Зачем же снова пятнать В.И. Даля?

Письмо в редакцию

 

Уважаемая редакция!

В № 104 «НЛО» опубликована статья А.А. Панченко «К исследованию “ев­рейской темы” в истории русской словесности: Сюжет о ритуальном убийст­ве». Почти треть статьи составляет справочный аппарат — больше 130 приме­чаний, причем во многих из них перечисляется до пяти-шести источников. Это должно свидетельствовать о широте и глубине познаний автора. Однако в ста­тье больше показной учености, нежели владения предметом. Так, ни разу не упомянут В.Г. Короленко, отдавший немало творческих и человеческих сил этому сюжету. Нет ссылок на «труды» наиболее видных ритуалистов начала XX в.: П.А. Крушевана, А.С. Шмакова, Г.Г. Замысловского, как и на их нынеш­них последователей. О деле Бейлиса упомянуто, но не указаны основополагаю­щие работы С.И. Бразуль-Брушковского, В.Д. Набокова, В.Д. Бонч-Бруевича, того же В.Г. Короленко. Писать об отражении в русской литературе легенды о еврейских ритуальных убийствах, не упомянув центрального для этой темы имени Короленко, отдавшего ей много творческих и душевных сил, все равно, что писать о русской поэзии, не упомянув А.С. Пушкина.

Большое внимание в статье А. Панченко уделяет вопросу об авторстве «Ро­зыскания о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их». Автор сообщает, что эта книга была напечатана крайне малым тиражом в 1844 г. без имени автора, переиздана в 1878 г. под именем тайного советника В.В. Скрипицына¹, а в 1913 г. — под именем В.И. Даля. На этом поставлена точка и сделан вывод: «Сама по себе проблема авторства этого текста имеет сугубо историческое значение, однако для многих дилетантов она была и оста­ется важной в политико-идеологическом отношении».

Но после 1913 г. «Розыскание…» под именем В.И. Даля издавалось бессчет­ное число раз. В годы Второй мировой войны «Записка Даля» использовалась гитлеровцами на подконтрольных территориях, внося лепту в трагедию Холо­коста, которая, как известно, имеет не только исторический интерес, так как у нее нет срока давности. В 1970-е гг. «Записка Даля» стала распространяться в СССР в «патриотическом» самиздате (возможно, запущена в него была ком­петентными органами). А в постсоветской России она многократно переизда­валась так называемыми национал-патриотическими кругами, перекочевала во вполне респектабельные издания, на многие интернет-сайты, включая акаде­мические. По широте распространения и частоте цитирования она превзошла знаменитый Словарь Даля. Появился и свежий перевод «Записки Даля» на английский язык².

О том, что авторство «Розыскания о убиении…» — острая сегодняшняя проб­лема, говорит и эволюция взглядов самого А.А. Панченко. В 2002 г. принад­лежность этой работы В.И. Далю у него не вызывала сомнений³. Несколько более осторожную позицию он занял в декабре 2005 г. — в докладе: «От Дер­жавина до Розанова: легенда о еврейском ритуальном убийстве в русской куль­туре XIX века». Полный текст доклада мне неизвестен, но, судя по реферату в «НЛО», во взглядах докладчика произошел некоторый сдвиг. «По мнению Панченко, — сказано в реферате, — авторство Даля более чем возможно»⁴.

Теперь Панченко еще дальше отступает от первоначальной позиции:

«Поскольку речь идет о меморандуме, причем довольно небрежно состав­ленном, трудно определить, сколько человек участвовало в его написании. Од­нако, судя по всему, авторов было несколько: на эту мысль наводит стилисти­ческий и тематический дисбаланс упомянутых компилятивных разделов».

Если так, то Даля можно бы оставить в покое. Однако Панченко все-таки приписывает Далю отдельные разделы «Розыскания…»: Вступление, Заключе­ние, «возможно… и другие разделы».

Для подтверждения этой версии он использует тот же метод, что в моей ра­боте «Запятнанный Даль», сокращенный вариант которой опубликован в том же номере «НЛО»⁵. Этот метод сводится к текстологическому сопоставлению «Ро­зыскания…» с работой Даля «Исследование о скопческой ереси» и обоих этих текстов — с его Толковым словарем. Мой вывод вполне однозначен: «Иссле­дование о скопческой ереси» нашло довольно широкое отражение в Толковом словаре, тогда как «Розыскание о убиении…» несовместимо с этими творения­ми Даля ни по стилю, ни по смыслу, ни по трактовкам фактического материа­ла, ни по уровню интеллекта авторов, ни по уровню их добросовестности.

В противоположность мне, г-н Панченко отыскивает «параллели» в этих текстах. Для наглядности он сводит свои драгоценные находки в таблицу из трех колонок: в первой он помещает две короткие фразы из «Розыскания…»; во второй две еще более короткие фразы из «Исследования»; а в третьей — три совсем коротенькие выписки из Словаря. Для еще большей наглядности он выделяет жирным шрифтом совпадающие, по его мнению, фрагменты этих фраз. Но сопоставление этих фрагментов показывает, что общими в них явля­ются только названия четырех старообрядческих сект: тюкальщики, самосо­жигатели, сократильщики, детогубцы и еще эпитет индийские.

Так, Панченко усматривает текстовую схожесть «Розыскания…» и «Иссле­дования…» в том, что в обеих работах сообщается об изуверской индийской секте Тогов. Но это мираж. Желаемое принято за действительное. В «Иссле­довании…» Даля говорится: «Индийские Тоги, убийцы по изуверству, но все люди, могут еще быть вразумлены просвещением и убеждениями» (здесь и далее жирный шрифт А. Панченко. — С.Р.), тогда как из «Розыскания…» он выписал: «Индийские идолопоклонники подвергают сами себя и других ужасным мучениям, в чаянии будущих благ, — и не только между ними есть секты, постоянно занимающиеся убийством, для спасения души, но и в Ев­ропе, между Христианами, возникла секта Асасинов, воздвигались в течение двух или трех веков инквизиторские костры».

Как видим, Тоги упоминаются только в «Исследовании…», тогда как в «Ро­зыскании…» говорится о безымянных идолопоклонниках. В «Исследовании…» Тоги — убийцы по изуверству: конкретно и лаконично. В «Розыскании...» зло­деяния идолопоклонников расписаны многословно и аморфно. Нельзя понять, о каких сектах (во множественном числе) говорит автор, сколько их, практи­кует ли каждая из них все перечисляемые преступления, или убийства совер­шает одна секта, самоубийства — другая, а ужасные мучения себя и других — третья и четвертая. Все это остается неясным. Иной стиль письма, иной стиль мышления. Общим в двух отрывках является только эпитет: индийские.

Из «Розыскания…» в таблицу вписано:

«…и в самой России появились в прошлом столетии самосожигатели, тю­кальщики и сократильщики; первые сожигались сами, целыми деревнями; вторые убивали друг друга, — те и другие для спасения души».

А вот «параллельное» место из «Исследования…» Даля:

«…то же можно сказать о наших Тюкальщиках и Сократильщиках; быв­шие прежде Самосожигатели истребили сами себя и вместе с тем чудовищ­ный толк свой. Но Скопцы — не люди и никогда не могут быть превращены снова в людей…»

Объем выделенных фрагментов здесь примерно одинаков, но фразеология разная. Автор «Исследования…» конкретен и информативен; он ясно говорит, что Самосожигатели существовали в прошлом, но сами себя истребили, их больше нет. А в «Розыскании…» о самоистреблении этой секты нет ни слова. Вряд ли такое важное разночтение могло бы иметь место, если бы обе фразы написал один автор примерно в одно и то же время. Общими для обоих тек­стов являются только названия изуверских сект. Такое количество одинаковых слов можно встретить в любых достаточно объемных текстах на сходную тему.

Совершенно бездоказательно утверждение Панченко, будто различные раз­делы «Розыскания…» написаны разными авторами. При всей убогости этого со­чинения, оно как раз совсем неплохо «сбалансировано». Повествование пресле­дует вполне определенную цель, особого разнобоя в стилистике (в той мере, в какой можно говорить о «стиле» этого не очень грамотного текста) незаметно, в построении есть внутренняя логика. Так, «Вступление» завершается фразой о «тайном учении талмудистов», являющейся переходной к следующему раз­делу — «Талмуд», который, в свою очередь, завершается переходной фразой к разделу: «Обратившиеся евреи и писатели», и т.д. Приводятся 134 случая еврейских «ритуальных убийств», которые расположены в хронологической по­следовательности и пронумерованы, хотя сведения о них почерпнуты из мно­гих источников на разных языках. Если бы книга представляла собой конгло­мерат текстов разных авторов, то откуда взялась бы такая стройность?

Сказанное не исключает, что у автора были помощники, подбиравшие матери­ал. Но материал этот обрабатывала, сводила воедино, встраивала в повествова­ние одна рука. Книгу писал человек, знавший, чего от него ждут, и старавшийся оправдать ожидания. Этим человеком, вероятнее всего, был глава Департамента иностранных исповеданий В.В. Скрипицын. В литературе имеются указания и на других кандидатов на эту роль (В.В. Григорьев, И.В. Каменский, А.О. Пржецлав­ский), но серьезных аргументов в пользу этих версий до сих пор не приводилось.

Что же касается Даля, то его причастность или непричастность к «Розыска­нию…» наиболее проверяема, ибо его биография изучена полнее всех других «кандидатов», обширное литературное наследие хорошо известно, особенно его «Толковый словарь живого великорусского языка». Уже то, что в «Розыс­кании…» и «Исследовании…» обнаруживаются значительные противоречия в трактовке сходных фактов и явлений, как показано в моей работе, исключает саму возможность их написания одним и тем же автором в одно и то же вре­мя. Никаких следов легенды о еврейских ритуальных убийствах нет ни в его «Исследовании о скопческой ереси», ни в Словаре, ни в других произведени­ях Даля. Теперь я могу говорить об этом даже с большей уверенностью, чем прежде, так как таких следов не нашел и г-н Панченко.

Это несоответствие он объясняет тем, что «Розыскание…» было закрытым документом, не подлежавшим цензуре, тогда как Словарь составлялся для широкой публики, потому опасную тему приходилось обходить из боязни цен­зуры и административных взысканий. Даль-де вообще привык ходить по струнке, будучи «человеком николаевской эпохи».

Откуда же почерпнул А. Панченко эту мысль? В моей статье сказано: «“Ис­следование [о скопческой ереси]” написано в духе николаевской эпохи». Пан­ченко перенес оценку одной казенной работы на все творчество и личность Даля, в связи с чем я вынужден напомнить:

Владимир Иванович Даль (1801—1872) рос и воспитывался в эпоху Алек­сандра I, отличавшуюся довольно широким свободомыслием. Он был другом Пушкина и Пирогова, Жуковского и Вяземского, других передовых людей того времени. Много лет провел в бесконечно далекой от центра Оренбургской гу­бернии, где, будучи чиновником особых поручений при генерал-губернаторе В.А. Перовском, пользовался большой независимостью и самостоятельностью, был инициатором многих крупных начинаний. Его литературная деятельность вызывала настороженность начальства, приводила к опале, дважды — к аресту. (Из-под второго ареста его с трудом вызволил Жуковский.) Министр Л.А. Пе­ровский (брат В.А. Перовского), высоко ценивший инициативного чиновника, в конце концов поставил перед ним ультиматум: служить — так не писать, пи­сать — так не служить. Он продолжал служить и продолжал писать.

В 1853 г. он завершил работу над книгой «Сборник пословиц», но она была запрещена цензурой, по поводу чего он написал на титульном листе: «Посло­вица неподсудна». Уже при Александре II, когда цензура ослабла, он добился издания книги, а кроме того, включил «нецензурные» пословицы в Словарь, разбросав их по соответствующим статьям. Словарь он стал готовить к печа­ти после ухода в отставку, так что никакие административные меры ему не грозили. Да и время уже было такое, когда, по замечанию Л.Н. Толстого, в России «все переворотилось и только начало укладываться». Гнет цензуры ослаб, и озабочена она была противоправительственными изданиями вроде «Современника», «Русского слова» и других, с которыми не могла совладать. А Даль в это время, по экстравагантной версии Панченко, трясся от страха разгневать цензуру неосторожным словцом о евреях!

Что касается высочайшего указа 1817 г., который, по мнению А. Панченко, боялся нарушить Даль, то этот указ относился к следственным и судебным ве­домствам. Им запрещалось возбуждать против евреев дела об убийствах хри­стианских младенцев на основе одних предрассудков, а не обычных судебных улик. Никаких данных о том, что этот указ нашел отражение в Цензурных уставах, нет. Да и в уголовной практике он нарушался. Велижское дело, как знает Панченко, возникло в 1823 г., то есть еще при жизни Александра I, и за­тем тянулось двенадцать лет. А в 1853 г. стало раскручиваться аналогичное де­ло в Саратове, которое позднее — уже в либеральные времена Александра II — окончилось обвинительным приговором. Несмотря на веские доказательства невиновности подсудимых, государь приговор утвердил. Он же из своих средств финансировал издание Словаря Даля, полагая его важным общенацио­нальным делом. Как видим, то, что в Словаре нет намеков на еврейские риту­альные убийства, никак не может быть увязано с трепетом перед начальством.

За все это Панченко очень сердит на Владимира Ивановича. В сноске 102 читаем: «Вообще говоря, мне не очень ясно, почему Даль, бывший, без сомне­ния, чрезвычайно трудолюбивым лексикографом, вполне профессиональным хирургом, усердным государственным чиновником, посредственным этногра­фом и заурядным литератором, а также пропагандистом гомеопатии и спи­ритизма, может фигурировать в качестве авторитета по каким бы то ни было вопросам истории и культуры за исключением русской лексикографии, диа­лектологии и паремиологии XIX в.».

Так характеризуется крупный естествоиспытатель и просветитель, один из уч­редителей Российского географического общества, избранный в Академию наук по физико-математическому отделению за естественно-научные труды и только позднее переведенный в отделение русского языка и словесности. Проза Казака Луганского может не нравиться (я тоже не являюсь ее поклонником), но нельзя отрицать ее яркого своеобразия, ибо она отличается необычайным богатством лексики, сверкает россыпями народной мудрости, пословиц, поговорок, речений. Ее можно характеризовать по-разному, но никак нельзя назвать «заурядной». И этнографом Даль был отнюдь не посредственным: его Словарь и сборник по­словиц, как и его проза, содержат огромный запас знаний о народном быте и нра­вах, тем более ценных, что многие из них давно исчезли. Попрекать Даля тем, что он выступал в защиту гомеопатии, не исторично. В те времена, когда чуть ли не основным арсеналом медицины были пиявки и кровопускания, привлечь вни­мание общества к альтернативным методам лечения было отнюдь не вредно. Увлечение спиритизмом — это, конечно, чудачество, но спиритизмом увлекались многие выдающиеся люди, в числе других великий химик А.М. Бутлеров. 

Даль был одним из самых образованных и деятельных людей своего време­ни, его вклад в культуру огромен, это знаковая фигура, потому год 2001-й ЮНЕСКО объявило международным годом Даля — в связи с 200-летием со дня его рождения.

Что же касается еврейских ритуальных убийств, то по этой части Даль не был авторитетом — в этом я полностью согласен с г-ном Панченко. Добавлю только, что Даль на это не претендовал. Не его вина, что посмертно его сде­лали и продолжают делать таким авторитетом.

Кроме совпадения пяти фраз, которое оказалось мнимым, Панченко опира­ется на свидетельство Мельникова-Печерского. Приведя цитату из его очерка о Дале, Панченко комментирует:

«Итак, по утверждению Мельникова, и “Розыскание...”, и записки о скопцах принадлежат перу Даля. В общем-то, у нас нет особых оснований не верить Мельникову, хорошо знавшему Даля и, вероятно, исходившему из собствен­ных слов последнего. В отношении первого варианта “Исследования о скоп­ческой ереси” авторство Даля обычно не оспаривается, тем более что оно под­тверждается косвенными данными. Почему в таком случае мы должны дове­рять Мельникову в одном случае и отказывать ему в доверии в другом?»

Ответ на этот вопрос дан в моей работе; судя по примечанию к статье А. Пан­ченко, она ему известна, но он предпочел этого не заметить. Придется повто­рить: то, что пишет Мельников об исследовании Даля о скопцах, в основном подтверждается другими источниками, а то, что он пишет о якобы принадле­жавшей Далю работе о ритуальных еврейских убийствах, — не подтверждается.

Не случайна поговорка «врет как очевидец». В нормальном (то есть состя­зательном) суде показания свидетеля сопоставляются с обстоятельствами дела, с вещественными доказательствами, с показаниями других свидетелей, прохо­дят через горнило перекрестного допроса. Я полагаю, что суд истории должен быть не менее строгим. Если бы была возможность допросить П.И. Мельни­кова, я задал бы ему вопрос:

— Вы написали: «По поводу возникших в западных губерниях дел [Далем] на­писано исследование об употреблении евреями христианской крови». Не може­те ли сказать, какие дела об употреблении евреями крови и в каких именно губерниях возникали между 1841 г., когда Даль поступил на работу в Мини­стерство внутренних дел, и 1844 г., когда это сочинение было завершено?

На этот вопрос Мельников не смог бы ответить, потому что таких дел тогда не возникало. Стало быть, и повода тогда не было.

Более того, как раз в то время у российских властей было очень серьезное ос­нование НЕ заниматься подобными изысканиями. Не далее как в 1840 г. на весь мир прогремело печально знаменитое дело о ритуальном убийстве в Дамаске, где исчез католический проповедник Фома (Томас) вместе со своим слугой Ибраги­мом. Было схвачено несколько местных евреев, их подвергли зверским истяза­ниям; четверо под пытками умерли, один избежал смерти, приняв мусульман­ство, другие «признались» в том, что от них требовали. Дело это включено в «Розыскание…» под номером 132. Упоминается, что «теперь в Европе утвержда­ют, что сознание их было вынужденное и ложное», но ни слова не сказано о том, что российские власти полностью разделяли мнение «Европы» и присоединились к протестам «против дикого восточного деспотизма». 31 августа 1840 г. министр иностранных дел граф Нессельроде писал российскому посланнику в Лондоне барону Брунову для передачи британским властям: «Императорское правительст­во… искренно разделяет единогласное и живое сочувствие, возбуждаемое в Анг­лии участью этих несчастных евреев, подчиненных египетскому господству»⁶.

Согласитесь, трудно представить, чтобы буквально через несколько месяцев по­сле этого письма, не имея притом никого провоцирующего повода, российские вла­сти изменили свою позицию на 180 градусов и начали это самое «Розыскание…»!

Повод был, но он явился шестью годами раньше, в 1835-м, когда заверши­лось грандиозное судопроизводство по Велижкому делу, ничуть не менее оди­озному, чем Дамасское.

Государственный совет единогласно постановил обвинительный приговор, вынесенный генерал-губернатором князем Н.Н. Хованским, отменить, всех ев­реев (более сорока) признать невиновными и из-под стражи освободить, а трех «доказчиц», которые под давлением следствия оговорили евреев и самих себя, сослать в Сибирь за ложные показания, а не за кровавые преступления, в ко­торых они «признались». Николай I решение Государственного совета утвер­дил, но остался недоволен: за ходом дела он самолично следил много лет и к докладам князя Хованского относился с доверием.

Наиболее сильное раздражение вызвала у царя позиция адмирала Н.С. Мор­двинова. Его заключение по Велижскому делу легло в основу оправдательного приговора, но этого ему казалось мало. Он еще настаивал на том, что освобож­денных из-под стражи евреев следует на восемь лет освободить от налогов. Ибо, по его словам, «если правительство имеет право и власть наказывать виновных, то ему взаимно предлежит и обязанность вознаграждать безвинно пострадав­ших, без чего не будет и правосудия»⁷. Когда это требование Государственный совет отклонил, Мордвинов подал государю Особое мнение. В связи с этим го­сударь в своей резолюции написал, что хотя он согласен, что евреев следует освободить из-за недоказанности их вины, но «внутреннего убеждения, чтобы убийство евреями произведено не было», он не имеет и иметь не может. Он на­писал далее: «…между евреев существуют вероятно изуверы или раскольники, которые христианскую кровь считают нужною для своих обрядов, — сие тем более возможным казаться может, что к несчастью и среди нас, христиан, су­ществуют иногда такие секты, которые не менее ужасны и непонятны»⁸.

Министерству внутренних дел было спущено повеление исследовать вопрос о еврейских ритуальных убийствах, а внутри министерства задание было пору­чено Департаменту иностранных исповеданий, который возглавлял В.В. Скри­пицын. Это было вполне логично: иностранными исповеданиями считались все религиозные течения кроме православия.

При внимательном чтении «Розыскания…» видно, что его автор приложил массу стараний к тому, чтобы проиллюстрировать и подтвердить главную мысль высочайшей резолюции. То есть он усердствовал не по разуму, но зато «под мудрым руководством». Отсюда, между прочим, понятно, зачем понадо­билось ему перечислить «ужасные и непонятные секты», которые «существу­ют и среди нас, христиан».

Даль, как было отмечено, поступил на службу в Министерство внутренних дел спустя шесть лет.

Биографический очерк П.И. Мельникова о Дале основан отнюдь не только на личных воспоминаниях. Мельников опрашивал людей, знавших В.И. Даля в разные периоды жизни или что-то слышавших о нем, а слухов ходило много: ведь «посредственный этнограф и заурядный литератор» был знаменитостью.

О том, что Даль будто бы написал исследование о еврейских ритуальных убийствах, Мельников, скорее всего, узнал от Петра Ивановича Бартенева, хра­нителя Чертковской библиотеки, редактора журнала «Русский архив» и — па­тентованного антисемита, к тому же склонного к розыгрышам. Бартенев и пу­стил в ход эту утку, но Панченко о нем не упоминает. Так выстраивается це­почка: Мельников поверил Бартеневу, Панченко — Мельникову. Разница в том, что Мельников не мог иметь представления об убогости этого сочинения, ибо его не читал, а Панченко — читал. Впрочем, и сам Панченко противоре­чит Мельникову (и самому себе), утверждая, что «Розыскание…» — это сбор­ная солянка текстов нескольких авторов.

С момента первой публикации «Розыскания…» под именем Даля прошло почти сто лет, но, насколько мне известно, текстологического сопоставления этого документа со Словарем и (или) другими его произведениями никто до меня не проводил. Однако я не претендую на лавры первооткрывателя. Моя цель — восстановление правды, может быть, давно известной, но извращаемой, поруганной, запятнанной ложью. Для этого приходится разыскивать, изучать, сопоставлять, критически осмысливать различные материалы, порой малоиз­вестные или вовсе неизвестные. Так что я знаю, о чем пишу, и пишу только о том, что знаю. На владение истиной в последней инстанции я не претендую, но чтобы оспорить мою аргументацию, нужна надежная оснастка, внешнего наукообразия и навешивания ярлыков на великого деятеля русской культуры для этого мало. Требуются более глубокие знания материала, бoльшая проду­манность в его изложении, меньше высокомерия. «Давайте правильно мыс­лить — в этом основа нравственности», — заметил Блез Паскаль. 

С уважением, Семен Резник

Декабрь, 2010. Вашингтон

 

______________________________

 

1) В статье А. Панченко Скрипицын назван «покойным со­ветником» — это курьезная описка.

2) См.: www.honestmediatoday.com/Dal-book2.doc. Назва­ние переведено тут следующим образом: «Searching for the Jews who Murder Gentile Babies and How These Jews Use the Babies’ Blood, 1844, Dr. Vladimir Ivanovich Dal, Author of Russia’s famous Dal Living Dictionary».

3) См.: Панченко А.А. Христовщина и скопчество: фольк­лор и традиционная культура русских мистических сект. М.: ОГИ, 2002. В этой книге, в главе «Кровавый навет», в частности, говорится: «В XVIII—XIX вв. обви­нения евреев в ритуальном убийстве сохранялись в Польше и на западных окраинах восточнославянского ареала». К этому тексту дается сноска 241: Даль В.И. Розыскание о убиении евреями христианских младен­цев и употреблении крови их // Кровь в верованиях и суевериях человечества. С. 402—413. Здесь кстати за­метить, что эта ссылка, приводимая без всякой крити­ки, ясно говорит не только о том, как А. Панченко в 2002 г. относился к проблеме авторства «Розыска­ния…», но о научном уровне «наветной» главы (не бе­русь судить обо всей книге), где он опирается на ис­точник, о котором теперь пишет: «С содержательной точки зрения этот меморандум не представляет особо­го интереса в силу своего компилятивного характера»; «“Розыскание...” представляет собой добросовестную, хотя и довольно неуклюжую компиляцию» и т.п. (Ком­пиляция, замечу в скобках, была, кроме всего прочего, крайне недобросовестна.)

4) Мильчина В. Печальные, но не последние: «Числа в си­стеме культуры»: XIII Лотмановские чтения // НЛО. 2006. № 77. С. 549.

5) В первоначальной редакции статья публиковалась в се­тевом издании «Еврейская старина» (2008. № 57) и в журнале «Время и место» (Нью-Йорк. 2009. № 2—3). После доработки была предложена «НЛО» и позднее вышла отдельной книгой: Резник С. Запятнанный Даль: мог ли создатель «Толкового словаря живого велико­русского языка» быть автором «Записки о ритуальных убийствах»? СПб., 2010.

6) Цит. по: Хвольсон Д.А. О некоторых средневековых об­винениях против евреев: Историч. исследование по ис­точникам. 2-е, совершенно перераб. изд. СПб., 1880. С. 350. Дамаск и вся нынешняя Сирия в то время были частью Египта.

7) Цит. по: Велижское дело: Документы. Orange: Antiquary, 1988. С. 112.

8) Там же. С. 113—114.