Международная конференция «Возвращаясь к Платонову: нынешний и прошлый взгляд на страну философов»

(Бельгия, Гент, 26—28мая 2011 г.)

 

В сегодняшней культурной жизни происходит немало событий, связанных с име­нем Андрея Платонова. Вместе с тем зачастую не принимаются во внимание ак­туальные проблемы, без решения которых понимание его творчества едва ли возможно. Например: какое место занимает Платонов в русской и мировой ли­тературе; кончилась ли эпоха господства идеологизированных толкований пла­тоновского творчества; возможно ли прочтение Платонова вне политического контекста — все более и более исторически отдаленного; до какой степени этот идеологический контекст влиял (и влияет) на изучение и восприятие платонов­ских произведений.

Эти и ряд других вопросов стали предметом обсуждения на международной конференции «Возвращаясь к Платонову: нынешний и прошлый взгляд на страну философов», которая прошла в Гентском университете (Бельгия) с 26 по 28 мая 2011 года. Конференция была организована кафедрой славянских и восточноев­ропейских исследований Гентского университета в лице Томаса Лангерака и Бена Дооге при финансовой поддержке философско-филологического факультета Гентского университета и Фонда научных исследований — Фландрия (FWO- Vlaanderen).

Центральная проблема конференции: как изменилось научное и читательское восприятие личности и творчества Платонова за последние тридцать лет? Орга­низаторы мероприятия предложили для обсуждения следующие аспекты: эволю­ция взглядов на Платонова — инженера, писателя, мыслителя; перемены в нашем понимании исторического и социополитического контекста платоновского твор­чества; Платонов и метаморфозы читательской рецепции; оценка Платонова со­временными художниками и критиками; смена идеологической парадигмы как фактор восприятия платоновского творчества; развитие теории литературы и ее влияние на изучение произведений Платонова.

Как отметил во вступительном слове Бен Дооге, прошло уже около четверти века с того времени, как в России были напечатаны «Чевенгур» и «Котлован». Последующая публикация других неизвестных и запрещенных произведений Пла­тонова, таких как «Антисексус» и «Счастливая Москва», усилила интерес читаю­щей публики к творчеству писателя и вместе с тем придала существенный импульс исследователям его творчества. Стали появляться первые научные сборники: «Андрей Платонов. Мир творчества» (1994), «Андрей Платонов. Воспоминания современников. Материалы к биографии» (1994), первые тома серии «"Страна фи­лософов" Андрея Платонова» (1994 и 1995). К тому же стало возможным писать о Платонове без учета (почти обязательных ранее) идеологических презумпций, бла­годаря которым он выглядел «настоящим советским» писателем. Эти события су­щественно изменили и рецепцию Платонова на Западе, где «Чевенгур» и «Котло­ван» были опубликованы еще в 1960—1970-х годах. Сложились контакты между русскими и зарубежными исследователями, что привело к некоторой деполитизации западного платоноведения, которое до того времени рассматривало Платонова преимущественно как антисоветского писателя. Все это способствовало успеш­ному развитию платоноведения и сделало его полноценным научным направ­лением, поддерживаемым международным сообществом исследователей. Над творчеством Платонова работают ученые не только из России, Европы, англо-американского мира, но и из стран Востока (в частности, из Японии и Кореи).

Второй важной вехой в платоноведении стал 2006 год, когда Институт ми­ровой литературы РАН приобрел «домашний» архив писателя. Изучением и публикацией этих материалов занимается сегодня Платоновская группа ИМЛИ под руководством Н. Корниенко (в 2009 году вышел первый том серии «Архив А.П. Платонова»). Открытие архивных материалов привело к пересмотру не только некоторых аспектов наследия писателя, но и некоторых результатов на­учных исследований последних тридцати-сорока лет.

В связи с этим имело бы смысл оценить прошлое и настоящее платоноведе- ния — подвести промежуточные итоги и наметить дальнейшие пути его развития.

Открыл конференцию пленарный доклад Ханса Гюнтера (Билефельд) «Вре­менное и вневременное у Платонова». Автор доклада обратился прежде всего к проблеме времени как «внешнего» фактора, определившего судьбу творческого наследия писателя и особенности его рецепции. Существенную роль сыграли изначальная фрагментарность знакомства читателя с творчеством Платонова, по­степенность текстологических открытий, публикация «Чевенгура» на «переломе» двух эпох. Вместе с тем, по мнению Гюнтера, сегодняшнее платоноведение ради­кально расширяет рамки исторического и политического прочтения: чем дальше в прошлое уходит советская эпоха, тем больше снимаются «покровы» с творчества писателя; исследование первоначального исторического контекста уступает место анализу философской, мифопоэтической и антропологической проблематики.

Иная точка зрения прозвучала в докладе Натальи Дужиной (Москва) « "Стра­на философов" и проблемы научного комментирования произведений А.П. Плато­нова (на примере одной коллизии повести "Котлован")». Изучение историко-по- литического контекста позволило платоноведам откорректировать, пересмотреть многие сложившиеся представления о писателе и его творчестве, в том числе ка­сающиеся содержания платоновских произведений. Реконструкция контекстов и источников творчества Платонова актуальна и сегодня — она дает надежную опору для интерпретации его образов, понимания авторской позиции. Конечно, открытие реально-исторического контекста может неоднозначно сказываться на изучении платоновских произведений (например, тезис о влиянии Н. Федорова спровоци­ровал в свое время достаточно непродуктивный спор вокруг «Котлована»: воскрес­нет ли девочка или не воскреснет? верит в это Платонов или не верит? — причем ответы давались прямо противоположные); однако очевидно, что знание реального контекста в значительной мере способствовало расширению и уточнению пред­ставлений о писателе и его творчестве.

Подтверждая значимость источниковедческого и контекстуального анализа, Кэтрин Холт (Нью-Йорк) в докладе «Коллективное авторство и соцреализмПла- тонова» акцентировала проблему историко-культурного контекста, пересмотрев возможный соцреалистический характер платоновского рассказа «Такыр» в кон­тексте коллективного сборника, где он был опубликован: «Айдинг-Гюнлер: Аль­манах к десятилетию Туркменистана, 1924—1934 гг.» (вышел в свет после по­ездки писательской бригады в Туркменистан в 1934 году). По мнению Холт, при соотнесении «Такыра» с другими текстами сборника заметны черты сходства с явно соцреалистическими рассказами. В то же время в «Такыре» очевидны от­клонения от норм официальной советской культуры и общей для альманаха идей­ной направленности. Подобный подход позволяет дать компромиссный ответ на вопрос о том, можно ли считать Платонова соцреалистическим писателем или он является писателем антисоветским. Фон коллективного сборника показывает, что эти «ипостаси» не исключают друг друга, а оказываются, как ни парадок­сально, взаимодополняющими. Подобный вопрос можно поставить и примени­тельно к платоновскому рассказу «Одухотворенные люди», опубликованному в сборнике «Сталинское племя» (1943).

Илья Кукуй (Мюнхен) выступил с докладом «К типологии советского худож­ника: А. Платонов и А. Медведкин», в котором также обратился к проблеме исто­рико-культурного контекста. Сопоставляя судьбы и творческое наследие писа­теля Платонова и кинорежиссера Медведкина, докладчик обратил внимание на расхождение между эксплицитным высказыванием (оба художника позициони­ровали себя как «советские») и имплицитным содержанием (стилевая манера

Платонова и Медведкина характерным и в значительной степени парадоксаль­ным образом остраняет идеологемы и культурный канон сталинской эпохи). Дан­ная коллизия осложняется наличием известной временной перспективы и выво­дит на первый план вопрос о соотношении изначальной авторской интенции и позднейших «слоев» интерпретации его творчества.

В докладе Евгения Павлова (Крайстчерч) « "Ненужное время": Время в "соцреа- листических" произведениях Платонова» проанализирована платоновская кон­цепция времени в произведениях, созданных в эпоху господства соцреализма, в контексте сталинской концепции времени (истории). Как отметил (ссылаясь на исследования Е. Добренко) Павлов, сталинская концепция времени отличается «постисторическими» претензиями — в ней доминирует идея, согласно которой будущее уже произошло, поэтому прошлое постоянно переписывается, чтобы уза­конивать цикличность постисторической стабильности. По мнению Павлова, в таких «соцреалистических» произведениях Платонова, как «Река Потудань» и «Среди животных и растений», можно усмотреть черты сходства со сталинской концепцией времени: в их числе устойчивая «запоздалость» (belatedness), цик­личность времени и тесная взаимосвязь между временем и пространством.

Культурный фон и литературная традиция оказались в центре внимания Клинта Уокера ( Миссула), выступившего с докладом «Платонов и советский мос - ковский текст: исследовательские подходы и предложения для будущих исследо­ваний». Уокер предпринял попытку пересмотреть место Платонова в русской ли­тературе с точки зрения его роли в развитии советского «московского текста». Обычно платоновская Москва рассматривается как сатирический образ, «по­лемизирующий» с современным писателю городом — советским, сталинским. Вместе с тем платоновская Москва вступает в сложный, кодированный диалог с богатой традицией русской городской (точнее, петербургской) литературы (как это происходит у М. Булгакова, А. Белого и Б. Пильняка). Платонова можно счи­тать продолжателем городской темы в русской литературе («Медный всадник» А. Пушкина, «Петербургские повести» Н. Гоголя, «Петербург» А. Белого), вно­сящим вклад в созидание особого «московского текста».

Людмила Суровова (Москва) представила доклад «Значение публикации доку­ментов по делу сына А. Платонова для платоноведения». Фигурирующие в назва­ние доклада материалы помогли, в частности, указать на одну из причин, побудив­ших Платонова прийти в детскую литературу: писатель стремится проникнуть в подростковую психологию, оправдать ребенка, по-своему вмешаться в ход след­ствия. Подтверждением становятся рассказы, созданные Платоновым после ареста сына; их основная тема, как отметила Суровова, — «столкновение ребенка с миром, порой грозным и жестоким».

Развивая тему архивных публикаций, Елена Колесникова (Санкт-Петербург) и Клара Шарафадина (Санкт-Петербург) выступили с докладом «К вопросу о комментировании и способах сюжетной реконструкции незавершенных текстов (на материале отрывка "Майскаяроза")». Исследовательницы попытались при­менить имеющийся опыт анализа произведений Платонова и сложившиеся ме­тодики работы с платоновскими рукописями к незавершенным текстам писа­теля, в частности к неопубликованному отрывку «Майская роза» (на основе названия и начального фрагмента произведена гипотетическая реконструкция авторского замысла).

Нина Малыгина (Москва) в докладе «Изменение восприятия и трактовки об­раза инженера в творчестве Платонова (автобиографическая и документальная основа образа)» показала, как изучение фактов биографии писателя изменило представления о платоновском образе инженера, о характере и масштабах инже­нерной деятельности самого Платонова. Благодаря архивным изысканиям уда­лось, в частности, установить, что после кризиса 1926 года писатель, вопреки сло­жившемуся мнению, не отказался от преобразовательных проектов и продолжал надеяться на их реализацию. Кроме того, открытие новых обстоятельств инже­нерной биографии Платонова помогло в «расшифровке» ряда образов персона­жей, в основу которых был положен его собственный опыт в инженерной, мелио­ративной, организаторской деятельности.

Образ инженера был рассмотрен также в докладе Корнелии Ичин (Белград) «Инженер в производственном процессе: "Высокое напряжение" А. Платонова». На­званная пьеса (созданная в 1931 году), с одной стороны, ознаменовала переломный момент в судьбе писателя — она была спровоцирована разгромной критикой по­вести «Впрок» (по словам Ичин, Платонов пытался «порвать с поэтикой, основан­ной на разрушающем избыточность производства энтропическом начале»). С дру­гой — отразила общую ситуацию в культурной жизни страны конца 1920-х — начала 1930-х годов, характеризовавшуюся установкой на производственно-тех­ническую тематику (в качестве источников платоновской пьесы могут рассмат­риваться фильмы «Проект инженера Прайта» Л. Кулешова, «Аэлита» Я. Прота­занова, «Метрополис» Ф. Ланга, «Симфония Донбасса» Д. Вертова и др.).

Наталья Корниенко ( Москва) в пленарном докладе «Восприятие военных рас - сказов Платонова в исторической перспективе» представила результаты работы по реконструкции истории рецепции и изучения военных рассказов писателя. По мнению исследовательницы, здесь отчетливо выделяется четыре периода: при­жизненный (1942—1946); первое десятилетие после смерти писателя; эпоха «от­тепели»; современный (начиная со второй половины 1980-х годов). Характеризуя эти этапы, докладчица отметила, что наиболее точные оценки были даны совре­менниками писателя, которые уже в годы войны утверждали, что военная проза Платонова вписана в контекст основных идей его творчества и всей русской ли­тературы о войне и мире (прежде всего Л. Толстого) и противостоит главным идеологическим установкам второго периода войны (начавшегося после Сталин­градской битвы). Отметив, что в последние годы военная проза писателя нахо­дится на периферии читательского и исследовательского внимания, докладчица обозначила актуальные направления ее дальнейшего исследования — как локаль­ные (например, изучение рецепции военных рассказов Платонова в творчестве К. Симонова и Вас. Гроссмана), так и магистральные (обращение к историче­скому и эстетическому анализу советской литературы 1941—1945 годов — одного из самых неизученных периодов русской литературы ХХ в.).

Сусуму Нонака (Сайтама) и Юн Юн-Сун (Тэгу) в докладе «Андрей Платонов в Корее и Японии: к вопросу о восприятии "постсоветской советской литературы" в мировом культурном контексте» обратили внимание на особую «уязвимость» иностранной литературы, которая всегда воспринимается сквозь призму перево­дов и — шире — историко-политического и культурного образа другого народа. Переводы выполняют специфическую функцию в принимающей культуре, несут «память» о том историческом контексте, в котором были созданы. Зачастую (в силу «эгоцентричности» воспринимающей культуры) эта «память» оказывается более значимой, чем авторская воля или тот реальный контекст, который обусло­вил создание произведения. Докладчики рассказали об особенностях восприятия творчества Платонова в Японии и Корее и констатировали, что рецепция здесь шла разными путями, однако в том и другом случае определяющее значение имели прежде всего идеологические, общественно-политические тенденции.

Тема переводов и восприятия произведений писателя в других странах была продолжена Томасом Лангераком ( Гент). В докладе «Рецепция творчества Андрея Платонова в Нидерландах и Фландрии» исследователь поделился наблюдениями над судьбой платоновских произведений в голландском и фламандском культур­ном пространстве. Лангерак выделил несколько этапов в процессе «освоения» пе­реводной литературы: 1) знакомство с новым именем; 2) признание писателя цен­ным для национальной литературы и культуры; 3) влияние творчества писателя на национальную литературу. Применительно к наследию Платонова первый этап был пройден в 1970-х годах, второй — во второй половине 1980-х — начале 1990-х годов; однако третий, к сожалению, так и не наступил. Более того — в по­следние годы интерес к Платонову сильно упал: книги писателя практически не издаются, его имя редко упоминается в критике, публицистике. Одной из причин «маргинальности» писателя в нидерландской и фламандской литературе может быть исчезновение идеологического фона, побуждавшего ранее к чтению этого «политического», «антисоветского» писателя.

Большой интерес у участников конференции вызвал пленарный доклад Евгения Яблокова ( Москва) « Читая школьные учебники, или Андрей Платонов как "прочий" русской литературы», в котором речь шла о формировании образа писателя в об­щественном сознании. Фундамент этого образа закладывается в процессе школь­ного образования. Представив результаты сопоставительного анализа современ­ных российских учебников (рекомендованных сотрудниками институтов РАН и РАО, а также Министерством образования и науки РФ), докладчик обозначил об­щую тенденцию: за последние пятнадцать лет разделы о Платонове в школьных учебниках постепенно либо сокращаются до минимума, либо строятся по обзор­ному принципу; детального анализа все меньше, зато упоминается много названий произведений. Во многих случаях главы учебников обнаруживают не только не­высокий научно-методический уровень авторов, но и неудовлетворительное ка­чество редакторской подготовки.

Проблемам образования был также посвящен доклад Елены Ермолаевой (Рига) и Елены Рубене (Рига) «Тексты А. Платонова в образовательном пространстве независимой Латвии». В начале постсоветского периода в латвийских школах на­блюдался резкий рост популярности Платонова, обусловленный, в частности, стремительным пересмотром советской образовательной программы, отказом от идеологически тенденциозных учебников советского времени. В настоящее время интерес к Платонову в Латвии заметно упал. Во многом это связано с отсутствием обязательной программы школьного образования, свободой преподавателей в вы­боре изучаемых авторов. При этом большинство учащихся отмечают трудность восприятия платоновских произведений и не осознают их актуальность.

Ольга Фролова (Москва), выступившая с докладом «Платонов для поколения "next"», тоже обратилась к проблеме восприятия произведений Платонова в мо­лодежной аудитории. Были представлены результаты эксперимента, в ходе ко­торого студентам Московского государственного университета и Московского института лингвистики предлагались анкеты и задания, направленные на то, чтобы выявить закономерности восприятия платоновского стиля студентами-фи­лологами. Эксперимент, в частности, был призван побудить респондентов осо­знать лингвистические механизмы платоновских «неправильностей». Вместе с тем он позволил установить трудные для понимания, требующие специального лингвистического анализа и комментария фрагменты текста.

Доклад Александры Смит ( Эдинбург) « Читая Андрея Платонова сквозь приз­му постсоветской меланхолии: Спектакль "Чевенгур" Льва Додина (1999)» был посвящен интерпретации платоновского романа одним из известнейших совре­менных режиссеров. Постановка Додина во многом напоминает взгляд И. Брод­ского на Платонова как писателя, активно вовлекающего читателей в философ­скую дискуссию о понятиях истины, веры и ограничениях обыденного языка. По мнению Смит, в спектакле чувствуется ненависть режиссера к тоталитарному об­разу мышления и его желание убить в себе советское «я». Его интерпретация представляет коммунистическую утопию как болезнь, ослепляющую народ, ли­шающую его человечности. Подчеркивая значение анализа Платонова для пост­советского зрителя, подавленного чувством отчужденности и меланхолии, Додин обличает язык советской пропаганды, сатирически вплетая в спектакль фраг­менты речей Б. Ельцина. Финальное «самоубийство» (погружение в воду) героев спектакля может быть интерпретировано как напоминание о жертвах тоталитар­ного прошлого.

Татьяна Рыбальченко (Томск) в докладе «Платонов в восприятии русских про­заиков второй половины ХХ — начала XXI в.» на основе различных высказываний (эссе, статьи, интервью) ряда авторов попыталась выявить основные векторы ре­цепции личности и творчества Платонова современными писателями. Нынешний период характеризуется некоторыми изменениями в этом отношении — их при­чина, по словам Рыбальченко, связана с актуальными общественно-политиче­скими, культурными процессами в России. Например, «молчание» писателей- «деревенщиков» свидетельствует о несоответствии платоновского творчества почвенническим представлениям о национальном бытии; осторожное отношение авторов «городской» «персоналистской» прозы связывается с несоответствием поэтики Платонова миметической эстетике «неореализма» 1960-х годов; откры­тие онтологической, натурфилософской, экологической платоновской филосо­фии в 1970 — 1980-е годы можно объяснить вниманием тогдашней литературы к «бытийным» основам жизни.

К одному из наименее изученных пластов платоновского наследия — драма­тургии — обратился Синъити Мурата (Токио) в докладе «Перечитывая драма­тические произведения А. Платонова». Опираясь на используемые в современном театроведении методологические подходы (оперируя, в частности, понятиями «аб­сурд», «метафора», «риторика», «гиперболизация», «фольклорность»), Мурата указал на «высокую театральность», «сценичность» платоновских пьес, наличие в них элементов цирка, абсурда и т. д. При этом автор доклада отметил включен­ность театральных произведений писателя в общий контекст русской драматургии 1930-х годов (пьесы М. Булгакова, Н. Эрдмана, А. Введенского, Д. Хармса и др.).

Проблемы методологии анализа произведений Платонова были затронуты и Марией Богомоловой (Москва), выступившей с докладом «Портрет в прозе Анд­рея Платонова: итоги изучения и нерешенные проблемы». Обобщая опыт иссле­дования портрета в платоновском творчестве, Богомолова проанализировала наи­более актуальные проблемы, перспективы изучения этого элемента поэтики писателя. Вместе с тем, в контексте наблюдений над особенностями портрета у Платонова, был акцентирован вопрос о несостоятельности «классических» тео­ретико-литературных категорий применительно к его творчеству, необходимости поиска новых подходов к анализу произведений писателя.

В пленарном докладе «Платонов и диссидентство» Томас Сейфрид (Лос-Ан­джелес) полемически рассмотрел вопрос об отношении писателя к государствен­ной идеологии и государственному дискурсу. Платоновский дискурс («Платонов как своеобразный тип мышления и речи»), по мнению исследователя, может быть охарактеризован как «несогласие» (dissent) — тем самым Платонов вписывается в историю «несогласия» в русской культуре. Его предшественниками здесь вы­ступают П. Чаадаев, М. Салтыков-Щедрин и А. Радищев. Однако платоновское «несогласие» отличается от их позиции тем, что в платоновскую эпоху «несогла­сие» уже вошло в государственное мышление, в идеологию государства. Таким образом, «несогласие» Платонова нельзя понимать как простое художественное выражение неприятия советской власти и системы (как это делалось в советскую и постсоветскую эру). Сейфрид предлагает рассматривать это «несогласие» более объективно — как осознанное вступление писателя в область дискурса госу­дарства (хотя и противоречащее ему). Поэтому в платоновском творчестве не­редко обнаруживаются формы мышления, соответствующие доминирующему политическому и социальному дискурсу его времени. Иными словами, осуществ­ляется некий дискурсивный обмен, который на сегодняшний день (когда совет­ская эра уже уходит в историю) воспринимается читателем как повтор спортив­ного матча, чей результат заранее известен.

Наталья Полтавцева (Москва) в докладе «Андрей Платонов: конец эры идеоло­гического прочтения» обозначила некоторые тенденции современного этапа иссле­дований творчества Андрея Платонова (взяв в качестве «case-study» блок статей о творчестве Платонова в 106-м и 107-м номерах «Нового литературного обозре­ния»). Сегодня ключевыми ориентирами, по мнению докладчицы, являются «ант­ропологический поворот», вызванная им общая ревизия методологии гуманитар­ных наук и тенденция неидеологического прочтения платоновских произведений. В своем выступлении докладчица коснулась вопроса о том, что исследователи пла­тоновского творчества могут быть рассмотрены как особое «сообщество», обладаю­щее собственной структурой, специфическими целями, институциями и пр.

В пленарном докладе «Платонов и теории модернизма» Филипп Буллок (Окс­форд) затронул проблему определения стиля Платонова. В то время как в Со­ветской России платоновское творчество трактовалось преимущественно в рам­ках социалистического реализма, на Западе оно связывалось прежде всего с модернизмом и авангардом. Но, несмотря на черты сходства с литературной практикой модернистов / авангардистов, связь Платонова с этими течениями сложна и проблематична, особенно если учесть, что писатель не входил в соот­ветствующие литературные группировки. К тому же часто используемый в за­падном платоноведении термин «модернизм» не вполне адекватен стилю Плато­нова и употребляется скорее в качестве оценки, чем для объективного описания. Показательно мнение И. Бродского, охарактеризовавшего художественную ма­неру Платонова как модернизм и противопоставлявшего его творчество реали­стическому течению в русской литературе (восходящему к Л. Толстому). Буллок констатировал, что в платоноведении, вслед за Бродским, обнаруживается неко­торое сопротивление тому, чтобы рассматривать платоновское творчество в рам­ках реалистической традиции. По мнению исследователя, такое сопротивление неоправданно, поскольку исходит из «обедненного» понимания реализма и не­признания существенного влияния, которое реализм Толстого оказал на поколе­ние модернистов 1920-х годов (Бабеля и других).

Связь Платонова с авангардом стала центральной темой доклада Денниса Иоффе (Амстердам — Эдинбург) «Андрей Платонов и жизнетворческая деятель­ность авангарда». «Творческая прагматика» Платонова сопоставлена здесь с «жиз- нетворческой деятельностью» некоторых ключевых представителей русского авангарда. Используя семиотическую парадигму в качестве метода исследования, Иоффе обратил внимание на «жизнетворческие» аспекты в основных литератур­ных произведениях Платонова и в «эго-документах, свидетельствующих о жиз­ненных стратегиях и практиках писателя». При соотнесении «жизнетворческой» деятельности Платонова с практикой представителей русского авангарда акцент был сделан на таких аспектах, как позитивистский утопизм, стремление к преодо­лению смерти и истории и т. п. Подобное прочтение платоновского творчества, по мнению докладчика, не только прояснит значение писателя в истории русской и мировой литературы, но может повлиять на понимание таких культурных явле­ний, как модернизм и авангард.

Райнер Грюбель (Ольденбург) представил доклад «Между всеми стульями. Ме­сто Платонова в истории русской литературы и культуры ХХ века». Говоря о позиционировании платоновского творчества в культурном, литературном про­цессе, докладчик отметил, что Платонов не «укладывается» ни в модернизм, ни в авангардизм, ни в социалистический реализм. Обнаруживая сходные черты с этими течениями и направлениями в искусстве, платоновское творчество тем не менее противопоставлено им по ряду признаков. Особое внимание было обра­щено на частичное сходство эстетики и поэтики Платонова с принципами «новой вещественности» (Neue Sachlichkeit): с этим художественным направлением пи­сателя сближает «холодное», отстраненное наблюдение. Впрочем, наряду с дис­танцированным описанием в платоновской прозе присутствует и образ «состра­дающего» рассказчика.

Доклад Аманды Вовк (Лидс) «Почему стоит читать Платонова сегодня? К постмодернистской оценке "Котлована"» был посвящен проблеме актуальности платоновских произведений для читателей XXI в. Опираясь на утверждение И. Бродского, что Платонов — «первый серьезный сюрреалист», Вовк выразила убеждение, что его тексты могут быть восприняты и вне их изначального кон­текста. Для современного читателя, уже плохо ориентирующегося в деталях со­ветской реальности, «неисторическое» прочтение (уделяющее меньше внимания социоисторическим фактам, но не отрицающее их важности) повышает актуаль­ность писателя, акцентируя новые стороны авторского замысла. «Вынимая» тексты Платонова из исторического контекста и читая их сквозь призму постмо­дернистских теорий — например, теории Л. Хатчон, — читатель может открыть для себя множество аспектов творчества писателя, на первый взгляд скрытых за социоисторической информацией, и сосредоточиться на философском содержа­нии его произведений.

С докладом «Звукопись в карнавальном мире Андрея Платонова: метаморфозы рецепции» выступила Ирина Шатова (Запорожье), рассмотревшая творчество пи­сателя в контексте звуковых экспериментов в области поэтической речи на рубеже Х1Х—ХХ вв. Влияние этой эстетической тенденции на Платонова, по мнению Ша- товой, выразилось в ряде использованных им приемов (насыщенная фоническая организация стиха, звуковые ассоциации, повторы, звукообразы, анаграммирова- ние, паронимия, ономатопея, звукосимволизм). Активизировавшееся в последние годы применение литературоведами «анаграмматической» и «криптографической» методологии при изучении «музыкальности» и «карнавальности» Платонова дало основания утверждать, что писатель не только интересовался фонетическими играми и экспериментами в области тайнописи, но и сам их практиковал.

Выступления участников конференции продемонстрировали ставшее уже тра­диционным для платоноведения разнообразие методологических подходов, точек зрения, интерпретаций. Наибольший интерес вызвали проблемы, обусловленные фактором времени: необходимость восстановления культурно-исторического, по­литического контекста, поиск источников платоновского творчества при явно обозначившемся сегодня «отрыве» от советского прошлого. Остро поставлен во­прос рецепции Платонова современными читателями. В ряде выступлений речь шла о методологических проблемах, новых методиках анализа платоновского творчества, определении места писателя в истории русской и мировой литера­туры и культуры в целом.

Мария Богомолова, Бен Дооге, Томас Лангерак