В книжном углу — 5

1. ПОХВАЛА КНИЖНИКАМ

Как мы все хорошо знаем, книжное собирательство теперь уже не в моде, да и собственные библиотеки все чаще распродаются, а то и просто отдаются бес­платно, если находятся желающие их взять себе, на манер тех, к кому обращаются в объявлениях: «Отдам щенка в хорошие руки».

Может быть, в определенном смысле это и правильно. Учебники, детективы, сборники нормативных документов, комиксы и тому подобное вполне можно чи­тать не в печатном виде, а в ридере. Но вместе с тем каждый профессионал должен отчетливо понимать, что, во-первых, Интернет никогда не вместит всего. Он дей­ствительно велик и могуществен, но передать все, накопленное мировой культу­рой за тысячелетия существования, не в состоянии даже он. Во-вторых, есть разряды изданий, с которыми несравненно удобнее работать в печатном виде. Прежде всего, это справочники: словари, энциклопедии, библиографические ука­затели и пр., где бывает совершенно необходимо одновременно заглядывать в не­сколько мест сразу.

В предисловии к одной из книг, попавших в поле нашего зрения, говорится о том, что в России сейчас существует не более 500—600 человек, которых можно называть библиофилами. Думается, такой подсчет относится только к тем, кто так или иначе «засветился» среди членов официальных библиофильских орга­низаций, публикаторов текстов о редких книгах, просто хорошо известен как кол­лекционер среди своих коллег. Но на деле, как нам кажется, это только ядро, вокруг которого формируются еще несколько кругов, не менее важных и более обширных. Один из таких кругов — ученые, которым изучение редкостей и текс­тов о них дает информацию для собственных исследований. Именно с такой по­зиции хотелось бы написать о ряде изданий последнего времени, посвященных библиофильству, но существенно важных для литературоведов.

Наиболее заметным из них является прекрасно изданная книга «Библиофиль­ство и личные собрания» (М.: Пашков дом, 2011. 576 с. 500 экз.; на авантитуле обозначено, что это — материалы первой международной конференции; на ко­решке вытеснено «2011», что, видимо, предполагает продолжение). Несколько тавтологичное заглавие объясняется желанием развести два понятия: собрание, находящееся у коллекционера, — и такое собрание, попавшее в государственную (реже — частную) библиотеку и там сохраняемое в более или менее целостном виде. За этим разделением кроется, как правило, и серьезная разница в подходах. Библиофилы описывают свои «цимелии», тогда как хранители больших госу­дарственных библиотек стремятся реконструировать состав собрания (если оно не хранится в целостном виде), а уже во вторую очередь рассказать о наиболее примечательных его материалах. Но кроме того, в книге принимают участие также букинисты, через руки которых проходят коллекции, ученые, которых по тем или иным причинам интересуют книжные собрания, книжники-эксперты.

Поскольку книга внушительна, в ней 50 статей различных авторов, посвящен­ных самым разным темам — от судьбы коллекции П.А. Картавова по истории рус­ского монетного дела до рассказа о книгах Андрея Вознесенского и от истории шахматной библиотеки И.Т. Савенкова в библиотеке Минусинского музея до представления Иерусалимского клуба библиофилов, — то позволю себе сказать лишь несколько слов о том, что представило несомненный интерес для меня.

Так, в связи с занятиями историей собрания пушкиниста Н.О. Лернера было существенно узнать, что книги из его библиотеки оказались в Псковской областной библиотеке, в том числе книги с автографами. В рассказе о той части библиотеки B. В.  Вересаева, которая оказалась в РГАЛИ, находим тексты дарственных надписей И.С. Шмелева, В.Я. Брюсова, И.А. Новикова. Другой, более поздний инскрипт Шмелева приведен в статье А.Б. Гамалия о его библиотеке. Автографы А.И. Со­лженицына, Вен.В. Ерофеева приведены в увлекательных рассказах букиниста C. А. Ниточкина. Ряд инскриптов из рассыпавшейся после смерти антиквара и со­бирателя М.Е. Кудрявцева библиотеки воспроизведен в статье К.В. Софроновой, пытающейся реконструировать его собрание (впрочем, значительная часть этих автографов уже была воспроизведена мною: НЛО. 2010. № 105). Инскрипты М.А. Кузмина (поэтессе Л.И. Аверьяновой и своему другу Ю. Юркуну) воспроиз­вел в рассказе о своей библиотеке Л.И. Чертков.

Это — что касается практической стороны. Но вместе с тем в книге много ма­териалов, относящихся в разряду той библиофильской литературы, которая на­чиналась уже очень давно, а утвердилась в сознании читателей во второй половине ХХ в., после книг Н.П. Смирнова-Сокольского, В.Г. Лидина, П.Н. Бер- кова, О.Г. Ласунского: увлекательные рассказы о судьбах книг и конкретных эк­земпляров, попавших в руки собирателя, о выдающихся коллекционерах прошлого и настоящего, разных курьезах, иногда многое добавляющих к нашим знаниям о книге. Здесь напечатана даже большая поэма Я.Г. Зака «О тех, кто любит собирать...» с обширным комментарием, в том числе ценным для знатоков и любителей «Именным указателем коллекционеров, упомянутых в поэме», явно выходящим за пределы своего жанра: многие записи занимают более страницы.

Очень уместны справки об авторах (и неуместно отсутствие именного указа­теля). Из мелких неточностей, все-таки изредка попадающихся, отмечу явно не­верную атрибуцию владельческой надписи Брюсова на первом издании «Горя от ума». Владелец, А.Б. Гамалий, явно полагает, что она сделана рукой поэта, однако воспроизведение показывает, что писал другой человек (с. 123—124).

Одним словом, книга серьезная, интересная и заслуживающая всяческого внимания.

Для ценителя и внимательного читателя Блока не должен остаться неизвест­ным номер журнала «Про книги» (2010. № 3 (15)). Особенно существенна здесь публикация М.В. Сеславинского «Александр Блок на книжной полке: Дарствен­ные надписи поэта в нашем собрании» (был выпущен также отдельный оттиск тиражом 130 экземпляров), где описано 20 книг Блока с дарственными надпи­сями, что существенно дополняет известную публикацию 92-го тома «Литера­турного наследства». Представлены и фотографии всех надписей, что делает публикацию еще надежнее.

К слову отметим, что еще одно библиофильское открытие инскрипта Бло­ка описано в петербургском альманахе «Невский библиофил» (2010. Вып. 14). А.А. Демин рассказал историю приобретения автографа Блока на «Седом утре», обращенного к актеру и режиссеру В.Г. Шмидтгофу, а также о судьбе адресата. Зря только он именует поэта и критика А.И. Тинякова Теняковым, а близкую знакомую Блока Н.А. Нолле-Коган — Нелле.

После этого в блоковском номере «Про книги» идет теплый очерк В.П. Енишерлова, посвященный коллекционеру блоковских материалов Н.Н. Ильину, а вслед за этим два материала о состоянии рынка книг и рукописей Блока. Это статья К.В. Сафроновой о прижизненных изданиях Блока, представленных на книжных аукционах (в том числе и в Интернете), и небольшая заметка известного антиквара М.Я. Чапкиной о поддельных автографах поэта, гуляющих по стране. Таким образом от книг и их судеб совершается последовательный переход в сферу текстологии и источниковедения блоковского творчества, без которого ра­бота серьезного исследователя невозможна.

Наконец, последняя книга, которую бы хотелось сегодня порекомендовать чи­тателям, — воспоминания Сергея Георгиевича Кара-Мурзы «Русское общество друзей книги (Московские библиофилы)» (М.: Инскрипт, 2011. 200 с. 500 экз.).

Про РОДК известно сейчас уже очень много, и тем не менее эти воспоминания ценны не только своим изяществом и информативностью, но и тем, что являются первоисточником многих сведений о культурной жизни Москвы, где огонек РОДК был одним из тех, которые помогали ориентироваться в наступившем большевистском мраке. Нормальное и естественное существование небольшого кружка единомышленников постоянно вызывало противодействие властей (что, конечно, в воспоминаниях, прочитанных впервые в виде двух докладов в Ленин­ской библиотеке в 1945 г., не акцентируется), но тем ценнее было само его бытие, запечатленное и собственной полиграфической продукцией (немалая часть ко­торой представлена на иллюстрациях к книге), и поэтическими опытами, чаще всего наивными, но, как и всякие попытки такого рода, несущими в себе память о быстротекущем времени, и теми сообщениями, которые звучали на его заседа­ниях и сравнительно редко могли попасть в печать.

Замечательно, что эта книжка издана. Но приходится пожалеть о том, что она непрофессионально подготовлена к печати и не откомментирована. Составителей книги Я.И. Бердичевского и М.М. Богдановича, судя по всему, подвела обстоя­тельная хронологическая и фактологическая основа самих воспоминаний, где фамилии, даты, названия звучат с полной убедительностью, не заставляя запо­дозрить ошибку памяти или опечатку машинистки. А между тем таких мест в книге совсем не мало. Чего-то Кара-Мурза просто не знал, что-то поленился про­верить, о чем-то рассчитанно умолчал. Редкие примечания (причем не всегда по­нятно, кому принадлежащие — самому автору или составителям) оставляют чи­тателя в неведении об этих ошибках, что особенно обидно ввиду принципиального и основополагающего характера воспоминаний.

Назовем хотя бы некоторые ошибки, нуждающиеся в исправлении или ком­ментировании. В характеристике В.Я. Адарюкова: «Будучи в составе членов прав­ления "Петербургского кружка любителей русских изящных изданий"...» (с. 21) — приходится заподозрить опечатку, но тем не менее значимую: реальное название знаменитого кружка не включало слова «Петербургский». На с. 38 Кара-Мурза перечисляет основателей московской Лавки писателей в Леонтьевском переулке, странным образом переименовывая Б.А. Грифцова в Графова, а Алексея Карпо­вича Дживелегова — в Андрея. И тут же, дополняя этот список, составители (?) называют фамилию Борн, тогда как на самом деле в число основоположников дела входил литератор М.В. Линд.

Вряд ли автор мог исказить отчество издателя А.М. Кожебаткина и вместо Мелетьевич сказать Мелентьевич. Но это дело уже почти привычное. А вот испра­вить гораздо менее бросающуюся в глаза неточность в фамилии Н.Н. Карышева (в книге он назван Карнышевым — с. 40) было бы весьма важно. И уж, к завер­шению разговора о Кожебаткине и его изданиях, стоило бы сказать, что в настоя­щее время достаточно хорошо известно, на чьи средства существовал «Мусагет» (немецкой подруги Э.К. Метнера Ядвиги Фридрих), а «Альциона» действовала лишь тогда, когда Кожебаткину удавалось найти деньги и издать нравившуюся ему книгу.

Перечисляя отделы библиотеки А.А. Сидорова (с. 44), Кара-Мурза по вполне очевидным причинам не упомянул эротику, и восполнить эту лакуну очень бы стоило. Также стоило бы сказать, что редактировавшийся Т.Г. Цявловской том рисунков Пушкина в так называемом Большом академическом издании так и не появился (с. 47). Б.А. Садовской последние годы жизни провел отнюдь не в келье Новодевичьего монастыря, а в квартире, разместившейся в подвале под Успенской церковью (с. 50). Знаменитое в свое время его стихотворение начинается словами «Страшно жить без самовара.», а не «странно» (с. 51). Довольно много путаницы оказалось связано с описанием жизни и трудов М.О. Гершензона (с. 51). «Русские Пропилеи» — не его книга, а выходившие под его редакцией сборники по истории русской культуры; зато его собственная книга называлась не «Мечты и мысли Тургенева», а «Мечта и мысль.». «Переписка из двух углов» была написана во время пребывания Гершензона и Вяч. Иванова в так называемой Здравнице для работников умственного труда, располагавшейся в 3-м Неопалимовском переулке, а вовсе не в санатории «Узкое», как сообщает автор.

Следовало бы исправить оговорку автора на с. 58: декабрьское вооруженное восстание в Москве было в 1905 году, так что «еще слышны его выстрелы» были не в декабре, а в январе 1906 г. Довольно известный «Указатель книг и статей по вопросам искусства» (М., 1914 и 1919) был составлен Николаем Лаврским, а от­нюдь не Лавровским, как сообщено на с. 63. В подстрочном примечании на с. 76 вряд ли стоило говорить, что А.В. Чаянов погиб в ГУЛАГе: он был расстрелян. Вместо «старообрядческий печатник» (с. 90) следует, по всей видимости, читать «старообрядческий начетчик». Фамилия российского посла в Париже была от­нюдь не Маслаков (с. 109), а Маклаков. Отчество довольно известного книжного деятеля А.И. Кондратьева — Ипатьевич, а не Игнатьевич (с. 123). Неверны све­дения, сообщаемые автором на с. 129, о смерти Э.Ф. Голлербаха. Указатель имен, поясняющий, о ком идет речь, также оказывается не всегда точным и полным. Так, автор книги «Дело Сухово-Кобылина» (М., 1936) В. Гроссман оставлен без второго инициала, хотя этот юрист, впоследствии ставший профессиональным литератором, достаточно хорошо известен. Его звали Виктор Азриэлевич, даты жизни — 1887—1978. Упоминаемый на с. 117 Горнунг расшифровывается указа­телем как Лев Владимирович, тогда как речь явно идет о его брате Борисе Вла­димировиче. Не исправляет указатель опечатку основного текста в инициалах известного пианиста К.Н. Игумнова (с. 176).

Наверняка, если поставить себе такую цель, подобных недочетов можно было бы набрать еще немало. Но все же увлекательность повествования и обширность сообщаемых сведений делают воспоминания С.Г. Кара-Мурзы даже в таком виде очень существенными для историков неофициальной общественной жизни в Со­ветском Союзе 1920-х гг.

 

2. КОЕ-ЧТО О РАСХВАЛЕННОЙ КНИГЕ

Нам известны две рецензии на книгу российско-германского историка Л.Я. Томас «Жизнь Г.В. Чичерина» (М.: Собрание, 2010. 280 с. 300 экз.), в высшей степени положительные. Но примечательно, что обе они опубликованы в газетах (Мос­ковский комсомолец. 2010. 20 дек.; Новая газета. 2011. 9 февр.) и тем самым не претендуют на сколь-либо детальный разбор. А между тем книга появилась под несколькими грифами: Института всеобщей истории, различных столь же авто­ритетных комиссий, центров, университетов, что позволяет рассматривать ее как научное издание.

Отнюдь не претендуя на всестороннюю оценку этой работы, противоречивой в самом своем задании (автор представляет ее как биографию, а автор предисло­вия А.О. Чубарьян говорит: «Автор не создала всеобъемлющей картины совет­ской внешней политики.», т.е. имплицитно признает книгу исследованием не отдельной жизни, а важнейших дипломатических тенденций эпохи Чичерина), позволим себе сказать несколько слов об источниковедческом ее оснащении.

Автор прекрасно понимает, что отбор и освоение источников для такого ис­следования имеют первостепенное значение (см. с. 9—10). И несколько раз на протяжении книги говорится, что среди важнейших задач книги — понять, как и почему Чичерин (и не только он один) пришел к марксизму и к большевикам, что формировало систему его жизненных ценностей. Совершенно очевидно, что для этого существует только один путь: внимательно ознакомиться с семейной перепиской Г.В. (которая в свое время уже была предметом анализа в работах Е.Ю. Наумова), отделяя в ней формы условной вежливости и недоговоренности от сути, а также по крайней мере с двумя большими эпистолярными комплек­сами. Первый из них, открытие которого автор несправедливо приписывает мне и Дж. Малмстаду (на самом деле до нас очень фрагментарно использовали его Г.Б. Кизельштейн и С. Чимишкян, а со знанием дела — Г.Г. Шмаков), это, ко­нечно, знаменитая переписка Чичерина с М. Кузминым. Но мы писали книгу не о Чичерине, а о Кузмине, поэтому неизбежен был перекос в одну сторону. Он, на самом деле, продолжается и посейчас. Итальянские письма Кузмина и его же по­слания к другу из Ревеля, опубликованные А.Г. Тимофеевым, не сопровождаются публикацией ответов, даже в сколько-нибудь существенных фрагментах. Но есть довольно значительная часть переписки, которая опубликована полностью. Это 107 писем с апреля 1905 по май 1914 г. Неверно, вероятно, было бы предъявлять претензии автору книги, не обратившему внимания на том «Михаил Кузмин: Стихотворения. Из переписки» (М., 2006), но совершенно непростительно, что в поле ее зрения не попала первоначальная публикация в специализированном из­дании, которое историк русской общественной мысли просто обязан знать и учи­тывать: Исследования по истории русской мысли. Ежегодник 2003. [Вып. 6]. М., 2004. Именно в этих письмах в наибольшей степени предстает перед читателями Чичерин чрезвычайно напряженного этапа своей жизни, и без этих писем понять его психологию и эволюцию взглядов невозможно. Я уж не говорю о том, что можно было прочитать в РГАЛИ все письма Чичерина к Кузмину полностью.

Второй комплекс — письма Чичерина к примечательнейшему персонажу рус­ской истории, казалось бы, по всем параметрам чрезвычайно от него далекому. Борис Владимирович Никольский достаточно хорошо известен, чтобы о нем здесь специально писать. Но понять, что и почему было в нем важно для Чиче­рина, — дело первейшей для книги такого рода важности. Письма эти хранятся в ГАРФе, одно из них было опубликовано (Независимая газета. 1998. 8 апр. Публ. С.В. Шумихина). Видимо, для уяснения духа отношений двух людей следовало бы внимательно прочитать и обширный дневник Никольского.

При немногочисленности документов о жизни и воззрениях Чичерина послед­них лет жизни, когда он находился уже в отставке и доживал свой век, очень стоило бы привлечь к повествованию его письмо к Луначарскому 1930 г., которое еще в советское время было опубликовано, хотя и с существенными купюрами (см.: Вопросы литературы. 1984. № 9).

Вероятно, если бы речь шла о Чичерине как наркоме, как дипломате, то все это было бы не обязательно. Но раз перед нами книга, претендующая на то, что рас­сказывает о его жизни, то отсутствие перечисленного очень бросается в глаза.