Комаровитянка

Culture Review, 28 января 2013
 

В серии «Уроки русского» вышла новая книга – сборник рассказов Ольги Комаровой «Грузия». Выход книги сопровождался активными обсуждениями на Facebook’e  и историей о том, как писательница в начале 90-х сожгла чемодан рукописей и отреклась от написанного.

 

Мария Мокеева

 

«С такой фамилией не бывает литераторов, только мещане и разбойники», — пишет автор про героиню свою Комарову. Эта гиперболизированная приниженность собственного достоинства присуща всем автобиографическим образам в разных вариациях: рассказчица, не являющаяся официально слабоумной, и поэтому не живущая со своим слабоумием дружно («Грузия»), молчаливая Маша, от которой не ждут ничего остроумного и плохого тоже, а потому вовсе не замечают и «за говно держат» («Комаровство»). Или женщина, созданная лишь для того, чтобы любить мужчину и не достойная даже умения ходить («Херцбрудер»). Художница, которую «попик», навязчивый немец-покупатель и развязный подросток-сын соседки убеждают в том, что она бесстыдная извращенка, так как пишет картины низкого, по общественному мнению, содержания и имеет наглость употреблять свой сарказм в адрес мужчин («Великопостные салочки»). Мало ли унижений испытывают героини Комаровой в двенадцати рассказах этого сборника? Немало. Стремление показать, как бывает «гнусненько», сближает Ольгу Комарову с Софьей Купряшиной, изданной в той же серии писательницей-маргиналкой, вестницей бытового, приходящего в сигаретном дыму и алкогольных испарениях апокалипсиса.

 

Кроме позы «униженной и оскорбленной» Комарову отличает религиозное хулиганство (в чем, видимо, причина отречения от своего творчества обратившейся в неистовое православие писательницы) и притчевый флер:

 

«Шла мимо монахиня, наклонилась и постучала по саксофону.

 

Крыса высунула острую мордочку.

 

- Надо было Богу молиться, — сказала монахиня.

 

- Нужна ты Богу!.. — сказала крыса».

 

Мир женщины у Комаровой контрастен, грустен и не возвышен, и, в то же время, полон философских прозрений, «глубины» понимания ситуаций, будто женщина тем и отличается от мужчины, что может разглядеть каждый мотив его поведения на дне мыслительного колодца без всяких фрейдовских инструкций. Максимой эта идея становится в рассказе-пьесе «Сороковой день». Студентка-филолог Женя на сороковой день после самоубийства ее любовника Димки приходит к его семье и по-свойски судит каждого жителя уютной квартиры, похожей на внутренности бархатного футляра, прочно защищенные от внешнего мира. Она уличает отца в насаждении патриархальности, которая подавляет всех домочадцев и не дает им быть кем-то, кроме как героями его утопии, мать в безликости, которой она отличается несмотря на образованность, дочь в отсутствии духовных сил для худо-бедного понимания и использования действительности и, в конце концов, «воскресшего» Дмитрия в слабости и глупости его как избалованного ребенка. Герои почти не спорят и только просят Женю быть потише и говорить понятней – возразить им нечего, да и не охота.

 

В отличие от остальных, опубликованных в 80-90-х годах в малотиражных авангардных журналах, последний в сборнике рассказ «Виолетта» в печати не появлялся. История про обременяющую любовь писателя-дилетанта и писательницы-дилетанши, ленную похоть и творческую несостоятельность, где чистая рубашка становится символом новой жизни, с одной стороны, подходит к поэтике писательницы как потерянный пазл, с другой, показывает способность Комаровой писать не только взбалмошные, алогичные, абсурдные и вызывающие тексты, но и вести повествование по надежным рельсам, не давая завести себя и пассажиров в туннель, из которого может и не быть выхода. Во всяком случае, теперь мы знаем, что бывают талантливые литераторы с такой фамилией, а не только мещане и разбойники.