«Любовь есть предисловие к разлуке». Послание к М.К.

 

...И вообще само
перемещение пера вдоль по бумаге есть
увеличение разрыва с теми, с кем больше сесть
или лечь не удастся, с кем — вопреки письму
— ты уже не увидишься. Все равно, почему.
И. Бродский[1]

 

 

М.К.

Ты узнаешь меня по почерку. В нашем ревнивом царстве

все подозрительно: подпись, бумага, числа.

Даже ребенку скучно в такие цацки;

лучше уж в куклы. Вот я и разучился.

Теперь, когда мне попадается цифра девять

с вопросительной шейкой (чаще всего под утро)

или (за полночь) двойка, я вспоминаю лебедь,

плывущую из-за кулис, и пудра

с потом щекочут ноздри, как будто запах

набирается как телефонный номер

или – шифр сокровища. Знать, погорев на злаках

и серпах, я что-то все-таки сэкономил!

Этой мелочи может хватить надолго.

Сдача лучше хрусткой купюры, перила – лестниц.

Брезгуя шелковой кожей, седая холка

оставляет вообще далеко наездниц.

Настоящее странствие, милая амазонка,

начинается раньше, чем скрипнула половица,

потому что губы смягчают линию горизонта,

и путешественнику негде остановиться.

1987

 

 

1

Это стихотворение впервые было напечатано в журнале «Континент»[2] и включено в сборник «Урания» без посвящения и без даты[3]. Но в 3-м томе четы­рехтомного (1994, с. 154) и в 4-м томе семитомных «Сочинений» (1998, с. 34) оно датировано 1987 годом и в посвящении стоят инициалы М.К. В списке ар­хивов Бродского в Йельском университете дата проставлена со ссылкой на СИБ[4]. Стихотворение это никогда не было переведено на английский язык. В комментариях Л.В. Лосева сказано: «Третье, после "На смерть друга" и "Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря...", стихотворение, написанное в форме... законспирированного послания близкому человеку на родине»[5]. Мы уже знаем, что «На смерть друга» (1974) написано по поводу слухов о смерти Сергея Чудакова, а «Ниоткуда с любовью.» — одно из посланий к М.Б. Какие тайны скрывает послание к М.К.? Почему адресат назван наезд­ницей и амазонкой?

Стихотворение написано в жанре послания[6] вольным дольником со схемой женских рифм АВАВ, метрическая схема достаточно типичная для поэтики Бродского 1980-х годов, но с некоторыми отступлениями: каждая 4-я строчка чуть короче остальных[7]. Стихотворение с ненавязчивой нейтральной интона­цией не разделено на четверостишия. В нем нет «любовных рифм, сладостных и легких» — «rime d'amore usar dolci e leggiadre» (Данте, «Чистилище», XXVI: 99), его женские рифмы «корявые и язвящие» (Данте: «rima aspr'e sottile»): царство/ цацки, числа/ разучился, девять/ лебедь, под утро/ пудра, запах/ злаках, номер/ сэкономил, надолго/ холка, лестниц/ наездниц, амазонка/ го­ризонта, половица/ остановиться. Из десяти рифм пять чисто именных, чис­лительные, наречие и глаголы тоже рифмуются с именами существитель­ными. Кроме рифмы «девять/лебедь», другие рифмы не образуют явных тропов. Первая рифма «царство/цацки» уникальная, не повторяющаяся у Бродского, несмотря на то что слово «царство» встречается у него еще 22 раза, из них один раз в конце нерифмованной строки в стихотворении «Post aetatem nostram» (1970) и в незаконченном стихотворении конца 1960-х — начала 1970-х годов с почти идентичным началом: «В нашем царстве свой закон.»[8]

Звуковая дисгармония в рифмах поддержана звукописью всего стихотво­рения: в каждой из строк, кроме 10-й и 12-й, повторяются звуки «з», «ц», «ч», «щ», и диспропорцией в длине строк, которая колеблется от 17 слогов до 11. В наличии и анжамбеманы, эти аритмические перешагивания из строки в строку: 9—10-я — запах / набирается, 11—12-я — на злаках / и серпах, 15— 16-я — седая холка / оставляет.

Попытаемся реконструировать сюжет, характеры и отношения лириче­ского «я» и «ты» адресата. Начнем со словаря, выводящего нас на уровень топики. Уже по доминирующим в тексте именам существительным (их 36) можно выстроить основу любовного сюжета: на переписку между «ты» и «я» указывают — почерк, подпись, бумага и числа. Семантические гнезда лебедь, кулисы и пудра выдают профессию адресата — балерина, танцевавшая в «Ле­бедином озере»: «.я вспоминаю лебедь, плывущую из-за кулис». «...Телефонный номер» говорит о прошлых телефонных контактах (если интерпретиро­вать «двойку» как двухкопеечную монету, при помощи которых в советские времена звонили по телефонам-автоматам), о невозможности позвонить се­годня намекает сравнение телефонного номера с шифром сокровищ, который либо засекречен, либо неизвестен. Имеет отношение к лебедю и еще одно сравнение: «И набрать этот номер мне / как выползти из воды на сушу» («Элегия», 1982, III, 252)[9]. В стихотворении ассоциации движутся и по от­ношению друг к другу: цифра и шифр этимологически родственны. Шифр, требующий расшифровки, часто посылает нам сама жизнь.

С каждой следующей группой слов смысловое пространство стихотворе­ния расширяется: от страницы письма или открытки память ведет за кулисы театра, на улицу к телефону-автомату и дальше к большой стране с гербом на монете (злаки, серпы)[10], опускаемой в телефон-автомат. Этот образ мы встречаем в стихотворении «Postcriptum» (1967):

.в который раз на старом пустыре

я запускаю в проволочный космос

свой медный грош, увенчанный гербом...

(II, с. 209)

 

Центробежная сила стихотворения выталкивает лирическое «я» за пределы родины в эмиграцию, в оставшееся время жизни[11], выраженное метафориче­ской лексикой: мелочь, сдача, купюра. В каждом из этих слов обыгрывается два значения, ср. с другими стихами: «Если угодно — сдача, / мелочь, которой щедрая бесконечность / порой осыпает временное» («Вертумн», IV, 85); «среди этой сдачи / с существования» («Муха», III, 287); «ни сдача с лучшей пачки балерин» («Посвящение», IV, 29). Если перила, лестница и половица — образы домашнего обихода, то странствие, линия горизонта и путешествен­ник — признаки бездомности.

Эту сюжетную линию развивают и поддерживают глаголы, которых в два раза меньше, чем существительных (всего 15): о воспоминании и нерегуляр­ной переписке говорят глаголы — узнаешь, разучился; о посещении театра — «и пудра с потом щекочут ноздри»: поэт либо часто бывал за кулисами, либо сидел в первых рядах[12]. О телефонных контактах и их невозможности — на­бирается, как телефонный номер; о бывшей жизни на родине — погорев на злаках и серпах, сэкономил; о жизни в эмиграции — хватит, брезгуя, остав­ляет; о странствии по миру: странствие... начинается, негде остановиться.

Сюжет любви-разлуки уточняют и прилагательные (всего 6): ревнивое царство, в котором все подозрительно и все засекречено; вопросительная шейка лебедя и шелковая кожа наездниц объясняют, почему это царство было ревнивым (у длинношеей красавицы балерины наверняка были поклонники, а у самого поэта — поклонницы, отсюда множественное число наездниц); се­дая холка — намекает на немолодой возраст «я»-субъекта.

С увеличением радиуса мысли увеличивается и разрыв с адресатом. Уход, разлука, «настоящее странствие» начались раньше реального отъезда лири­ческого «я» за пределы родины, ибо это странствие мысли и воображения, странствие творца, отрешенного от личных привязанностей ради творчества[13]. Похоже, что духовная автономия, о которой так часто писал Бродский в прозе, требовала и автономии физической. Таким образом, обобщающая словесная формула «настоящее странствие» увеличивает масштаб стихо­творения, подчеркивая его основную мысль: освобождение от всех привязан­ностей и как результат — неизбежность разлуки.

Из 90 значимых слов только 9 являются уникальными для этого стихо­творения: цацки, подозрительно, шифр, погорев, сэкономил, холка, пудра, ама­зонка, наездница. Кроме «амазонки» и «наездницы», другие слова взяты из далеких семантических полей, и по ним восстанавливаются только осколки жизненного сюжета. Все остальные слова повторяются в других стихах Брод­ского: я — 2292 раза, ты — 1363, плыть — 71, вспоминать / вспомнить — 57, узнать/узнавать — 50, губы — 48, горизонт — 37, ребенок — 24, кожа — 22, куклы — 10 и т.д. по убывающей до одного раза девяти выше перечисленных словарных единиц[14]. Заметим, что высокая частотность первого лица указы­вает на то, что Бродский так и не освободился от оков «я», несмотря на все попытки увидеть себя со стороны.

В первом лице «я» появляется в стихотворении три раза: «я разучился», «я вспоминаю лебедь» и «я что-то сэкономил»; и дважды в косвенных падежах: «Ты узнаешь меня по почерку» и «когда мне попадается цифра девять. или (за полночь) двойка». По-разному можно толковать замещение «я» метони­мией ноздри («и пудра / с потом щекочут ноздри»). Не лишена двусмыслен­ности и метонимия «холка»: «Брезгуя шелковой кожей, седая холка / остав­ляет вообще далеко наездниц», как и «(за полночь) двойка» — ночью вдвоем? Обратим внимание на нарочитое самоуничижение в сопоставлении: «седая холка» лирического героя и «шелковая кожа» «наездниц»[15]. Метафора заме­щения лирического «я» — «и путешественнику негде остановиться» — соот­носится с путешественниками в других стихах Бродского, где она встречается еще 6 раз: «Книга» (1960): «Путешественник, наконец, обретает ночлег.» и «тот путешественник скрывается за холмом»[16]; «Квинтет» (III, 151, 152), «В Англии» (III, 163) и «Вертумн» (IV, 87). Достаточно взглянуть на карто­графию Бродского, чтобы убедиться в реализации этой метафоры[17]. Сам он признается: «Мне всегда хотелось писать таким образом, будто я не измучен­ный путешественник, а путешественник, который волочит свои ноги сквозь»[18].

Местоимением «ты» начинаются еще несколько стихотворений Брод­ского, в том числе три недатированных и неопубликованных: «Ты не пой­мешь этих строк.» (67: 1709); «Ты пила здесь у стойки холодное молоко.» (67: 1711); «Ты смеешься чему-то вслух на исходе сна.» (67: 1713)[19]. Не­смотря на присутствие «ты», в анализируемом нами стихотворении звучит только один голос и доминирует только одна точка зрения — «я»-субъекта.

Для выяснения характера отношений между «я» и «ты» обратимся к со­отношению глаголов и имен: на 34 имени существительных приходится 15 глаголов, не считая дважды опущенный глагол играть: «скушно в такие цацки» — играть, «Вот и я разучился» — играть[20]. Сюжет начинается в на­стоящем времени, говорящий обращается к «ты» — «Ты узнаешь меня по почерку» и «я вспоминаю». Для развития сюжета важными оказываются деепричастия — «погорев на злаках / и серпах» и «Брезгуя шелковой кожей». На биографическом уровне они объясняют, почему «я»-субъект оказался так далеко от амазонки и почему он ее оставил: «погорев на злаках / и сер­пах» — о выдавливании в эмиграцию, а брезгуя — о «побеге от предсказуемо­сти» отношений.

Отношения характеров проясняются в именах. В группе имен мы заметим несколько стилистических смешений, в которых важное и второстепенное как бы уравновешено: цифры и лебедь, пудра и пот, губы и горизонт и т.д. Почему цифры «двойка» и «девять» напоминают поэту лебедь? Участие букв и цифр в сравнениях и метафорах Бродского характерно для его поэтики. Приведу цитату из своего интервью с поэтом 1980 года:

 

— В Вашем стихотворении «Полдень в комнате» (1978). цифры играют какую-то особенно важную роль: «Воздух, в котором ни встать, ни сесть, / ни, тем более, лечь, / воспринимает «четыре», «шесть», / «восемь» лучше, чем речь...»

— Ну, воздух проще, кратней, делится на два, то есть удобоваримей, то есть элементарней. Тут очень простая логика. Она дальше в стихотворении развивается. Я даже помню, как это дальше. Воздух неописуем, то есть неописываемый; воздух — не предмет литературы; можно сказать, он чистый, замечательный и т.д., но он в общем неоцениваем. И 2, 4, 6 — это такие нор­мальные, близкие, кратные цифры. Обратите внимание, 16-я песнь «Инферно» делится на два.

– А как нам понимать сравнение: «Муха бьется в стекле, жужжа / Как "восемьдесят" или "сто"»?

– Это очень просто. «Восемьдесят» — это фонетика, –это просто чистое звукоподражание, так же как и «сто»[21].

 

В данном стихотворении обыгрывается визуальное, а не звукоподража­тельное сравнение очертания шеи лебедя с цифрами 9 и 2, имеющими «во­просительные шейки», оно намекает читателю, что героиня стихотворения — красивая, с длинной шеей балерина «Лебединого озера». Кроме того, двойка со школьных времен устойчиво связывается с лебедем: «лебединым озером» школьники называют журнал, в котором выставляются оценки.

Как объяснить метафоры замещения адресата? Бродский здесь воскрешает классический образ амазонки, красивой, смелой и воинственной женщины. А балерины, как и амазонки, имеют развитые мускулы и маленькую грудь. Скрытую семантику другой метафоры замещения — «наездница» — помогает расшифровать третья, более поздняя, метафора из «Письма в оазис»: «За­боться о себе, о всаднице матраса» (IV, 119)[22]. Становится понятным, почему «седая холка» стареющего путешественника «оставляет. далеко наездницу» (матраса). Если «путешественник» — повторяющееся самоназывание Брод­ского, то «амазонка» — уникальный троп только для этого стихотворения. Как и «наездница». Правда, слово мужского рода «наездник» впервые по­является в «Сохо»: «Флаги. Наездник в алом / картузе рвется к финишу.» (III, 161), еще одном стихотворении о потерянной любви. Заметим, что все наездники-мужчины действительно куда-то рвутся и скачут. Амазонка-на­ездница, как «всадница матраса», никуда не двигается, а скачет на месте. Об­раз довольно отстраненный и некомплиментарный для любимой когда-то женщины. Эта нарочитая прямота, если не сказать — эротическая грубость, вообще свойственна любовным стихам Бродского.

Первую естественную оппозицию «я» и «ты» дополняют еще несколь­ко парадоксальных противопоставлений, расположенных во второй части стихотворения:

1.   «Запах набирается как телефонный номер / или — шифр сокровища»; основанием для странного сравнения телефонного номера с запахом является полисемантический глагол «набирается».

2.   Меньшее важнее большего: мелочь, сдача важнее купюры: «Этой мело­чи может хватить надолго» поясняют другие стихи: «считаю сдачу с прожитой жизни» («Римские элегии», III, 228) и «Если угодно — сдача, / мелочь, кото­рой щедрая бесконечность / порой осыпает временное» («Вертумн», IV, 85)[23].

3.   «Погорев... сэкономил»; метафора «погорев на злаках / и серпах» наме­кает на конфликт поэта с советской властью, о чем напрямую он говорить отказывался.

4.   Старость брезгует молодостью: «Брезгуя шелковой кожей седая хол­ка...». Ср. «Человек, дожив то того момента, когда нельзя его больше лю­бить, брезгуя плыть противу / бешеного теченья, прячется в перспективу» («В Италии», III, 280).

5.  Не глаза, а «губы смягчают линию горизонта». Бродский здесь извлекает максимум из слова «губы». В силу метонимической природы семантики сло­ва, губы можно осмыслить как речь (губы, шепчущие стихотворение), как еду и питье (как земля существует благодаря солнцу, так и человек — благодаря воде, еде, речи). По мнению Татьяны Щербины[24], губы — это и человеческий горизонт, сомкнутые губы как закатившееся за горизонт солнце. См. у Брод­ского: «Я сам себе теперь дымящий миноносец / и синий горизонт..» (IV, 35). Но губы объемнее, пластичнее тонкой линии горизонта, как человек сложнее всего, что растет на Земле и бегает по ней благодаря свету и теплу. Человек сам может создать себе и свет, и тепло, его «край света» — линия го­ризонта — ему самому не виден. Человеку-путешественнику негде остано­виться, потому что он не растение, прикованное к земле, даже не птица, миг­рирующая по своему маршруту: «В отличье от животных, человек / уйти способен от того, что любит.» (II, 405). Любовные мотивы отступают перед временем и пространством, разделяющим «я» и «ты».

6.   «Бездомный универсализм» Бродского дает о себе знать в последнем четверостишии:

Настоящее странствие, милая амазонка,

начинается раньше, чем скрипнула половица, потому что губы смягчают линию горизонта,

и путешественнику негде остановиться.

 

Типичная для Бродского назидательность обращена скорее к самому себе, чем к милой амазонке. Римфа «половица/ остановиться» только подчерки­вает контраст: если «половица» — принадлежность дома, то «негде остано­виться» — это его отсутствие. Эта емкая рифма увеличивает расстояние между «я» и «ты». Все это выдает экзистенциальное одиночество лирической персоны, ибо эти антиномии трудно привести к гармоническому итогу.

Освободив это стихотворение от метафорических одеяний и метонимиче­ских прикрытий, мы увидим еще одно послание о невстрече, несовместимо­сти, о ревности, разлуке, бездомности и одиночестве, о приоретете творчества над личными отношениями.

 

2

Анализируя стихотворение У.Х. Одена «1 сентября 1939 года», Бродский от­казывался «проводить различие между личностью автора и лирическим ге­роем стихотворения» (V, 215), выкладывая перед читателем биографические факты об отношениях Дягилева и Нижинского. Последуем его примеру.

Это стихотворение о «настоящем прошедшем». О настоящем, потому что есть ребенок. Упоминание ребенка как бы между прочим на первый взгляд кажется случайным. Но случайного у Бродского не бывает. Если мы зада­димся вопросом, что в этом стихотворении соответствует реальным собы­тиям, то мы узнаем, что 31 марта 1972 года у Бродского и балерины Мари­анны Кузнецовой (1940—2002) родилась дочь Анастасия. О существовании этого ребенка я узнала от друга юности Бродского Гаррика Гинзбурга-Воскова во время конференции в Мичиганском университетете в 1996 году. Он рассказал мне, что, уезжая, Бродский просил его позаботиться о «Маше и ее ребенке». А через много лет, увидев фотографию юной Анастасии, поэт вос­кликнул: «Гарька, узнаешь профиль?» Сама Анастасия пишет мне: «.нашла открытки, которые он (Иосиф) присылал ей (М.К.) из Ялты, еще откуда-то, с забавными полуматерными стихами. Когда разберу архив, обязательно Вам их покажу»[25].

В описаниях архива Бродского, хранящегося в Йельском университете, есть упоминание имени матери и дочери: «Кузнецова Марианна (Маша) и ее дочь Анастасия. Their photo. Saint Petersburg, color printed and annotated, 1996»[26]. Эту и другие фотографии передал Бродскому Гаррик Гинзбург-Восков в 1989 году, но сделаны они были значительно раньше.

По мнению Гинзбурга-Воскова, хорошо знавшего М.К., вокруг нее всегда возникала психологически изощренная, «астральная» атмосфера, куда «тол­кался», как выразился Восков, и Бродский. Многоплановость этого стихо­творения, в частности его словарь и рифмы с далекими семантическими по­лями, в которых скрыт глубокий смысл: «цифра девять с вопросительной шейкой», «девять/лебедь», «царства/цацки», «лестниц/наездниц», «поло­вица/остановиться», возможно, навеяны желанием поэта приблизиться к миру героини.

Уже заканчивая работу над анализом этого стихотворения, я получила сооб­щение от Гинзбурга-Воскова, переданное ему М. Барышниковым[27], о том, что в стихотворении «Похороны Бобо», написанном в январе—марте 1972 года, слышны отголоски отношений с М.К.:

Бобо мертва, и в этой строчке грусть.

Квадраты окон, арок полукружья...

<...>

Твой образ будет, знаю наперед,

в жару и при морозе-ломоносе

не уменьшаться, но наоборот

в неповторимой перспективе Росси.

(III, 34).

 

М.К. жила на улице Зодчего Росси, дом 2, кв. 91, где Бродский часто навещал ее. И если зайти с улицы Зодчего Росси налево в ворота, то можно увидеть и арки, и квадратные окна.

Итак, мы можем заключить, что это стихотворение Бродского имеет био­графический подтекст. Однако, чтобы убедительнее связать это стихотворе­ние с реальными фактами биографии, желательно установить точную дату написания этого стихотворения. Без доступа к черновикам Бродского мы мо­жем только спекулировать. Так, если предположить, что с цифрой 9 связан не только визуальный образ лебедя, но и возраст ребенка, то, возможно, чер­новик стихотворения был написан в 1981 году, когда Анастасии исполнилось 9 лет, и оно так и осталось в черновиках, не дописалось, а спустя 6—7 лет Бродский его «довел», дописал.

В биографическом плане можно объяснить и «двойку» как воспоминание о номере дома, в котором жила М.К., или об оценке по английскому языку в школе. Второй план прибретает прочтение «уж лучше в куклы»: кто играл в куклы, ребенок или родители? И не был ли сам ребенок для них куклой? Из письма Анастасии Кузнецовой проясняется метафора замещения адреса­та: «В молодости мама снималась в эпизодической роли цирковой наездницы в какой-то ленте на Ленфильме, даже фотография есть»[28].

В заключение заметим, что Бродский нередко дает философское обобще­ние в стихах о конкретных любовных ситуациях, которые заканчиваюся не­избежной разлукой. Помимо стихов к М.Б., самые значимые: посвящения его польской подруге, ныне профессору Силезского университета Зофье Купусцинской — «Лети отсюда, белый мотылек.» (1960), «Пограничной водой на­ливается куст.» (1962), поэма «Зофья» (1962) и «Полонез: вариация» (1981); английской подруге, ныне почетному профессору Лондонского уни­верситета Фейс Вигзел — «Прачечный мост» (1968), «Пенье без музыки» (1970) и «Сохо» (1976—1977); итальянской подруге, поэту и переводчику Аннелизе Аллеве — «Элегия» («Прошло что-то около года. Я вернулся на место битвы.», 1986), «Ария» (1987), «Ночь, одержимая белизной.» (1987); аме­риканской подруге, ныне профессору Колумбийского университета Лиз Напп (Liz Knapp) посвящено стихотворение «В этой маленькой комнате все по-старому.» (1986)[29]. В каждом из них действительность и факты биогра­фии служили для Бродского всего лишь точкой отправления: «От великих вещей остаются слова языка.» (III, 90).

Для человека словесности все жизненные перипетии — всего лишь строи­тельный материал. Во всех любовных посланиях Бродского личные отноше­ния отступают в тень перед творчеством: «.из всего, о чем нам говорят, что это важно: любовь, работа и прочее, — выживает только работа. Если работа­ешь серьезно — делаешь выбор между жизнью, то есть любовью, и работой. Понимаешь, что с тем и другим тебе не справиться. В чем-то одном прихо­дится притворяться, и притворяешься в жизни»[30]. Любовь как основа жизни приносится в жертву поэзии, не потому ли «личное» и «лишнее» у Бродского рифмуются (III, 182).

 

 

(С) Фонд по управлением наследственным имуществом Иосифа Бродского.

Воспроизведение без разрешения Фонда запрещено.

 

_______________________________

 

1) Бродский И. Сочинения: В 7 т. СПб.: Пушкинский фонд, 1997—2001. Т. IV. С. 15. Здесь и далее стихи Бродского ци­тируются по этому изданию. В скобках указаны номер тома и номер страницы.

2) Континент. 1987. № 51. С. 18. Этот номер вышел в марте 1987 года. Стихотворение прислано в журнал не позже ян­варя 1987 года, но не исключено, что написано оно было раньше; в этой журнальной публикации оно не датировано.

3) Сборник «Урания» был издан 8 июня 1987 года одновременно в твердой и в мягкой обложках.

4) Catalogue of Brodsky's material at Beinecke Library of Yale Uni­versity: http://webtext.library.yale.edu/xml2html/beinecke.brodsky.con.html#a9. Box 67:1714—1715.

5) Бродский И. Стихотворения и поэмы: В 2 т. СПб., Вита Нова; Пушкинский Дом, 2011. Т. 1. С. 412.

6) О жанре послания см.: Гаспаров М.Л. Послание // Краткая литературная энциклопедия. М., 1964. Т. 5. С. 905.

7) Подробнее о просодии этого стихотворения см. в: Смит Дж. Стихосложение Иосифа Бродского, 1987 // Поэтика Ио­сифа Бродского: Сборник научных трудов / Ред. В.П. По­лухина, И.В. Фоменко, А.Г. Степанов. Тверь, 2003. С. 181— 204.

8) См. 4-й том самиздатского собрания сочинений Бродского, подготовленного В.Р. Марамзиным (1972—1974, с. 164).

9) «Демонстративная повторяемость строк/выражений, их превращение в поэтические формулы создают эффект вос­приятия различных стихотворений Бродского как единого (или, точнее, одного) поэтического текста» (Ранчин А. На пиру мнемозин. М.: Новое литературное обозрение, 2001. С. 19). Эту повторяемость лексики мы будем отмечать на протяжении всего анализа, комментируя ее значимость.

10) Заметим, что «злаки и серпы» Бродский видел не только начертанными на гербе СССР, но и за работой на север­ных полях в деревне Норенской.

11) Здесь Бродский практикует то, о чем пишет в эссе «Кошачье мяу»: «Стихотворение. неизбежно развивает цент­робежную силу, чей все расширяющийся радиус выносит поэта далеко за его первоначальный пункт назначения» (VI, 257).

12) Елена Петрушанская впоминает, как, будучи девочкой, сидела в первом ряду и тоже чувствовала запах пота от мучительной физической работы балерин. Из письма Елены Петрушанской автору от 10 декабря 2009 года.

13) Тема странствия — одна из центральных в творчестве Бродского. См. мою статью «Ландшафт лирической лич­ности» в: Полухина В. Больше самого себя: О Бродском. Томск, 2009. С. 57—69.

14) Все данные о частоте употребления слов взяты из 6-томно­го конкорданса поэзии Бродского, составленного Татьяной Патерой: A Concordance to the Poetry of Joseph Brodsky by Tatiana Patera (N.Y.: The Edwin Mellen Press, 2003).

15) Эта самоуничижительная синекдоха автопортрета харак­терна для поэтики Бродского. Ср. его метафоры замеще­ния лирического субъекта: отбросы (2: 274); огрызок (3: 211); «последняя рванина, / пыль под забором» (3: 208). Подробнее см. мою статью «Поэтический автопортрет Бродского» в: Полухина В. Больше самого себя: О Брод­ском. С. 43—56.

16) Бродский И. Стихотворения и поэмы. N.Y.: Inter-Language Literary Associates, 1965. С. 74.

17) Картография Бродского включена в сборник: Полухина В. Больше самого себя: О Бродском. С. 398—404.

18) Бродский И. Пересеченная местность. Путешествие с ком­ментариями. М.: НГ, 1995. С. 174.

19) Номера ящика и фолдера указаны по описанию каталога архива Бродского на сайте, см. сноску 4.

20) Пропуск этого глагола в обеих строчках может объяснить их относительную краткость в сравнении с предыдущими и последующими строчками.

21) Полухина В. Больше самого себя: О Бродском. С. 17.

22) Об источнике этого образа см. в: Лекманов О. «Всадница матраса»: об одном образе в одном несправедливом стихо­творении И. Бродского // Иосиф Бродский: Стратегия чтения. М.: Изд. Ипполитова, 2005. С. 130—132.

23) Проф. Л.В. Зубова напоминает мне, что «сдачей с жизни» люди поколения Бродского называют неожиданные для них любовные отношения. Из письма автору от 31 января 2010 года.

24) Из письма Татьяны Щербины от 23 декабря 2009 года.

25) Из переписки автора с Анастасией Кузнецовой, октябрь- декабрь 2009 года.

26) Catalogue of Brodsky's material at Beinecke Library of Yale University / Compiled by A. Grinbaum. April—May 2005. Box 41. Folder 1; в описании каталога в Интернете упоми­нание их имен отсутствует.

27) Телефонный разговор с Г. Гинзбургом-Восковым, живу­щим ныне в Анн-Арборе (Мичиган), после его разговора с М. Барышниковым 9 декабря 2009 года.

28) Из письма от 31 января 2010 года.

29) Датируется по архивам: Box 67. Folder 1729.

30) Бродский И. Книга интервью / Составитель В. Полухина. М.: Захаров, 2010. С. 227.