Кто же такие интеллигенты? (рецензия Константина Позднякова, «Новая газета»)

Помнится, когда в России стали выходить первые переводы романов Чарльза Буковски, нахлынула целая волна подражателей: от Стогова до Михаила Иванова. Казалось, что писать в стиле американского маргинала просто: знай только описывай свои пьяные похождения – вот и готово. Да только ничего путного у подражателей так и не вышло. То же самое можно сказать про клонов Довлатова, разве что Аствацатуров смотрится на фоне остальных молодцом. Когда принимаешься за повесть-воспоминание Александра Ласкина, поначалу кажется, что последует нечто вроде «Соло на ундервуде»: такая здесь пропасть колоритных фигур. И главный герой Эд Берсудский, и Сергей Юрский, и Игорь Владимиров… С каждым из них связан ряд и забавных, и печальных историй, но у Ласкина получается нечто особенное, весьма оригинальное повествование на перекрестке эссе, мемуаров и литературного анекдота.

Концепция книги, как и полагается у хороших авторов, заложена в названии. Если с белыми воронами все ясно, то с черными овцами требуется пояснение – так называют необычных людей в Шотландии, где и проживает отец кинематов, движущихся фигур, Эд Берсудский. И белых ворон, и черных овец объединяет стремление к свободе, уничтожению границ. Поэтому скульптура начинает двигаться, Владимиров вместо официальной резолюции на заявлении студента пишет «Насильно мил не будешь», а Юрский решает покинуть любимый Ленинград из-за прессинга со стороны зарвавшегося чиновника. При этом повесть не распадается на отдельные анекдоты, фрагменты, а постепенно, шаг за шагом выводит на размышления о проклятом вопросе: что же это за люди такие – интеллигенты?

Еще один колоритный персонаж книги – Тим Стэд. Может быть, читатели знакомы с творениями шотландского скульптора (хотя у нас он никогда не выставлялся), но уж точно никто не знает его как поэта. Александр Ласкин показывает, как Тим Стэд превратил свою жизнь (и в каком-то смысле посмертие) в художественное высказывание. Его дом можно назвать музеем, потому что даже самые обычные деревянные предметы – столы, стулья, кровати – Стэд превращал в произведения искусства, язык не повернется назвать их мебелью. По меткому замечанию автора повести, специально переведшего стихотворения шотландца на русский язык, Стэд-поэт артикулировал то, о чем думал Стэд-скульптор. Концепцию бесконечного круговорота, которую обнаруживает Александр Ласкин, анализируя поэтику стихотворений, Тим Стэд воплотил и в собственных похоронах, вернувшись в тот мир, из которого черпал вдохновение и материал, – в лес.

Ласкин концентрируется на своих героях, он самоироничен, тактичен, и подобный подход вызывает симпатию. Его юмор тонок, аналитика точна (повествователь одинаково убедителен как в интерпретациях кинематов, так и в разборе стихотворений Тима Стэда), а истории не привязаны к прошлому. О последнем пункте хочется сказать отдельно. Значительная часть книги посвящена временам СССР. И не худо бы ознакомиться с ней тем молодым ребятам, которые тоскуют по неизвестной им стране. Думаю, эпизоды с участием антигероя Романова, душителя прекрасных порывов, должны как минимум заставить задуматься: так ли уж хорошо жилось в Союзе? Но Александр Ласкин легко перекидывает мост из прошлого в настоящее и даже будущее. И, к сожалению, крайне актуально звучат следующие размышления героя-повествователя:

«Особенно смущала уверенность, что уши повсюду. Буквально в каждой телефонной трубке.

Как это может быть? Вряд ли у них столько сотрудников. К тому же есть праздники, выходные, перерывы на обед. Наверное, они бы хотели знать всё, но все же не ценой личного времени!»

А вдруг ОНИ захотят знать о нас всё? И потратят-таки личное время… Вот что пугает.

Рассуждая о книге Ласкина, трудно удержаться от цитирования, всевозможных спойлеров, что само по себе говорит о качестве прозы. И в этом плане довольно забавным выглядит тот факт, что новые романы обласканных критикой современных литераторов явно проигрывают этому будто бы пустяку, «повести-воспоминанию», написанному легко, изящно и остроумно.