«Филология — царица наук?» Заметки к теме

Предложу несколько тезисов в развитие и дополнение статьи С.Л. Козлова. Интерпретация статуса филологической (как и любой другой) науки может двигаться по трем связанным друг с другом направлениям: образовательному (1), институциональному (2) и методологическому (3). В первом случае речь идет о формах высшего образования, во втором — о самоидентификации про­фессионального сообщества, в третьем — о прагматике научного исследования.

1. Ответить на вопрос о том, является ли филология «царицей наук», можно, сравнив университетские учебные планы, составленные в определен­ном культурном пространстве и в определенный момент времени. В данном случае важными оказываются программы не только филологических или ис­торико-филологических факультетов, но и любых других академических ин­ституций, в которых преподаются гуманитарные науки. Описание образовательных «филологических» стратегий связано с оценкой рынка труда: какой именно набор учебных дисциплин (говоря о России) скрывается под названием «филологический факультет»? В какой мере эти данные со­относятся со сведениями о преподавании гуманитарных наук на других фа­культетах? Какая из образовательных моделей избрана для реализации в трехчастной системе бакалавриат — магистратура — аспирантура? В какой мере эта модель учитывает уровень школьного образования? Силен ли состав преподавателей? В какой степени та или иная «филологическая» («историческая»/«философская»/«социологическая» и пр.) программа соответствует критериям успешности, предъявляемым к данному типу образования (по­чему так происходит)? Замечу, что вопрос, «является ли филологическое об­разование, по определению, лучшим, чем все прочие», — сугубо риторический.

Ничего не говорят нам о «филологии» как системе научных алгоритмов ни анализ границ филологического сообщества, ни исследование статуса и опыта самоидентификации научных групп и институций, связывающих себя с «филологией» или же отвергающих ее. Скажем, на конференциях «истори­ков» (описанный ниже опыт не является исключительно российским) мне довольно часто приходилось слышать упрек (в свой и в чужой адрес): «Вы рассуждаете как филолог, историк исследовал бы предмет иначе». Таким об­разом, наличие филологического образования у дискутанта становится пред­метом серьезной рефлексии и аргументом в чисто научном споре. Понятно, что никакой другой цели, кроме утверждения границ сообщества, эти выска­зывания не преследуют: интерпретация либо убедительна, либо нет, а уж «ис­торическая» она или «филологическая» — не суть важно. Исследование дис­циплинарных рамок включает в себя анализ рынка научных журналов, конференций, книжных серий и других элементов институционального про­странства. Мы отвечаем на вопросы: как организовано научное поле? В чем причины и механизмы его эволюции? Почему та или иная группа ученых идентифицирует себя с «филологией», «историей» или «философией»? Какие научные критерии закрепляются за этими дисциплинами (критерии выбора исследовательского сюжета, источников, методологических установок и т.д.)? Издательство «Новое литературное обозрение» издает книжную серию «His- toria Rossica»: публикующиеся здесь авторы — по определению, «историки»? Журнал «Ab Imperio» обсуждает монографию А.Л. Зорина «Кормя двуглавого орла...», выпущенную в упомянутой выше серии; среди прочих отзывов по­является «взгляд филолога» (Г.В. Обатнин) и «взгляд историка» (М.Д. Долбилов)[22], о чем это свидетельствует? С какими науками (и в какой историче­ский период) аффилирована «филология» — с социологией, математикой, историей, философией, политологией, лингвистикой, киноведением, антро­пологией? В какой мере данная наука связана с идеологическими дискурсив­ными практиками, которые использует «власть»? — и многое другое.

2.       Филологию без кавычек до сих пор обнаружить не удалось. Увы, мало шансов сделать это, переходя к обсуждению сугубо методологических прин­ципов: провести четкую границу между различными науками временами ока­зывается весьма затруднительно. Зачастую — и это, возможно, наиболее интересные сюжеты в истории науки — ученые выходят за дисциплинарные рамки и конструируют особый объект изучения, который ближе всего не к какой-либо одной из областей знания, а к тому, что принято называть обоб­щенным понятием «культура» (Н. Элиас, П. Бурдьё, Ю. Лотман и др.).

Приведу еще один, на мой взгляд, чрезвычайно показательный пример: речь о кембриджской школе интеллектуальной истории и ее основателе Квентине Скиннере. В целом, российская гуманитарная наука редко апелли­рует к этой полувековой и чрезвычайно влиятельной западной традиции. Ис­ключение составляют исследователи из Европейского университета в Санкт-Петербурге, обратившие внимание на работы Скиннера середины 1970—2000-х годов[23], в которых исследуется исторический генезис респуб­ликанских идей — от Древнего Рима через эпоху Возрождения к английским XVI и XVII векам, а затем американскому XVIII столетию. Между тем, ог­ромный интерес представляют и ранние работы историка (второй половины 1960—1970-х годов[24]; так, первая большая статья Скиннера — «History and Ideology in the English Revolution» (1965)[25] — является, по-моему, одним из самых блестящих и замечательных его исследований; кроме того, Скиннер всегда придавал огромное значение методологии гуманитарного знания и много писал об этом). Согласно Скиннеру, существуют правила «интерпре­тации текста», неважно — литературного, философского или какого-либо другого. Например, при анализе текста невозможно пренебречь историче­ским контекстом (понимаемым прежде всего как контекст языка политиче­ской мысли) и изучать творения только «великих» авторов; нельзя устанавливать каузальные цепочки влияний от Аристотеля до Ницше и утверждать, что A оказал влияние на B, не доказав при этом, что B читал A; неверно считать A предшественником распространенных в XX в. политиче­ских теорий, ибо в эпоху A такие проблемы вообще не ставились, и т.д.[26]

Скиннер исходит из того, что любое письменное свидетельство — это акт коммуникации и, следовательно, подразумевает интенциональность (а не каузальность): отсюда необходимо задаться вопросом «What A is doing by writing/uttering smth.» (а не «in writing smth»). По мнению Скиннера, в дан­ную эпоху и в данном языковом и политико-географическом пространстве в распоряжении автора для выражения его собственной интенции находится определенный набор социолингвистических конвенций, при том что выбор конвенции всегда осознан. Задача историка — выявить эти конвенции и по­строить их иерархию, тогда мы ответим на вопрос: «Что хотел сказать/сделать автор своим произведением»[27]. Как мы видим, в рамках методологической парадигмы, предложенной Скиннером, вопрос о том, кто — «философ», «фи­лолог» или «историк» — должен заниматься анализом сочинений Т. Гоббса или Т. Мора, просто не имеет смысла. Разумеется, каждый тип текстов требует от ученого особенных критических навыков анализа, однако методологиче­ская позиция исследователя остается при этом неизменной[28].

Не менее любопытен научный контекст, в котором Скиннер развивал свои идеи. В начале своей академической карьеры он находился в специфической историографической ситуации: во-первых, британской закрытости от конти­нентальных влияний (как следствие — малая осведомленность о трудах школы «Анналов» и французском контексте в целом[29]), во-вторых, влияния разрабо­танной и очень популярной аналитической философии (британской и амери­канской) и «отсталой» (с точки зрения Скиннера) истории идей А. Лавджоя, которая и станет основным объектом его критики в конце 1960-х годов[30]. Глав­ными же адресатами трудов Скиннера в упомянутые годы часто оказывались не историки, а философы языка (в том числе Дж. Остин с его теорией речевых и иллокутивных актов), осмыслявшие (подобно Д. Дэвидсону и многим другим) поздние работы Л. Витгенштейна[31]. Своими предшественниками Скиннер счи­тал исследователей, принадлежавших к совершенно разным научным дисцип­линам: кроме уже упоминавшейся аналитической философии, это социология (М. Вебер), история (Дж. Коллингвуд, П. Ласлетт), история искусства (Э. Гомбрич) и история науки (Т. Кун). В 1973 году Скиннер познакомился с работами Х.Р. Яусса и В. Изера и опознал в их подходе к литературной рецепции мето­дологически близкие ему ориентиры. Одновременно существуют свидетельства и о внимании Скиннера к семиотике Ю.М. Лотмана[32]. Успех Скиннера, как представляется, основан как раз на способности предложить исследовательский алгоритм, нивелирующий традиционные границы между дисциплинами.

Вопрос о статусе «филологии» — это прерогатива историко-социологического исследования о научном сообществе: его образовательной матрице, ме­тодологических и институциональных границах. Подобное заключение вовсе не лишает науку ее актуальности, уводя в сферу отстраненного анализа «со стороны»: любой труд такого рода описывает ситуацию, в которой действуют многие из нас. Важно то, что вне очерченных образовательных и институцио­нальных сфер разговоры о «филологии — царице наук» обретают весьма условный характер: наделяя то или иное исследование титулом «филологи­ческое», мы более свидетельствуем не о них, но о себе и нашем сообществе.

В известном смысле междисциплинарность отрицает саму себя. Она не может состоять в насильственном перенесении методов одних наук в другие, не возникает автоматически в конференционных прениях между представи­телями различных областей знания. Междисциплинарность работает, когда мы перестаем думать о том, представитель какой гуманитарной профессии анализирует научный сюжет, когда мы забываем о дисциплинарных грани­цах, рассуждая об убедительности той или иной интерпретации.

____________________________________________________

22) Зорин А. Кормя двуглавого орла... Литература и государст­венная идеология в России в последней трети XVIII — первой трети XIX века. М.: Новое литературное обозре­ние, 2001. Дискуссия: Ab Imperio. 2002. № 1. С. 482—495.

23) См., в частности, русское издание монографии Скиннера «Liberty before liberalism» (1995): Скиннер К. Свобода до либерализма / Пер. А. Магуна. СПб., 2006; см. также: Скин­нер K. Понятие государства в четырех языках: Сборник статей / Под ред. О.В. Хархордина. СПб., 2002. Одна из работ Скиннера («Коллингвудовский подход к истории политической мысли: становление, вызов, перспективы») была опубликована в журнале «Новое литературное обо­зрение» (2004. № 66).

24) Работы этого периода в переработанном виде вошли в пер­вый — «методологический» («Regarding Method») — том трехчастного собрания трудов Скиннера: Skinner Q. Vi­sions of Politics. Cambridge, 2002.

25) Skinner Q. History and Ideology in the English Revolution // The Historical Journal. 1965. Vol. 8. № 2. P. 151 — 178.

26) Подробнее см.: Skinner Q. The Limits of Historical Explana­tions // Philosophy. Jul., 1966. Vol. 41. № 157. P. 199-215; Ыем. Meaning and Understanding in the History of Ideas // History and Theory. 1969. Vol. 8. № 1. P. 3—53.

27) См.: Skinner Q. Conventions and the Understanding of Spe­ech Acts // The Philosophical Quarterly. Apr. 1970. Vol. 20. № 79 (Philosophy of Language Number) P. 118—138; Idem. On Performing and Explaining Linguistic Actions // The Philosophical Quarterly. Jan. 1971. Vol. 21. № 82. P. 1—21.

28) Подробнее об отношении Скиннера к литературным текс­там см.: Skinner Q. Motives, Intentions and the Interpretation of Texts // New Literary History. Winter 1972. Vol. 3. № 2. P. 393—408.

29) Во Франции Скиннер и его ученики не пользуются осо­бой популярностью. См., например: Vincent J. Concepts et contextes de l'histoire intellectuelle britannique: l'«Ecole de Cambridge» a l'epreuve // Revue d'histoire moderne et con- temporaine. Apr.—Jun. 2003. T. 50. № 2. P. 187—207.

30) В дальнейшем Скиннер будет критиковать и историю по­нятий Р. Козеллека. См. об этом: Richter M. The History of Political and Social Concepts. A Critical Introduction. New York; Oxford, 1995.

31) Подробнее см. новейшую работу: Tripodi P. Dimenticare Witt­genstein. Una vicenda della filosofia analitica. Bologna, 2009.

32) См.: Skinner Q. Meaning and Understanding in the History of Ideas; Idem. Hermeneutics and the Role of History // New Li­terary History. Autumn 1975. Vol. 7. № 1. P. 209—232; Дмит­риев А. Контекст и метод (предварительные соображения об одной становящейся исследовательской индустрии) // НЛО. 2004. № 66. С. 10—16.