Три взгляда на ферганские окрестности

 

ПРИГОРОД. ВЕЧЕРНЯЯ ПРОГУЛКА

Ветер гонит дорожную пыль по проторенной колее:
над руслом речушки, по левому склону холма и затем —
вниз, ущельем, чтоб выбраться дальше в долину,
укрытую горной грядой. Это ветер.
Он днюет, играя с песком, ночует же —
в дуплах деревьев, расщелинах, мгле.
День направляется к ночи с неистовством (уши торчком,
красный взгляд, мощные ноги, оскал) добермана. И —
так же пугающе. И не спится:
усталость уходит вместе с жарой, и прохлада вечерняя
к жизни тебя пробуждает, к любви, к одиночеству.
Идешь, сунув руки в карманы. Покой. Может, только
мелькнет, всколыхнув темноту,
желтая бабочка, или кузнечик вспорхнет на плечо.
Как всегда в это время в этих местах,
эхо доносит гулкие отзвуки свадьбы — чьего-нибудь
сына в чьем-то дворе — километрах в двух-трех. Ближе:
случайная лампа горит на столбе, воют коты да мамаша
выкликает имя ребенка протяжно, как муэдзин.
Затем —
вспышка спички, ушастый ежик метнулся к кустам,
и ты наслаждаешься первой затяжкой, остановившись, в полную грудь.
И не знаешь пока, что судьба
(тропинка ведет тебя вниз, где между холмов
речушка петляет, бревенчатый мостик в четыре шажка,
перильце из цельной и ровной ветки,
рядом, с этой и той стороны, пара деревьев —
урючина и обвислая ива, тридцать метров до трассы, по ней
до новостроек менее километра,
этот путь тебя ждет) тебя ждет и
точит ножи руками трех пьяных юнцов (которым товарищ
не прислал приглашенья на свадьбу,
с легкой руки отца, заполнявшего карточки, несколько лет
прослужившего с твоей матерью в одном учреждении, но
ты ведь не знаешь об этом). Ты докурил и
двинулся дальше. Окурок
мерцает во тьме красным глазом поверженной псины.
Пошел самолет на посадку.
Застрекотали внезапно цикады, и мощный порыв —
прохладный и пыльный — ударил в лицо.

 

ДНЕВНИК 2010 ГОДА: ИЮНЬ

На террасе развешаны кормушки,
но птиц на них нет — ночь — и не заметил.
Я читаю статью
о том, как на юге Киргизии насиловали и убивали узбечек —
именно потому, что они узбечки. Хмель от вина —
гости из Питера, прекрасный ужин, бараньи ребрышки — как рукой...
Теперь все уже спят: беру сигарету, редкий случай, давно не курю.
Сердце зимы, января середина и, надо же, оттепель.
И что удивительно — ясное небо, звезды. Их немало, но
мало — в сравнении с небом Азии. Там,
под мириадами звезд, прошлым летом
грабили, жгли, убивали, поливали свинцом
безоружных защитников глинобитных кварталов,
родной махалли, своего
дома. Помню подобное в Фергане,
лет двадцать назад, когда и у нас
безумная, озверевшая толпа
шла с дубинами, утыканными гвоздями, со списками, где имена
и адреса турков-месхетинцев, и лишь некоторых, немногих
спасли их соседи-узбеки. Больше спасли солдаты,
но здесь, в Киргизии, судя по тексту, милиция и армия
(речь, безусловно, не обо всех) шли вместе с толпой.
Впрочем, что говорить о солдатах, если министр культуры
пишет статью под названьем «Не надо стыдиться быть нацистом»
(он и сейчас министр культуры Кыргызстана, или как?).
Ветер поднялся: заиграла, затенькала (будто далекий приглушенный набат,
выпотрошенный расстоянием до полых, едва ли не звонких звуков)
бамбуковая подвеска на балконе соседей.
Всё это слишком страшно, чтоб продолжать писать.
И читать — не осилил и половины доклада.
А утром — вновь улыбаться — гостям, жене, детям,
обнимать их, одевая, готовить на скорую руку завтрак,
повторить несколько раз (как всегда), что я их люблю,
довезти до школы и детского сада, и мчать на работу, и жить,
продолжать жить с этим камнем на сердце.
Но это завтра. Пойду, покурю еще.

 

LE SERPENT ROUGE

Вот несущие конструкции, мне говорят, вот мир, говорят,
повернутый к тебе задницей. Что ты на это скажешь?
Лето — очередное — считает мои дни и ночи.
Душ приму или выключу телевизор. Монитор,
и капли текут по спине, и что мне ответить?
Две стоваттные лампочки, комната словно обуглена, стены
оплавились — потоки прохлады
скользят вдоль окна — их не влечет огонек мой.
Поеду ли в Крым, в Коктебель,
забуду там то, что забыто, покроюсь
загаром как новой одеждой, умру
от ножа, воды или камня, пить в одиночестве буду и
смотреть на толпу. А когда-то
лето случалось весной, весна же —
царила весь год. И затем:
всё влекло, ночь казалась волшебной и плотоядной, закат
рубцевался на горизонте, кровоточили окна, витрины, бассейны, река,
и, как чайки над высохшим морем, летучие мыши метались над городом.
Я на ничейной земле, ты в другом мире, и
теперь даже воздух — более влажный. Скрываюсь от всех,
запираюсь на ключ, делаю громкость на максимум: мне
предвещает погоню и бегство японская группа U.F.O.
шпионской динамикой музыки к несуществующим фильмам.
Хочу свернуться клубком и исчезнуть. Не советую
быть со мной рядом. Я
отравлен теплом и морозом, который грядет,
сменой дней и ночей, женских лиц, острых блюд и
горячих напитков, будней и выходных. Я отравлен всем этим
однообразием. Ночь,
ты не кончилась, нет?