Конференция «Внешнее / внутреннее: проблема границ» (Москва, Русская антропологическая школа, Московский философский колледж, 9 декабря 2010 г.)

Во второй половине XIII века купец из Далмации Марко Поло совершил путе­шествие на Восток, описанное затем в знаменитой «Книге о разнообразии мира». На Востоке он столкнулся с множеством довольно удивительных вещей, но самым большим сюрпризом для него стало то, что все обошлось без особых сюр­призов. Люди на Востоке оказались с двумя ногами и человеческими головами, а не монопедами и кинокефалами, как то изображалось на средневековых mappa mundi. Более того, жители Востока сообщили Марко Поло, что монопеды и ки- нокефалы проживают за границей (возможно, на Западе?). Несмотря на то что с той поры прошло немало веков и мы преуспели в деле расширения нашей терри­тории и отодвигания границ, вопросы о том, что такое граница, как граница пре­одолевается, что находится за ней и как мы можем вернуться обратно, для нас столь же актуальны, как и для Марко Поло. Не зря в течение всего XX века и в начале XXI тема границ оказывается важной для ведущих философов (Ж. Батая, Э. Левинаса, М. Бубера, С. Вейль, Ж.-Л. Нанси, Дж. Агамбена и многих других) и психологов (вспомним концепты «аутизма» О. Блёйлера, «границ контакта» Ф. Перлза, «локусов контроля» Дж. Роттера).

Конференция «Внешнее / внутреннее: проблема границ», проведенная 9 де­кабря 2010 года совместными усилиями Русской антропологической школы (РГГУ) и Московского философского колледжа, представляет попытку подойти к этим проблемам интердисциплинарно, объединив усилия философов, психо­логов, социологов и искусствоведов.

Открыл конференцию доклад одного из организаторов, Татьяны Вайзер (РГГУ, МФК) «Политическое как не-внутреннее (Агамбен, Нанси, Хабермас)». В течение всего ХХ, а теперь и XXI веков мы сталкиваемся с возведением все новых (и реставрацией старых) границ в области политического. Не зря в боль­шой моде сейчас теория Карла Шмитта, в которой подчеркивается важность для политической онтологии образа Врага (будь то «враги народа», жидомасоны или «посольства», предназначенные исключительно для того, чтобы у них «шака- лить»), борясь с которым мы объединяем наши усилия, обретаем Друзей. Однако Татьяна Вайзер напоминает, что в ХХ веке существовали теории, в которых иначе, позитивно интерпретируется понятие внешнего — как того, что делает воз­можным этическое. Границы Другого с этой точки зрения представляются тем, что противостоит логике тоталитарной неразличимости. В докладе Вайзер пред­ставлены лишь три влиятельные концепции, хотя, конечно, этим не исчерпыва­ется многообразие подходов. В книге Дж. Агамбена «Сообщество грядущего» овнешнение, «профанация», то есть проявление для других, представляется как наш этический долг. Вместе с тем истинное внешнее трудно (но необходимо) от­личать от неподлинного внешнего, выражаемого в шоу, рекламе и т.п. В резуль­тате такого овнешнения формируется «грядущее сообщество», противостоящее всем формам государственной машины власти. Согласно другому мыслителю, Ж.-Л. Нанси («Непроизводящее сообщество»), политика представляет собой место, где мы обращены друг к другу; демократия — это эк-зистенция, открытость, сосуществование разных социальных видов и форм, проявленных вовне, режим, открытый к бесконечной креативности. Наконец, Ю. Хабермас, разрабатывавший в своих трудах (например, в «Теории коммуникативного действия») концепцию «публичности», открытого социального пространства, утверждает, что различные социальные конфликты обостряются в результате того, что позиции не овнеш- няются для открытой дискуссии. Апелляция к «внутреннему», к метафизическим постулатам или к традиции, неразличение внутреннего и внешнего создают дис­сонанс аксиологических ориентаций, что может привести к крайним формам кон­фликта, в том числе терроризму.

Доклад другого соорганизатора конференции, Александра Сосланда (РАШ РГГУ), «Insubulum perpetuum — вечный челнок» являлся своего рода контрапунк­том к докладу Татьяны Вайзер. Во-первых, он был посвящен проблеме границ в совершенно иной области, в психиатрии, а во-вторых, в то время как политиче­ские мыслители, на которых ссылалась Вайзер, подчеркивали важность внешнего, Алексндр Сосланд вел речь о необходимости сохранения внутреннего и очерчи­вания границ, позволяющих это делать. Слиться с окружающим пейзажем пре­красно, но это означало бы смерть индивида (Набоков, «Пнин»). Однако большой проблемой является как установление этих границ индивидом, так и теоретиче­ское описание этих практик. Ровно сто лет назад Ойген Блёйлер ввел термины «шизофрения» и «аутизм». Аутист стремится к четкому установлению границ с внешним миром, однако это является не симптомом, а контрсимптомом, по­скольку на ранних стадиях аутист как раз чересчур открыт миру, ему кажется, что все «видят» его внутренние состояния, его мысли раздаются как по радио. Затем Вильгельм Райх заложил основы телесноориентированной психотерапии, описав «телесный панцирь» — мышечные зажимы, на которых отыгрываются внутренние проблемы. Соотношение внутреннего и вешнего проходит через всю историю психоанализа, от выделения Юнгом типов «экстравертов» и «интровер­тов» до разделения лакановского сообщества на две группы, базирующиеся на теориях Мелани Кляйн (проекции и интроекции) и Анны Фрейд (механизмов защиты «я»).

Петр Сафронов (МГУ, МФК) в докладе «Автономия (без) границ: идея внут­реннего и совершеннолетие разума» вновь обращается к теме тоталитаризма, ко­торый представляет собой «внешнее без границ», для которого ничего внутреннего быть не может. Тоталитарное общество являет собой странную версию автономии — некое целое, которое не может быть соотнесено со своими частями, с контекс­том, с историей, генеалогией. В тоталитарном государстве подвергается критике генетика, и не случайно, ведь генетика представляет собой попытку отгородить «своеобразную белковую молекулу от общего процесса» (автор цитирует неопуб­ликованную стенограмму Дарвиновской сессии 1939 года). Равным образом и в социологии отвергается автономный индивид, отгороженный от коллектива. Та­кому подходу противостоят теории, позволяющие выработать ресурс продуктив­ного использования внутреннего: это прежде всего концепция автономии как внутреннего естественного достояния человека, решающегося публично исполь­зовать разум, изложенная в работе И. Канта «Что такое просвещение?». М. Фуко подвергает критике мнение Канта о «естественности» такой автономии, пред­ставляющейся Фуко результатом социального конструирования. Однако и Кант, и Фуко необходимы нам в то время, когда поколеблена противоположность внут­реннего и внешнего, так как они позволяют нам задавать вопросы: «Что я могу сделать из естественной позиции внутреннего?» (Кант) или «Что мне дает скон­струированная позиция внутреннего?» (Фуко).

Сергей Зенкин (РГГУ, МГУ) в докладе «Жорж Батай: внешнее, внутреннее, трансгрессия» обращается к сакральным аспектам проблемы границ. Оппозиция внутреннее/внешнее и понятие трансгрессии — агрессивного вторжения, экспан­сии, заражения — существенны для мысли Ж. Батая. Батай имеет дело с мисти­ческим опытом, открывающим изначальное, неотделенное бытие. Однако при этом не происходит слияния: индивид сохранятся, но обращается к сакральному своими изъянами, отверстиями и зияниями, как физическими, так и духовными. Именно зияния открывают возможность для сообщения с себе подобными или с Богом. Благодаря этому открывается опасное, рискованное пространство непро­изводительной игры, в которую вовлекается весь мир и человек и которая про­тивостоит труду, проекту, целесообразности.

В докладе Ирины Дуденковой (РУДН, МФК) «Свидетель внутреннего опыта и аффектация возвышенного» сопоставляется интерпретация фигуры свидетеля (Агамбен, Деррида) с переосмыслением кантовского понятия «возвышенного» у Лаку-Лабарта, Лиотара и Нанси. Свидетель должен преодолевать неустранимый разрыв между внешним и внутренним, доступным и недоступным, подобно тому как человек преодолевает ужас, охватывающий его перед тем, что превосходит его силы. Такое свидетельство обладает перформативной силой, оно не зависит от теоретического диспозитива.

Наталья Ликвинцева (Дом русского зарубежья им. А.И. Солженицына) в до­кладе «Проблема границ и открытости Церкви в мысли Симоны Вейль и матери Марии (Скобцовой)» показала, что, согласно Симоне Вейль, Церковь должна пре­одолевать границы внутреннего и внешнего, стремиться включать в себя все, быть «кафолической», универсальной, что является скорее принципом, а не реальной практикой. В ХХ веке, когда души под угрозой как никогда, за границами Церкви остается «огромная несчастная масса неверующих». Но с другой стороны, в ре­зультате такого отграничивания и самой Церкви угрожает замыкание в осознании своего «избранничества». Вейль сопоставляет вертикальное движение к Богу, ко­торое не ведает границ и руководствуется благодатью и любовью, и горизонталь­ные социальные связи, определяемые множеством границ. Задача Церкви состоит в том, чтобы благодать «просачивалась» в горизонтальный мир, на всех, минуя все границы. Для этого верующему следует отказаться от своего «я», совершить добровольную жертву своего внутреннего во имя внешнего, чтобы в нем жил Христос. Такая позиция созвучна мысли и практике православной монахини ма­тери Марии (Скобцевой), понимающей свою социальную деятельность как вне- храмовую литургию, как всеобщее материнство, стремящееся раскрыть в каждом образ Божий.

Виктор Вахштайн (МВШСЭН) в докладе «Между внешним и внутренним: две метафоры социального действия в современной социологии» обратился к попыткам преодолеть дихотомию «внутреннее/внешнее» в социологии ХХ века — таким, как устремления П. Бурдьё «объективировать объективирующего субъекта», Э. Гидденса — «преодолеть дуализм структуры и действия» или Г. Гарфинкеля — отказаться от различения «действия и его контекста». Этому поиску третьего пути противостоит, с одной стороны, структурный функционализм, с другой, фе­номенологически ориентированная социология. Однако такое устранение про­тивопоставления внешнего и внутреннего может происходить двумя путями: согласно Гарфинкелю, практическое действие связано неразрывно с другими практическими действиями, подобно фигуре и фону; согласно Гидденсу, контекст всегда имманентен действию и соотносится с действием как некий фон или фрейм. Эти два подхода задают различную оптику видения социальных событий, которые хорошо выражены двумя художниками — Эшером, в рисунках которого обыгрывается переход фигуры и фона друг в друга, и Магриттом, на одной из кар­тин которого мы воспринимаем одинаковую фигуру, в зависимости от контекста, то как шатер башни, то как дорогу, уходящую вдаль.

Доклад Александра Маркова (МГУ, ИМЛИ) «Институционализация внут­реннего опыта в неотомистском проекте» посвящен осмыслению авангардного искусства в работах Жильсона и Маритена. Неотомисты обращаются к эстети­ческому опыту, поскольку он во многом согласуется с опытом религиозным. Су­ществует начальное несовершенство как наших познавательных органов, так и художественных средств, которое мы преодолеваем благодаря особой рефлек­сивной обращенности к божественному или же благодаря поэтическому акту. Наш обыденный опыт прерывен, включает лишь спорадические островки само­познания, подчинен прагматическим интересам, эгоистичен, стремится эгоисти­чески замкнуться в воронку и не замыкается лишь благодаря высшему началу. Так же и эстетическое переживание вызывает в нас потрясение, когда мы сопо­ставляем обыденный и поэтический опыт. В своем устремлении к трансцендент­ному и религиозный, и эстетический опыт противостоят любой идеологии, по­скольку идеология претендует на имманентное изменение мира.

Константин Бандуровский (РГГУ, РАШ) в докладе «Внутренняя империя: опыт границы в современном кино (Линч, Кошта, Разбежкина)» обращает внима­ние на то, что в процессе обыденного восприятия мы сталкиваемся с парадоксом: некий объект становится видимым тогда, когда мы воспринимаем границу, однако сама граница удивительным образом оказывается невидимой. Особенно явственно это в случае границы между внутренним и внешним, фигурой и фоном: мы можем поменять внутреннее и внешнее местами, но никогда не можем увидеть ситуацию в целом или же в переходе. Кино позволяет нам испытать особый опыт «утолще­ния», «растягивания» самой границы, благодаря чему внешнее и внутреннее ста­новятся видны одновременно в процессе их взаимоперехода. Такой опыт может иметь три вида. Либо мы движемся из внутреннего во внешнее, но вместо того, чтобы попасть во внешнее, мы лишь увеличиваем пограничную территорию (такая модель представлена в фильмах Педру Кошты, стремящегося проникнуть в мир жителей Кобо-Верде или гастарбайтеров из района Фонтаньяс). Либо движение идет из внутреннего во внешнее, но «застревает» на границе (что показано в фильме М. Разбежкиной «Яр», поставленном по повести Есенина, в которой мо­лодой парень стремится вырваться из «опаханной» деревни в город, но вместо этого попадает в «яр» — промежуточную территорию между жизнью и смертью). Наконец, может происходить бесконечное колебание на границе между внутрен­ним и внешним, при этом всякий раз, попадая во внутренне, мы оказываемся вовне, и наоборот (что представлено в фильме Д. Линча «Внутренняя империя»).

Дмитрий Кралечкин (МФК) в докладе «Искренность и лицемерие в политиче­ских (анти)утопиях» рассматривает особый тип «буржуазных» (анти)утопий, которые имеют дело с регуляциями общества. Утопии основаны на буржуазных ценностях, но реализуют их нелинейно, например исключая такую ценность, как товарно-денежные отношения. Согласно докладчику, в утопиях реализуется дис­позиция «искреннего», нескрываемого лицемерия, изначально зафиксированного в «Племяннике Рамо» Дидро. Так, в антиутопии «Заводной апельсин» Э. Бёрд- жесса главный герой подвергается бихевиористским опытам, имеющим цель из­бавить его от пристрастия к насилию, однако это не требует от него искреннего неприятия насилия.

Завершил конференцию Александр Смулянский, который в докладе «Инстанция речи как полагание/отмена феномена "душевной жизни"» обратился к парадоксу, заключающемуся в том, что торжество любой наивности и предрассудка осуществ­ляется там, где мы подходим к этой наивности с вопросом: когда мы критическими относимся к «наивной оппозиции внешнего/внутреннего», мы как раз попадаем в ловушку этой наивности. Жиль Делёз дарит нам свободу от слишком возвышен­ного «внутреннего», открывая для нас внешнюю поверхность. Однако топология Делёза является не только полемическим противостоянием модному увлечению «внутренней» душевной жизни. Скорее она демонстрирует нам двусмысленность этой оппозиции, что показывает, например, фигура мессионизма: мы надеемся на преодоление внутреннего, выход вовне, к лучшему будущему, но это стремление к будущему как раз есть то, что ограничивает наш горизонт. В утверждении «Я стрем­люсь к прогрессу» два означаемых, топологически разнесенных, поскольку сам акт высказывания перформативно демонстрирует клетку, в которой мы находимся. Таким образом, субъект оказывается не чем иным, как платформой надежд на осво­бождение, это внутреннее, существующее ради внешнего.

Обращение к проблеме границ в этой конференции было отнюдь не случайным. И в Русской антропологической школе, и в Московском философском колледже эта тема является одной из ключевых: ей посвящаются как научные события (на­пример, доклад на научном семинаре РАШ Татьяны Вайзер «Смещение "внеш­него" и "внутреннего": проблема этоса границ друг друга в философии ХХ века», в ходе обсуждения которого и родилась идея проведения этой конференции), так и учебные курсы (например, оригинальный курс «Ксенология», читаемый в РАШ известным индологом В.Г. Лысенко). Тем не менее можно сказать, что пока тема границ только намечена и требует дальнейшей разработки, в том числе в виде меж­дисциплинарных конференций. Явным достижением рассматриваемой конферен­ции стало то, что она продемонстрировала: несмотря на разнообразие тем, проблем и подходов, между представителями различных социогуманитарных наук возмо­жен продуктивный диалог. По крайней мере, внутри научного сообщества мы можем пересекать границы, эвристично соотносить внутреннее и внешнее.

К.Б.