Брежнев и эквивалент слову «бойфренд». Максим Артемьев (НГ Ex Libris)

Секс, любовь и семья за пределами разумного

Брежнев и эквивалент слову «бойфренд». Максим Артемьев (НГ Ex Libris)Семейные и любовные отношения все время меняются. Нет ничего неизменного. Каждое время имеет свою специфику. Особенность нашей эпохи – обилие одиночек (singles), людей, не вступающих в брак добровольно или вынужденно. Их постоянно растущей женской половине (проблема мужчин-одиночек традиционно выносится за скобки) посвящена книга Анны Шадриной «Не замужем: Секс, любовь и семья за пределами брака».

С первых страниц мы узнаем, что написана она также одиночкой, и нам презентуется самоотчет о неудачных попытках выстроить стабильные и долговременные отношения с мужчиной. Поэтому «Не замужем» является и своего рода включенным экспериментом, авторской исповедью, впрочем, житейская история Шадриной весьма банальна и не представляет особого интереса.

Авторша (этот термин я использую не случайно, Шадрина называет себя «заместительницей» главного редактора газеты «Беларусь сегодня» – вполне по-феминистски и политкорректно) уделяет особое внимание языку текста. Например, она избегает определения «одинокая» – «…основная проблема термина состоит в его негативной коннотации. «Одинокая» прочитывается как «несчастная», «достойная сожаления», «покинутая».

По тем же соображениям отвергается «сожительство» и его однокоренные слова. Шадрина упоминает, что в английском есть разные по смыслу lonely – single, есть понятия girlfriend, boyfriend, partnered, dating, сетуя, что русский язык беден подобными терминами. Но дает этому весьма нелепое объяснение (пусть и не свое) – «во время западной сексуальной революции у руля в СССР находились пожилые мужчины, нечуткие к проблемкам молодежи, сдержавшие процессы глобальных трансформаций». Это что – Брежнев должен был придумывать эквивалент слову «бойфренд»?

Хотя, конечно, это все ляпы из серии «в СССР секса не было»: и бойфренды наличествовали, и термины соответствующие имелись – «мой парень», «мужчина, с которым я встречаюсь» и т.п.

Дальше – еще интереснее. «В своем повествовании я стараюсь избегать слова «материнство», заменяя его нейтральным определением «родительство». Понятие «материнство» нагружено идеями о том, что мать – наиболее ответственный родитель”. Вот пример того, как формируется внегендерный новояз. Точнее, где-то гендер усиливается, как в «заместительнице», где-то ослабляется, стирается. Хотя все равно остается непонятным: а как тогда быть с «отцовством»? Чем нагружено это понятие? Безответственностью?

Наивными попытками введения неологизмов и изгнания некорректных архаизмов Анна Шадрина фиксирует свою зависимость от новомодных западных тенденций. По сути, ее книга состоит из бесконечных ссылок на американских теоретиков, которые мало что объясняют в русской (и белорусской) действительности и представляют собой лишь назойливое демонстрирование знакомства авторши с данной литературой. Значительная часть текста – всего лишь пересказ тех или иных пассажей из западных исследований. Только и успеваешь подмечать новые имена – Джудит Халберстам, Джордж Мердок, Эрик Клиненберг, Энтони Гидденс, Кей Тримбергер и проч., и проч., и проч. Цитируется подробно даже Фридрих Энгельс.

А вот собственного материала в книге, несмотря на заявляемую экспериментальную базу, крайне мало. Хотя именно он (интервью с одинокими женщинами) представлял бы собой интерес для читателя. Шадрина упоминает Анну Роткирх, чью книгу «Мужской вопрос» я уже рецензировал в «НГ-EL», – налицо разительный контраст. У финской исследовательницы много смелых, но убедительных гипотез, увлекательные людские истории, оригинальный подход ко всему; у белоруски же, на мой взгляд, скорее компиляция чужих (и не всегда умных) мыслей.

Казалось бы, поднимаемая тема необъятна и увлекательна именно в приложении к России и Белоруссии. Можно было бы написать пухлый фолиант увлекательно, бойко, с массой неожиданных выводов и наблюдений. Причем вовсе не обязательно рабски следовать западным пандитам феминизма – можно было бы с ними где-то поспорить, показать, что для нас неприемлемо и почему, что-то высмеять и т.д. Для Шадриной же сказанное американскими гуру – образец недосягаемой высоты мысли и идеал. Авторше даже в голову не приходит, что к любым парадигмам нужно относиться как к условности. А то в гендерных отношениях одни недоказуемые постулаты сменяются другими, недоказуемыми, но нас их требуют принимать так, как несколько веков назад принимали символ веры.

Кстати, насчет аргументации вспоминаю слова одного из первых русских феминистов – Бориса Парамонова: «…Да вам американская феминистка нос откусит»! Он находил это остроумным и вполне убедительным. Мол, раз большие и влиятельные тети так считают, значит, так тому и быть. А любая попытка воспротивиться феминистическому дискурсу трактуется как нечто реакционное, близкое к фашизму и расизму.