Парадоксы Бродского (От составителя)

 

При съемках документального фильма об Иосифе Бродском произошел по­казательный курьез. Пока автор этих строк брал на фоне дома Мурузи ин­тервью у Григория Исааковича Дитятковского, исполнителя главной роли в фильме А. Хржановского «Полторы комнаты», при смене пленки в видеока­мере отошедшему в сторону актеру прохожая дама задала невинный вопрос: «Скажите, а не в этом здании жил поэт Бродский?»

Можно смело утверждать, что творчеству Бродского повезло — он из наи­более читаемых и изучаемых сегодня современных поэтов. В последние годы о поэзии его написано рекордное количество исследований, по-русски и по- английски. Однако, как ни парадоксально это прозвучит, Иосиф Бродский во многом до сих пор остается фигурой загадочной, непонятой и непонят­ной. Проблема, если это вообще проблема в широком смысле, а не в узком английском значении «задачи» (как в названии экспериментального набоковского сборника «Poems and Problems»), как представляется — в двой­ственном статусе Бродского, когда всенародная известность сочетается с эли­тарностью, а хрестоматийно романтическая биография — с непродираемой сложностью текстов.

Строго говоря, при жизни Бродский успел легально просуществовать в русской культуре от силы 5—6 лет, если посчитать то время, когда его произ­ведения стали по-настоящему доступными широкой читательской аудитории. Он стремительно вторгся в пространство языка, оставив в нем ощутимый след, и рано исчез, так и не прикоснувшись к берегу обрушившейся империи. Уход Бродского ассоциируется у соотечественников скорее с травмой.

Опыт активного переживания его наследия поэтами-современниками можно (хотя и не без риска быть одернутым) также назвать травматическим. Основной механизм реакции на поэтику Бродского описывается здесь на­бившей оскомину, но пока не потерявшей значения формулой из блумовской терминологии — anxiety of influence. Глупо искать эквивалент этому емкому понятию, поэтому остановлюсь на переводе заведомо грубом, но снимающем, как стружку, верхний и наиболее важный концептуальный слой оригинала: «страх влияния» (именно так, кстати, блумовская книга в первом русском переводе С.А. Никитина и называлась). Страх этот выражается бувально в установке писать с оглядкой на Бродского, — установке, которая привела к тому, что большинство современных поэтов — в особенности принадлежащих к так называемому «поколению тридцатилетних» и формировавшихся на стыке девяностых — довольно рано осознало, что писать «под Бродского» не­возможно[1]. Добровольная сдача в плен равнозначна творческому самоубий­ству, растворению в чужой поэтике (к чему подводил, заметим, сам Бродский, судя по дневниковой записи Томаса Венцловы, заявлявший: «Поэт... должен давить аудиторию, как танк»).

Отсюда следует еще один парадокс: замеченный и прочитанный, на уровне текстуры в поэзии девяностых и нулевых Бродский остался «непереварен­ным». Страна обошла стороной косой дождь, а не поэт ее. Отказ этот был по- своему беспрецедентным и абсолютно сознательным, ибо в нем читалось же­лание устоять против соблазна, сохранив поэтическую самобытность[2].

Сегодня, двадцать лет спустя после поэтического сквозняка, ворвавшегося в спертую коммуналку советской подцензурной литературы, и через пятна­дцать лет после смерти самого поэта, ситуация достаточно стабилизирова­лась, чтобы можно было разглядеть в ней приметы возвращения Бродского.

К танку (или в названии пошлой прозы А. Проханова «теплоходу» под названием «Иосиф Бродский») попривыкли: из смертью остановленной машины за прошедшие десятилетия не выпрыгнули ни хитрые греки, ни тем­ные демоны.

Если сравнивать с растерянностью русскоязычной поэзии 1990-х, поло­жение русской филологии по отношению к феномену Бродского выгодно от­личается. Сам Юрий Лотман успел заинтересоваться Бродским (как следо­вало ожидать, объект этому вниманию демонстративно воспротивился, хотя втайне, кажется, оно ему польстило); не проигнорировал Бродского и Ми­хаил Гаспаров; научные сборники и конференции, посвященные творчеству И.Б., были организованы еще при жизни поэта. Тем не менее весьма скоро стал очевиден ощутимый зазор между наукой об идиосинкратическом «Брод­ском» и знанием этой науки о своем предмете, что называется, first-hand — по первоисточникам. В истории мировой литературы такое случается сплошь и рядом, но для толкования поэзии Бродского с ее подчеркнутым обилием конкретных личных реминисценций нехватка биографического материала казалась временным, хотя и досадным отставанием.

Правда, биографическая ниша стала быстро заполняться — титаническую работу по систематическому опросу друзей и коллег Бродского проделала британская исследовательница Валентина Полухина, труды которой (три тома по-русски и два по-английски) послужат незаменимым компендиумом для будущих биографов наравне с мемуарами Р. Аллой, Я. Гордина, И. Ефи­мова, А. Кушнера, А. Наймана, Е. Рейна, Л. Штерн и многих других[3]. Еще важ­нее оказался факт публикации первой «литературной биографии» Бродского, написанной покойным Львом Лосевым[4]. О том, с каким трудом Лосеву при­шлось укладываться в прокрустово ложе им самим же избранных рамок благопристойного повествования, свидетельствует уже посмертно опублико­ванная книга его мемуаров «Меандр» (М.: Новое издательство, 2010) — неко­торые места в ней, касающиеся Бродского или их общих знакомых, настолько разительно по тональности отличаются от официального жизнеописания, что читателю порой становится неловко.

Блок, представляемый вниманию читателей «НЛО», собран на пересече­нии жанров и представляет собой попытку синтеза накопленных, а на самом деле еще только накапливаемых знаний о Бродском с аналитическим про­цессом пристального чтения его стихов. В случае И.Б. интерпретация текстов часто требует знания не только исторической хроники, но и «закадровой» по­вседневной реальности. В пушкинистике или мандельштамоведении такой подход никого не удивляет, в бродсковедении же приходится двигаться почти на ощупь, опасаясь наступить на мины полутабуированных тем и персона­лий. Одна из причин, разумеется, в позиции самого покойного, не раз про­сившего не вдаваться в подробности его личной жизни.

Празднования 70-летия со дня рождения Бродского в России в 2010 году добавили образу поэта юбилейного лоска: центральные телевизионные ка­налы отметили дату в новостных выпусках, транслировались специально подготовленные документальные передачи, публиковались газетные интер­вью с «имевшими счастье знать»... Дело даже не в сомнительном качестве по­точной продукции под брендом «Бродский», а в индикации интересов целе­вой аудитории, точно угаданных и соответствующим способом в эпоху доро­гого эфира упакованных.

Как и в случае с отгремевшими десятилетие назад юбилейными мероприя­тиями другого русского американца, Владимира Набокова, с которым Брод­ского связывала странная и еще толком не описанная траектория почитания- отталкивания, шум пройдет, а суть останется.

Когда раскрылся железный занавес, оказалось, что Бродский и постсовет­ская Россия, оба щедрые и непоследовательные, нашли друг в друге много об­щего. И.Б. успел разглядеть новую власть в лицо: однажды столкнулся с пре­зидентом СССР Михаилом Горбачевым в кулуарах Библиотеки Конгресса (насчет того, какой именно диалог произошел тогда между ними, существует несколько версий); встретился с мэром Петербурга Анатолием Собчаком (правда, два дня спустя фактически взял обратно данное тому обещание по­сетить родной город); сочинил резкое стихотворение о провозглашении неза­висимости Украины; подписал договор с редакцией журнала «Искусство Ле­нинграда» на публикацию пьесы «Мрамор» (перечислив вознаграждение в ненужных рублях своему сыну Андрею Осиповичу Басманову)...

Наконец, к нему потекла фан-почта от сонма невидимых, словно с неба вдруг обрушившихся на него поклонников и поклонниц из бывших респуб­лик СССР. Одна из таких читательниц, жительница Минска, начинала свое послание как онегинская Татьяна, прилагая черно-белую фотокарточку пас­портного формата и собственный рисунок — лес акварелью:

«Добрый вечер, Иосиф Александрович!

Конечно, не писать Вам я уже не могу, не следовало начинать. Теперь же все, что публикуется о Вас, и сами Вы в стихах — все это идет ко мне само по себе. Если кто-то спросит меня, как найти человека, которого потерял по недоразумению и по которому скучал, то могу дать точный совет <...>»[5]

 

Другой — поэт-сибиряк из Томска — признавался:

«Я бы не решился на этот раз посылать Вам письмо, зная Вашу занятость. Но посмотрел Вас по телевизору. Вернее, от волненья я не слушал и не смотрел, а каким-то образом воспринимал через кожу, так мне кажется сей­час. Это было неожиданно. Вы как будто разговаривали с самой природой... и нельзя было подсунуть даже перочинный ножик между Вашими словами и самой жизнью»[6].

 

Мифостроительство постфактум — дело неблагодарное. У позднего Забо­лоцкого есть строки, величественные и простые одновременно:

Был день как день. Шныряли вапоретто.

Заваленная грудами стекла,

Венеция, опущенная в лето,

По всем своим артериям текла.

 

Далее хочется прибавить: Etc., etc., etc., воспользовавшись любимым эл­липсисом в устной английской речи Бродского. Несмотря на отточия, пуб­ликуемые ниже дневниковые записи Томаса Венцловы — уже больше того, что публикатор готов был открыть всего несколько лет тому назад, и того, к чему мы сами были готовы еще вчера. Статья Юрия Левинга — подступ к составлению зрительского репертуара и киновкусовой палитры Бродского, задача, имеющая смысл для реконструкции и понимания определенного слоя его произведений. В исследовании Федора Двинятина ставится вопрос о межъязыковых звукосмысловых соответствиях в сложной стихотворной ткани Бродского. Завершает блок статья Валентины Полухиной о стихотво­рении «Ты узнаешь меня по почерку...», в котором исследовательница вы­являет важный подтекст, связанный с реальными фактами биографии Брод­ского. Малыми мотивами через четыре материала проходят темы чисел, телефонных номеров, визуальных ассоциаций — радость узнавания рифмую­щихся тем и расплетание образных нитей оставляем читателю.

Юрий Левинг

 

(С) Фонд по управлением наследственным имуществом Иосифа Бродского.

Воспроизведение без разрешения Фонда запрещено.

 

__________________________________________

 

1) Ср. опрос молодых авторов: Избранные ответы некоторых русских поэтов на «Анкету о Бродском» / Подготовка материалов и послесловие Кирилла Кобрина // НЛО. 2000. № 45. По мнению Ильи Кукулина, отношение поэ­тов 1990—2000-х к И. Бродскому характеризуется «стрем­лением найти в русском языке другие ресурсы вырази­тельности в другую историческую эпоху», тогда как блумовский концепт более всего применим к авторам открыто романтическим, «пассионарным» (частное со­общение, 26 апреля 2011 года). Также см. блок статей, по­священный «неканоническим» прочтениям Бродского в: НЛО. 2004. № 67.

2) Ср. результаты опроса, осуществленного по инициативе Дмитрия Кузьмина и приуроченного к десятилетию со дня смерти Бродского. Редакция журнала «Воздух» (2006. № 1) предложила поэтам разных поколений и художе­ственных ориентаций ответить на несколько вопросов: о наследии нобелевского лауреата в сегодняшней поэзии, взаимосвязях поэтики Бродского с поэтикой ровесников и младших современников, а также об изменении литера­турного пейзажа с его уходом (среди опрошенных — Алек­сей Цветков, Татьяна Щербина, Наталья Горбаневская, Мария Степанова и др.) (http://www.litkarta.ru/projects/vozdukh/issues/2006-1/10-let-bez-brodskogo/).

3) Три сборника интервью в серии «Бродский глазами совре­менников» (сост. В. Полухина) вышли в Петербурге в из­дательстве журнала «Звезда» (1997, 2006, 2010); см. также: Иосиф Бродский. Книга интервью / Сост. В. Полухина. М., 2005. Из недавних работ отметим монографии Елены Петрушанской «Музыкальный мир Иосифа Бродского» (СПб., 2007) и Дениса Ахапкина «Иосиф Бродский после России. Комментарии к стихам 1972—1995» (СПб., 2009). Замечательная серия книг альбомного типа под редакцией М.И. Мильчика начала выходить в петербургском изда­тельстве Фаддея и Лины Перловых («Венеция Иосифа Бродского» Михаила Мильчика и «Иосиф Бродский в Литве» Якова Клоца, обе — 2010; готовится к изданию «Иосиф Бродский в ссылке»).

4) Лосев Л. Иосиф Бродский: Опыт литературной биогра­фии. М.: Молодая гвардия, 2006. См. рецензию Андрея Ранчина на первое издание: «Филологическая биогра­фия» (НЛО. 2006. № 82).

5) Письмо М. А-ной. Бродский не оставил без внимания этот крик души, поблагодарив за письмо и присовокупив: «Я не знаю, что делать с чувствами, которые оно описыва­ет, но, вероятно, следует радоваться, что они существуют» (15 июня 1991 года). Цит. по: Joseph Brodsky Papers (GEN MSS 613) (Beinecke Rare Book and Manuscript Library, Yale University).

6) Из письма М. А-ва. 10 марта 1991 года (Brodsky Papers (Yale Archive)).