Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие Афганистана времен холодной войны (отрывок, Полит. ру)
Издательство «Новое литературное обозрение» представляет книгу Тимоти Нунана «Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие Афганистана времен холодной войны» (перевод Александра Степанова).
В 1979–1989 годах Афганистан был не просто очередной площадкой, на которой разыгрывался спектакль холодной войны с участием СССР и его врагов, но и местом, где решался вопрос об отношении разных политических сил к идее постколониального национального государства. Некогда зажатый между империями, Афганистан, по мнению автора этой книги, оказался полем битвы двух несовместимых подходов к проблеме суверенитета развивающихся стран: советским территориальным авторитаризмом и западным постгосударственным гуманитаризмом. Так, одним из влиятельных акторов в афганских событиях стали гуманитарные неправительственные организации, чьи принципы и действия подрывали легитимность национальных границ. В споре упомянутых концепций Афганистан сыграл роль не столько «кладбища империй», сколько кладбища идеи национального государства в третьем мире. Работа профессора Свободного университета в Берлине Тимоти Нунана посвящена истории трагического взаимодействия Афганистана с внешним миром на протяжении ХХ века. Ее героями стали финансовые агенты и торговые представители, приезжавшие в Кабул из разных стран, американские гидрологи, советские нефтяники и западногерманские специалисты по лесному хозяйству, комсомольские советники и активистки, помогавшие решать «женский вопрос» в мусульманской стране.
Предлагаем прочитать отрывок одной из глав книги.
Утром 19 августа 1981 года Валерий Сидоров, крупный комсомольский работник из Ленинграда, прибыл в Кабул в сопровождении семьи, чтобы начать двухлетнюю работу в Афганистане. Первый день его пребывания в стране оказался совершенно безумным. Встречавшие Сидоровых русские и афганцы отвезли их в отель «Кабул», где Валерию выдали ключи от номера 104, находившегося в одном коридоре с номером 117, где двумя годами ранее маоисты убили американского посла. Семья улеглась спать, чтобы восстановить силы после смены часовых поясов, однако для самого Сидорова день оказался рабочим. Несмотря на жару, он переоделся в черный костюм и поспешил в вестибюль гостиницы, откуда правительственные служащие повезли его на встречу с Генеральным секретарем НДПА Бабраком Кармалем. Кармаль выразил свое восхищение тем, что такие специалисты, как Сидоров, — советники из числа комсомольских работников — приезжают в страну, чтобы консультировать молодежную организацию НДПА — Демократическую организацию молодежи Афганистана (ДОМА). Довольный, но сильно уставший Сидоров еле дошел до машины, и его отвезли обратно в отель.
Вечером того же дня Сидоров уложил жену и детей спать и пожелал им спокойной ночи. Выйдя в коридор, он постучал в комнату Николая Захарова — руководителя группы комсомольских советников. Захаров впустил друга в комнату, пожаловался на удушающую жару, но сказал, что у него припасено кое-что освежающее. Захаров достал дыню, положил ее на стол и взрезал. Однако разрезать до конца не получилось: нож на что-то наткнулся. Оказалось, что в дыне была спрятана бутылка «Столичной». По словам Сидорова, эта дыня была из числа «особого сорта дынь и арбузов, выведенных в Афгане советниками». Мужчины разрезали дыню на маленькие куски, разлили водку и не без волнения, но с большим чувством подняли стаканы за будущее социализма в Афганистане.
Сидоров и Захаров были членами одной из групп комсомольских советников, занимавшихся делами молодежи, которых отправляли в Афганистан с 1979 по 1988 год. Это была самая масштабная операция из всех, которые когда-либо проводил ВЛКСМ в странах третьего мира. В 1967 году, через два года после основания НДПА, ее лидеры создали Народную молодежную организацию, занимавшуюся агитацией в университетах Кабула и в армейских казармах. Однако эти усилия оказались почти бесплодными: к 1978 году в организации состояло всего пять тысяч членов, большинство из которых жило в Кабуле. Но проблема заключалась не в карликовых размерах. Маркс, Энгельс и Ленин недвусмысленно указывали на то, что молодежь — это будущее социалистического государства. Без аппарата привлечения молодежи НДПА не имела реальной опоры в обществе. ВЛКСМ, начинавший с нуля, а затем превратившийся в массовую организацию, был именно тем, к чему стремились афганские коммунисты: административным резервом, призванным пополнять ряды партии, полиции и армии, способствуя построению рациональной кадровой системы. Коммунистической элите третьего мира, которая лишь в незначительной степени контролировала территорию своего государства, перспектива создания мобилизирующей и централизованной структуры под управлением партии казалась весьма привлекательной.
Вскоре после Апрельской революции НДПА запросила такую помощь у Москвы. Заведующая сектором кадров ЦК ВЛКСМ Н. В. Янина направила в Афганистан дюжину секретарей обкомов комсомола. Однако вскоре после того, как летом 1979 года в Кабул прибыла группа «Комсомол-1», страна погрузилась в хаос.
Демократической организацией молодежи Афганистана ранее руководили парчамисты, но после Апрельской революции Тараки и Амин превратили эту организацию в часть «Хальк». Советники ВЛКСМ в Кабуле не доверяли НДПА, которая, как им казалось, использовала комсомол, чтобы подстрекать к «установлению в Афганистане исламской республики отнюдь не просоветского типа». Позднее, в ноябре 1979 года, Захаров, который готовил вместе с Абд аль-Рахманом Амином (сыном Хафизуллы) посвященную комсомолу выставку, подслушал, как Абд аль-Рахман говорил: «…мы не допустим никаких внутренних оппозиционных выступлений, даже если придется идти по трупам!» Было ли происходящее социалистической революцией, для поддержки которой эти люди рисковали своими жизнями?
В декабре Амин-старший был ликвидирован, и оккупировавшие страну советские войска привели к власти парчамистов во главе с Кармалем. И всё же потребность в молодежной организации по-прежнему оставалась насущной. Весной 1980 года Янина подняла свой личный архив и проехала по городам СССР, чтобы провести набор подающих надежды комсомольских работников. Секретарь Воронежского обкома ВЛКСМ Иван Образцов вспоминал: «Весной 1981 года пригласили в Киевскую республиканскую комсомольскую школу поделиться опытом работы нашей комсомольской организации. Там оказалась Наталья Янина, зав. сектором кадров ЦК комсомола. Стала расспрашивать: образование, знаю ли технику, могу ли водить автомобиль и так далее. Поговорили, этим дело и кончилось. А потом вдруг звонок из Москвы. "Есть предложение направить в Афганистан советником ЦК ВЛКСМ"». Саид Каримов, аспирант, редактировавший русско-дарийские словари в Государственном университете им. Ленина в Душанбе, увидел объявление о том, что требуются переводчики с языком фарси для работы в неназванной стране. После сдачи первоначальных экзаменов в комитете комсомола таджикской столицы Каримова посадили за стол напротив Яниной и одного из носителей таджикского языка. Они несколько часов испытывали его на знание тонкостей перевода между русским, таджикским и дари. Планка была высокой, но Каримов ее преодолел.
Однако, как и все другие комсомольские советники и переводчики, перед отъездом в Кабул Каримов должен был пройти курсы в Москве, Ташкенте и Чирчике (место под Ташкентом, где находилась военная база), чтобы больше узнать об афганской культуре, пройти армейскую подготовку и поучиться у Яниной тому, как должен вести себя советский человек в Афганистане. «Янина была строгая, строгая женщина», — вспоминал Каримов. Из четырнадцати обучавшихся в Чирчике советников и переводчиков за лето пятерых отчислили: четырех за попытку самовольно покинуть пределы территории, а пятого из-за того, что Янина не одобрила его небрежность во время обеда в столовой. «Это не советский человек, — заключила она. — Нам никаких некультурных людей не надо». Советник умолял его не выгонять: остававшаяся в Ленинграде жена угрожала развестись с ним, если он не получит работу в Афганистане, где платили большие премиальные. Тем не менее Янина отправила его следующим рейсом, вылетающим из Ташкента, сказав ему: «Вы не таджик, Вы не русский, Вы советский советник. Вы — гражданин Советского Союза». А для таких, как Каримов — людей, которым нечего было терять, но имевших определенные амбиции, — оставалось одно: день за днем питаться жидкой солдатской кашей, учиться метать гранаты и ежедневно вскакивать в половину шестого утра по команде уже одетой в форму Яниной (ей, кстати, в то время было уже 63 года). Всё это было не такой дорогой ценой за ассимиляцию. К 1988 году около двухсот человек прошли под руководством Яниной подобную подготовку, после чего каждый из них улетал, как ранее Сидоров, в жаркий Кабул для выполнения интернационального долга.
Прибыв на место, комсомольские советники уходили в работу с головой. Образцов, получивший назначение в Герат, вспоминал: «Молодежь охотно шла на контакты. И как бы впитывала в себя наши идеологические установки. Помню первого секретаря молодежного обкома Кадыра Мантыка. Паренек 18 лет цитировал на память работу Ленина "Что делать?". Приходили девчата в парандже, приобщались к молодежным акциям. Для них революция обещала новую жизнь, и они шли к ней через свой комсомол». Работа была опасной, но позволяла реализовать высокие устремления. Однажды Образцов сопровождал караван от советско-афганской границы до Кандагара: «Мы везли туда всё. Колонна из ста машин идет с Кушки до Кандагара, в ней цемент, керосин, шифер, мука, гвозди — всё-всё, в стране практически никакого производства, никаких промышленных объектов. А мы таким образом пытались поднять экономику страны, встроить в рамки современной цивилизации. Сейчас я понимаю, насколько это было нереальным. А тогда не возникало никаких вопросов. Я знал, что выполняю священный долг: защиту рубежей нашей Родины». Некоторые советники работали в кабульских учреждениях, таких как Институт молодых кадров ДОМА. Однако большинство из них попали в главные города провинций в девяти административных зонах, на которые ВЛКСМ поделил Афганистан. Как рассказывал советник из числа таджикских комсомольских работников Зайдулло Джунаидов, перед ними стояли непростые задачи. В СССР комсомол существовал в институциональной экосистеме коллективизированного сельского хозяйства, командной экономики, городских поселений и мирной обстановки. Но как насадить советскую систему в стране с частным сельским хозяйством, рыночной экономикой и неграмотным сельским населением? Как навязать территориальный режим нетерриториальному государству? Как перейти от «пуштунвали» к коммунизму?
Локальная холодная война
Прежде чем мы обратимся к деятельности комсомольских советников в пограничных восточных районах Афганистана, нужно восстановить предысторию этих земель в то время, когда на них стали разыгрываться эти эпизоды глобальной холодной войны. Как доказали неудачи немецких лесоводов в Пактии, для понимания восточного Афганистана нужно было принимать во внимание происходящее за пределами линии Дюранда. Действительно, на всей полосе земли от Асадабада до Хоста постоянно происходили разнообразные обмены, связывавшие Афганистан с Пакистаном, Китаем и Таджикистаном. Здесь действовали торговые коридоры — например, такой коридор шел вдоль реки Кабул, связывая города Кабул и Пешавар. Другие маршруты вели из юго-восточного Афганистана в пакистанские Федерально управляемые зоны племен и дальше к перевалам на север; другие — из северных районов долины Кунар к хребтам Каракорум и Синьцзян; третьи — от той же отправной точки до Бадахшана на севере и до долины Панджшер на юго-западе.
Большинство пуштунов на востоке были гильзаями, которые (тут мы рискуем повторить колониальные стереотипы) соблюдали главные пуштунские традиции: «али-бадал» (кровная месть), «малмастия» (гостеприимство) и «нанавати» (убежище), а кроме того, сохранили нехарактерную для других мест эгалитарную военную социальную структуру. Племена, живущие в этой части Афганистана, создавали «лашкары» — небольшие племенные армии и осуществляли «бадрага» — вооруженное сопровождение гостей и путешествующих торговцев. Можно утверждать, что различие между гильзаями и пуштунами дуррани на юге Афганистана заключалось прежде всего в расхождении между культурами, определяемыми понятиями «нанг» («честь») и «каланг» («налоги»). Представления о централизованном, с работающей налоговой системой государстве, возможно, приводили в восторг городских пуштунов, к которым принадлежали и основатели НДПА, так же как в прошлом эти идеи руководили стремившимися к иерархической организации общества правителями из Дурранийской династии и иностранными специалистами. Но у более эгалитарных племен — у живших в гордой нищете пуштунов-гильзаев — централизация часто возникала только в результате усилий правителей. Чиновники из Кабула приезжали к ним не для того, чтобы что-то дать, а для того, чтобы что-то взять. Племена, соблюдавшие «нанг» и не озабоченные так называемым «прогрессом», стремились защищать свои важнейшие ресурсы и взаимодействовать с государством не на его, а на своих условиях.
Именно по этой причине восток Афганистана оказался практически не затронут экономическим развитием. Выходцы из Пактии, такие как Хаджи Мухаммад Икбал, ключевая фигура в системе логистики, лоббировали помощь «своей» провинции. Икбал поступал достаточно разумно, учитывая выбранную им отрасль, продвигая строительство международной автомагистрали, соединяющей афганскую кольцевую дорогу с Пакистаном через Пактию. Другие деятели мечтали о чем-то большем. Учитывая впечатляющий экономический рост Пакистана в 1960-е годы, эмиграцию афганских пуштунов в Пакистан, а также то, что афганские националисты называли диктатурой пенджабцев, некоторые считали, что по отношению к Пактии имело политический смысл применение Пьемонтского принципа. Если бы пакистанские пуштуны понимали, насколько хорошо это делают их афганские собратья, они поддержали бы ирредентизм. Как заявил Шер Хан, представитель племени Тани, «угнетенный пуштунский народ еще не смог реализовать свои права, и население нашей провинции может помочь ему во многих отношениях, даже несмотря на то, что их жизнь <в Пакистане> отнюдь не легка». Перспектива подчинить восток централизованному управлению, особенно с помощью иностранцев, на которых можно будет возложить вину за неудачи, также сыграла определенную роль.
Пактия была не единственной восточной провинцией, где проводились «научные» социальные преобразования. Так, например, водосборный бассейн реки Кабул занимал центральное место в советских планах развития Афганистана. Советские инженеры построили плотины и гидроэлектростанции Наглу и Дарунта для борьбы с наводнениями и для обеспечения электроэнергией Кабула и Джелалабада соответственно. В 1964 году советские специалисты занялись сельским хозяйством вокруг Джелалабада. Профессор Идрис Ахундзаде из ВНИИ цветоводства и субтропических культур определил, что здешние земли пригодны для выращивания цитрусовых, фиников и маслин. Вскоре бульдозеры, экскаваторы и самосвалы убрали валуны, которые столетиями оседали в почве из-за речного стока. Инженеры построили для полива 70-километровый канал, помогавший выращивать урожай государственным предприятиям. «С какой надеждой смотрели на нас местные жители! — вспоминал Ахундзаде. — Через долину проходят пути кочевников, а они прекрасно понимали, что значит для страны, для них самих, если оживут эти мертвые земли. И уже во время строительства кочевники оседали в окрестностях Джелалабада, наблюдая за нашей работой, а потом и помогая нам. Вы бы видели их глаза».
По словам Ахундзаде, азербайджанские маслины, выраставшие в окрестностях Джелалабада, были раз в пять крупнее маслин, созревавших в садах в пригородах Баку. Но дело было не только в эффективности. «Вы знаете, о чем я тогда мечтал? — спрашивал Ахундзаде. — Чтобы Джелалабадский ирригационный комплекс помог обеспечить малоземельных крестьян орошаемыми сельскохозяйственными участками».
И всё же зародившиеся в эпоху развития надежды были похоронены. «Проект развития провинции Пактия не оправдал ожиданий населения», — резюмировал один из представителей региона во время парламентских слушаний. «Крупные суммы западногерманских марок и афгани расходуются на приобретение автомобилей, строительство коттеджей, прием всевозможных гостей и закупку горючего, причем отдача от всего этого мизерная». Регион, жаловался другой депутат, «находится в очень тяжелом положении, страдая от неграмотности, темноты, отсутствия больниц и лекарств. Народ не знает даже, что обозначает слово „доктор“». Число таких обвинений росло. Правительство не строило школы, больницы и дороги в достаточном количестве. Оно не сумело помешать племенам вырубить кедровые леса. Ранее представители регионов, где проживали племена, начинали восстания из-за слишком большого давления государства; теперь — из-за слишком слабого его присутствия.