую и идеологическую природу. Анализ этих текстов позволяет обнаружить плодотворное языковое напряжение, свойственное культовому языку во все времена, структурированное согласно следующим оппозициям: прямое значение — многозначность; заклинание — понимание; нерефлексивный — рефлексивный; формирующий сообщество — противостоящий сообществу; выраженный — подавляемый, и т.д. Среди языковых средств, в которых находят своё выражение эти оппозиции — юмор, сатира, ирония, вычурность, гротеск, гипербола, климакс, противопоставление, а также речевые ошибки.