В книге историков Татьяны Сабуровой и Бена Эклофа через судьбу журналиста и политического активиста из Вятской губернии рассматривается поколение российских народников

Издательство НЛО выпускает книгу об уникальном поколении в русской истории. Сами его представителя называли себя «семидесятники»; потомки стали называть народниками, по ассоциации с главным политическим движением юности этих людей. В центре повествования — судьба Николая Чарушина. Он родился в 1851 году. В начале 1870-х стал активным участником народнического движения. В 1874-м его посадили; через четыре года Чарушин стал фигурантом «процесса 193-х» — «процесса-монстра», как называют этот суд авторы книги. Дальше была каторга, занятия фотографией в ссылке, работа в земстве в Вятской губернии, основание там же в 1906 году «Вятской речи» — «самой революционной провинциальной газеты», как ее называли современники. После 1917 года Чарушин вел долгую и безрезультатную борьбу с исторической политикой большевиков: в первые десятилетия советской власти они отрицали какую-либо значимую роль народников и их наследников — эсеров — в деле освобождения русских людей. Умер народник в январе 1937 года, накануне «большого террора».

В книге «Дружба, семья, революция» историки Татьяна Сабурова и Бен Эклоф прибегают к биографическому методу, который сейчас активно популяризирует «Новое литературное обозрение». Только в 2016 году вышли биографии «Горький выбор: Верность и предательство в эпоху российского завоевания Северного Кавказа», которую Майкл Ходарковский посвятил судьбе Семена Атарщикова — чеченца, ставшего русским офицером, и «Появление героя: Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII — начала XIX века», в которой Андрей Зорин повествует о жизни аристократа Андрея Тургенева.

Во всех этих случаях авторы прибегают к следующему приему: через судьбу малоизвестного человека, «персонажа второго плана», раскрывается большая историческая проблема. О достоинствах метода, безусловно, можно спорить, но романная увлекательность, которую он придает исследованию, делает такие книги востребованными.

Николай Чарушин

«Открытая Россия» публикует отрывок из книги Татьяны Сабуровой и Бена Эклофа «Дружба, семья, революция: Николай Чарушин и поколение народников 1870-х годов», посвященный государственным преследованиям газеты «Вятская речь».

Как мы видели, Горчаков нашел двух виновников в «развращении народа и брожении умов» — земство и революционные газеты. С одной такой газетой ему удалось справиться (земской «Вятской газетой»), а другая — «Вятская речь», основанная Чарушиным, — продолжала существовать; она уделяла большое внимание драматическим событиям, развернувшимся в земстве. Многие из друзей Чарушина, такие как, например, Гурьев, Танаевская, Кугушев, были среди потерявших работу или даже высланных из губернии. Своеобразные журналистские расследования, проводимые «Вятской речью», жесткая критика властей, явная оппозиционность — все это вскоре навлекло на газету целый ряд репрессивных мер.

Возвращаясь к прошлому, Чарушин писал в 1926 году: «В этих-то тяжелых условиях приходилось продолжать издание уже под другими названиями, и в течение почти двенадцати лет претерпевать непрерывные преследования самого разнообразного характера, имевшие целью добить газету, которая не хотела умирать и продолжала борьбу с административным произволом.

Облеченная особыми полномочиями власть ничем не стеснялась: преследования судебные, неоднократное закрытие типографии, высылки сотрудников и бесконечные аресты и штрафы, налагаемые на редакторов, в одиночку и пачками...

При отсутствии средств у газеты и при постоянных дефицитах по изданию штрафы эти обычно отбывались натурою, благодаря чему некоторые из редакторов почти не выходили из заключения».

Преследование газеты началось фактически сразу после выхода первого номера 25 декабря 1905 года. Первый редактор, А. А. Гурьев, был привлечен к ответственности в феврале, заменен П. А. Голубевым, чье редакторство продлилось до июня 1906 года. То, что оба редактора были эсерами, уже являлось «красной тряпкой» для местных властей, а конфликт, разыгравшийся в марте, привлек внимание к газете и в Петербурге. В марте земский начальник из Малмыжа обратился с жалобой к губернатору и в Главное управление по делам печати на публикацию в газете двух статей, порочащих его и обвиняющих в должностных преступлениях. Голубев как редактор отказался напечатать опровержение, полагая, что обиженный газетой земский начальник должен предоставить конкретные факты в свою защиту. С этого времени началась долгая и трудная история взаимоотношений оппозиционной газеты и государственной власти в лице губернатора, вице-губернатора, Главного управления по делам печати, в которую оказался вовлечен даже министр внутренних дел.

Как повлияли на самого Чарушина и жизненно важного для него проекта газеты все вышеописанные события в земстве? К этому моменту Чарушин уже состоял в оппозиционных организациях, которые окрепли в ходе революции, сделал свою газету орудием в борьбе с самодержавием, но при этом продолжал работать страховым агентом в земстве и уполномоченным Общеземской организации. Однако в 1906 году губернатором был предъявлен ультиматум — либо издание газеты, либо служба в земстве. Чарушин сначала передал права на издание газеты своей жене, но после ее высылки из губернии был вынужден постоянно искать людей, готовых рискнуть ради газеты и поставить свое имя как издателя или редактора. С марта 1906 и до середины 1910 года формально имя Чарушина исчезло из списка издателей и редакторов газеты, но фактически он продолжал отвечать за выход газеты, часто предпринимая поездки в Москву и Петербург в поисках средств для издания и определяя ее содержание.

Газета продолжала писать об административном произволе в губернии, давая хронику происходящих событий, и оставалась источником раздражения для властей. В течение последующих нескольких лет на газету оказывали давление, конфисковали тиражи, запрещали местным учреждениям оформлять подписку, была закрыта типография, в которой печаталась газета, и в двух случаях судебные разбирательства приводили к ее закрытию, но газета вновь начинала выходить под другим названием.

Позднее Чарушин подсчитал, сколько административных мер было принято в отношении «Вятской речи» (существовавшей под разными названиями): 32 раза ее штрафовали на общую сумму 15 тысяч рублей, а ее редакторы были приговорены в общей сложности к 7 годам и 7 месяцам тюремного заключения.

За первые 7 лет своего существования в газете сменилось 12 редакторов, в среднем каждый редактор продержался на этом посту около 7 месяцев. Наказанию (штрафам, арестам, высылкам) подверглись как те, кто был тесно связан с газетой, так и «добровольцы», непричастные прямо к газетной деятельности, но согласившиеся формально числиться редакторами, чтобы газета могла выходить, считая это своим гражданским долгом. Чарушин с особой теплотой и благодарностью позже вспоминал ту поддержку, которую получила его газета в обществе, и признавался, что без этого она вряд ли могла бы выжить.

Сам Чарушин оставался не затронут действиями губернатора. В своей автобиографии, написанной для словаря Гранат, Чарушин отмечает, что с самого начала и вплоть до закрытия большевиками в 1917 году издаваемая им газета находилась под его прямым контролем и это не было тайной для местной администрации. Но последняя «почему-то не принимала против меня репрессивных мер, ограничиваясь лишь угрозой высылки, которая так и не приводилась в исполнение». Чарушин и Кувшинская в переписке обсуждали вероятность его высылки из губернии, опасаясь, что сын Володя в этом случае останется без присмотра родителей. Кувшинская писала: «...хотя я и боюсь за твою свободу... Или тебя питают тайные надежды, что не все так будет. Да терпение-то нужно иметь безграничное. Мы ведь с тобой всю жизнь терпели и дотерпелись до того, что последнего ребенка, можно сказать остатки утехи и радости на старость, приходится бросить на произвол судьбы».

Горчаков в письме к Столыпину в 1907 году жаловался, что Чарушин, хитро используя «подставных» редакторов, сам остается недосягаемым: «Борьба с названной газетой представляется особенно трудною потому, что ее главный деятель — Чарушин совершенно неуязвим, так как официально стоит как бы совсем в стороне от газеты. Не имея возможности наложить то или иное взыскание на главного деятеля газеты, я волей-неволей караю лишь подставных...».

Такая практика использования «подставных» редакторов была широко распространена и типична для оппозиционных изданий по всей России.

Но возможно ли, что самодержавная власть действительно находила Чарушина «неприкосновенным» с точки зрения закона? Ведь в это время сотни представителей вятской интеллигенции были административно высланы, без всякого судебного разбирательства, без какого-либо формального доказательства их вины, даже без конкретного обвинения. Принимая во внимание как широкое использование «крайних мер» Столыпиным, так и «тяжелую руку» Горчакова, кажется маловероятным, что сомнения в законности собственных действий могли их остановить. Более вероятным кажется, что семейные и деловые связи, та «социальная сеть», которая соединила общество и государство в Вятской губернии, сыграли значительную роль в данном конкретном случае.