Два жука в русской поэзии: Опыт системного прочтения двух стихотворений [1]

 

Последнее время наши СМИ активно обсуждают, казалось бы, не самый жи­вотрепещущий вопрос: достойна ли Центральная детская библиотека России носить гордое имя Сергея Михалкова? Учитывая несомненные заслуги пи­сателя перед детской литературой, руководство библиотеки всячески настаи­вает на этом. Но есть и противники... В частности, Эдуард Успенский считает, что такое присуждение выглядело бы кощунственно, поскольку досточтимый писатель известен как литературный и общественный деятель, нещадно раз­облачавший и громивший Пастернака, Синявского и Даниэля, Сахарова, да и вообще заслуги его перед отечественной словесностью весьма сомни­тельны. Он даже считает, что с таким же успехом можно создать «Детский садик имени Малюты Скуратова». Ну, это уж чересчур... С кем не бывает?.. Мы все-таки более склонны разделить позицию руководителей библиотеки. И попытаемся сейчас это аргументировать.

Во-первых, Михалков известен как автор трех редакций официального гимна, текст которого он искусно менял на протяжении многих десятилетий применительно к изменившимся обстоятельствам. Такое не каждый сможет: недаром наш народ ласково называл авторов музыки и слов гимна «нашими гимнюками». Во-вторых, широко известны его стихотворения для детей, прежде всего «Дядя Степа — милиционер». В связи с грядущей реформой МВД предлагаем печатать его под слегка измененным названием: например, «Дядя Степа — полисмен» или как-нибудь еще. Да и сам текст легко подда­ется объявленной ныне очередной модернизации. Например, в строфе

Ведь недаром сторонится

Милицейского поста

И милиции боится

Тот, чья совесть не чиста.

достаточно заменить «милицейского» на «полицейского», а «милиции» на «полиции».

Или другой его шедевр — книжка «Лесная академия», печатавшаяся на протяжении десятилетий многомиллионными тиражами.

Вот о ней и пойдет речь в наших кратких заметках. В домашней библио­теке моих друзей чудом сохранилась старая потрепанная книжка, которая, как можно полагать, и стала импульсом к созданию «Лесной академии». Вот она: «Моя первая книга стихов» — небольшая хрестоматия, вышедшая в из­дательстве «Товарищество М.О. Вольф» в 1912 году, то есть за год до рожде­ния С. Михалкова. На обложке ее напечатан такой завет, звучащий в наши дни засилья Интернета и телевидения как нельзя более современно:

Бойтесь, дети, лени,

Как дурной привычки.

И читайте в сутки

Вы хоть по страничке.

 

Эта книжка позволила предпринять маленькое литературоведческое ис­следование, которое я и предлагаю, г-н редактор, на Ваше благоусмотрение.

 

* * *

Не исключено, что маленькому Сереже в детстве читали эту книжку и при­чудливым образом одно из стихотворений, названное «Жук-учитель», так за­пало ему в душу, что спустя много лет вызвало цепь ассоциаций, в результате которых и родилась «Лесная академия». Автором «Жука-учителя» указан Константин Николаевич Льдов, некогда известный, а сейчас забытый поэт, родившийся в 1862 г. и умерший в 1937-м (но в своей постели: после рево­люции он жил в эмиграции, в Брюсселе).

Сравним же теперь эти два текста и убедимся, как далеко ушел советский поэт от своего дореволюционного собрата по перу, придав уходящему в глу­бокую древность мнемоническому стихотворному приему обучения детей грамоте совершенно новые, созвучные героической эпохе оттенки и краски.

Итак, начинаем:

Константин Льдов

Как-то летом, на лужайке,

Господин Учитель-Жук

Основал для насекомых

Школу чтенья и наук.

 

Сергей Михалков

Как-то летом, на лужайке,

Очень умный Майский Жук

Основал для насекомых

Академию наук.

 

Прокомментируем два этих текста. Как мы можем убедиться, оба поэта, не сговариваясь, естественно, обращаются здесь к образу Жука, образу, столь характерному и типологически искони присущему русской литературной традиции. Осмелимся высказать осторожную гипотезу, что восходит этот бессмертный образ еще к 60-м годам XVIII века, когда Александром Сума­роковым была написана басня «Жуки и Пчелы». В дальнейшем тема Жука разрастается. Вспомним мы, конечно, и дивно звучащую строку из элегии Ва­силия Жуковского «Сельское кладбище»: «Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает...» (обратите внимание на богатую внутреннюю аллитерацию, звучащую в названии нашего симпатичного животного и фамилии поэта, вос­певшего, думается, его отнюдь не случайно). И уж, разумеется, не пройдем мимо Александра Пушкина, который в 7-й главе «энциклопедии русской жизни», романа «Евгений Онегин», не мог обойти вниманием наш персонаж:

Был вечер. Небо меркло. Воды

Струились тихо. Жук жужжал.

 

Но, сравнивая эти тексты, мы видим, что С. Михалков наполняет этот тра­диционный образ совершенно новым и, не побоимся этого слова, классовым содержанием. В самом деле, К. Льдов называет жука-учителя «господином», как бы унижаясь и заискивая перед ним, что совершенно чуждо советской школе. С. Михалков гордо называет его «Майским», ненавязчиво и искусно вызывая тем самым у нашего ребенка положительную доминанту, а именно ассоциацию с Международным праздником трудящихся — с 1 мая. Выскажем предположение, что такое поэтическое противопоставление навеяно, должно быть, следующим четверостишием Николая Олейникова:

Лев рычит во мраке ночи.

Кошка стонет на трубе.

Жук-буржуй и жук-рабочий

Гибнут в классовой борьбе.

 

Здесь, как мы видим, уже совершенно отчетливо и недвусмысленно рас­ставлены классовые акценты и показано идейное расслоение в обществе жу­ков. Вообще, заметим, метафорический образ Жука в ХХ веке как бы носился в воздухе, менталитет этого сообщества глубоко интересовал многих поэтов, особенно обэриутов, для которых эта тема стала чуть ли не магистральной. Достаточно вспомнить Николая Заболоцкого с его строчками «Жук ел тра­ву. // Жука клевала птица», в которых опять-таки показаны напряженные отношения в мире животных.

Но вернемся к нашим поэтам и обратим внимание на такой интересный факт: если дореволюционный Жук обучает детей в школе, то советский в «Академии наук»! Такая поправка, несомненно, свидетельствует о повы­шении самого статуса грамотности и большей ее престижности в совет­ское время.

Двигаемся дальше. Вот буква «А» и следующие за ней по алфавиту.

Константин Льдов

«А» — акула, «Б» — букашка,

«В» — ворона, «Г» — глаза...

Шмель и Муха, не болтайте!

Не шалите, Стрекоза!

 

Сергей Михалков

«А» — акула, «Б» — береза,

«В» — ворона, «Г» — гроза.

Шмель и Муха, не жужжите!

Успокойся, Стрекоза!

 

Нас не должно смущать некоторое сходство этих четверостиший; оно ка­жется таковым только при первом приближении. Но смотрите, как искусно рука мастера меняет тональность стихотворения! Во-первых, «глаза» заме­нены «грозой»: опять-таки мы здесь видим стремление еще раз напомнить о майских праздниках (см., например, «Люблю грозу в начале мая..»). Во-вто­рых, в отличие от Льдова, советский поэт Стрекозу называет на «Ты», вос­питывая и утверждая тем самым в нашем ребенке чувство товарищества и равноправия.

Мы могли бы продолжить эти сравнения с таким же тщанием, как и в приведенных выше примерах, прокомментировать сходства и некоторые раз­ночтения (не очень, впрочем, значительные) в текстах стихотворений двух поэтов. Но оставим это для желающих. Заметим лишь, что такими ненавяз­чивыми изменениями советский поэт добивается высочайшего художествен­ного (и педагогического!) эффекта, оставляя далеко позади своего предше­ственника на этом поприще.

Итак, надеемся, что наш скромный опыт прочтения двух стихотворений прибавит аргументов сторонникам присуждения Центральной детской биб­лиотеке имени Михалкова и рассеет наветы и сомнения отдельно взятых зло­пыхателей (или уже взятых?). С другой же стороны, он может пригодиться литературоведам-текстологам и комментаторам будущего Полного собрания сочинений С.В. Михалкова.

Составительница упоминавшейся ранее дореволюционной хрестоматии «Моя первая книга стихов» Мария Романовна Лемке в конце своего преди­словия к ней написала: «Под стихотворениями подписаны фамилии авторов, чтобы, начиная с самых малых лет, ребенок приучался относиться с внима­нием к родной литературе». И это совершенно справедливо.

 

________________________________

 

1) Статья была опубликована в журнале «Столица» (1991. № 49) под названием «Образ жука в русской поэзии: Опыт системологического прочтения двух стихотворе­ний» и впоследствии переработана А. Блюмом. Новая вер­сия печатается впервые.