Выбор Игоря Гулина (Коммерсантъ Weekend)

Михаил Кром. Рождение государства

Новая книга недавно основанной научно-популярной серии «Что такое Россия?» издательства «НЛО». Если предыдущие выпуски были посвящены ключевым сюжетам относительно недавней истории (XVIII–XX веков), то здесь речь идет о самых началах — моменте возникновения русского государства.

За этим словом — «государство» — стоит определенное понимание социального устройства: население четко определенной территории связано, с одной стороны, крепкими бюрократическими институтами, с другой — ощущением единства веры, земли, языка,— единства, постепенно отделяющегося от патриархальных традиций зависимости и верности. Государство — это абстракция, и монарх, суверен — живое воплощение этой абстракции. Такое понимание возникает в Западной Европе Нового времени. Обычно считается, что Московская Русь, по-восточному деспотическая и хаотичная, заимствовавшая методы управления из Золотой Орды и Византии, под это описание не попадает. Профессор Европейского университета Михаил Кром пытается доказать обратное.

Период, которому посвящена его книга,— XV–XVI века, между правлениями Василия I и Бориса Годунова. Современники, а вслед за ними и историки, писали об этой эпохе как о времени «собирания земель» — превращения разрозненных русских княжеств в централизованное государство. Однако эта «экстенсивная» формула скрывает другие, «интенсивные» процессы преобразований в самой природе великокняжеской, а затем — царской власти.

На протяжении двух столетий Московское княжество из улуса Золотой Орды превращается в модерное государство. Его правители, политики и идеологи ищут принципы новой власти. Возникают бюрократические институты в виде разного рода изб и приказов, единые системы суда и финансов, идеология преданности царю начинает ощущаться именно как верность «земскому», государственном делу. Фигура «господаря» перестает ассоциироваться с царственным родом и становится идеей, защищающей от внешних и внутренних врагов родную землю и общую веру. Боярские и княжеские междоусобицы, опричнина и смута, конечно, препятствовали возникновению прочных институтов, но одновременно они как бы «закаляли» молодое государство, позволяли ему в полной мере отделиться от старой феодальной Руси.

На протяжении всей книги Кром настойчиво сравнивает развитие Московии с эволюцией Англии, Франции, Испании, Священной Римской и Османской империй и доказывает, что процессы эти были по большому счету идентичны. Московская Русь в чем-то запаздывала, в чем-то опережала, но по сути была типичной европейской страной Нового времени. В этой критике исторических мифов об особости, восточности происхождения России — интерес книги Крома и ее главная проблема.

«Рождение государства» устроено как методичное разворачивание одного тезиса. Кром трепетно собирает малейшие свидетельства сходства между Европой и Русью — и почти безразличен к особенностям последней. Даже об опричнине он рассказывает как-то вскользь — не как о важнейшем экстремальном эксперименте в строительстве русского государства, а как о запинке, отклонении. Поэтому его книга интересна скорее как полемический комментарий к привычным со школьной скамьи идеям, чем как цельная картина истории Московского царства.


Георгий Кизевальтер. Время надежд, время иллюзий

Георгий Кизевальтер — художник, фотограф, участник группы «Коллективные действия» и исследователь советского неофициального искусства. Вехи этой последней деятельности — книги диалогов Кизевальтера с коллегами по художественному андерграунду «Эти странные семидесятые» и «Переломные восьмидесятые». Новая книга — своего рода приквел к двухтомнику. Если там автор разговаривает с друзьями и сверстниками, здесь его собеседники — старшие, учителя, фигуры авторитета и сопротивления — деятели подпольной и полуподпольной культуры 50–60-х. Среди них не только художники (Эрик Булатов, Оскар Рабин, Олег Целков), но и, например, директор Пушкинского музея Ирина Антонова, переводчик Виктор Голышев, филолог-диссидент Габриэль Суперфин. Вторую часть книги составляют собственные разыскания Кизевальтера, попытки как можно подробнее восстановить художественную жизнь эпохи. Берясь за «Время надежд, время иллюзий», стоит учитывать две вещи. Во-первых, книга эта рассчитана на читателя, уже вовлеченного в историю оттепельной культуры. Детали, нюансы, акценты здесь важнее общей картины. Во-вторых, Кизевальтер не играет в отстраненного археолога, его исследование отчетливо полемично. Оно направлено и против картины оттепели как торжества свободы, и против гораздо более крепкого мифа о героической борьбе нонконформистов и официоза. Оттепель в его описании — время постоянного колебания запрещений и разрешений, компромиссов и дипломатических уловок, его герои — не только борцы, но и хитрецы. Именно в этой деидеализации «Время надежд, время иллюзий» — книга очень полезная.