Ц.К. (А. Ник: канва жизни)

 

 

Когда заканчивается жизнь человека творческого, то, помимо всего написан­ного им, образуется еще одно произведение.

Это — судьба-стихотворение. Такое сочинение создается в соавторстве ху­дожника и фатума. Оно пишется между строк.

Стихотворение жизни А. Ника четко делится на две неравные части. Пер­вая пишется в Ленинграде, вторая — в Праге.

Если воспользоваться музыкальной терминологией, то первую часть этого опуса можно обозначить как крещендо, а вторую — диминуэндо.

 

КРЕЩЕНДО

(1945—1973)

А. Ник (Аксельрод Николай Ильич) принадлежал к поколению «детей По­беды». Старший брат Володя родился на год раньше.

В детстве Коля переболел полиомиелитом, хромал всю жизнь и носил на ноге специальный аппарат. Под старость перешел на костыли.

Отец А. Ника, Илья Львович, родной брат моего, женился вторым браком на Зое Николаевне, двоюродной сестре моей матери, поэтому отношения между нашими семьями были дружескими.

Будучи во время блокады на партийной работе, Илья Львович впослед­ствии оказался в Москве на правительственном банкете со Сталиным. Во время домашних застолий (7 ноября, 1 мая) он любил вспоминать этот звезд­ный час своей жизни.

Зоя Николаевна продолжительное время возглавляла (тоже была партий­ной) отдел кадров завода «ЛенРемЧас».

Брат, Владимир Ильич (N.B.!), будущий филолог, еще в школе был актив­ным комсомольцем, в армии вступил в партию.

Почему из этой благополучной советской семьи А. Ник сбежал в андегра­унд, определивший в дальнейшем поэтику его судьбы-стихотворения?

Возможно, сызмальства на диссидентские настроения внука могла повли­ять бабушка по материнской линии, Александра Петровна, отличавшаяся не­зависимостью суждений. Так, она ставила Троцкого в пример Горькому. Тот и другой появлялись в типографии, где она работала в двадцатые годы. Лев Давидович всегда здоровался с наборщиками, жал им руки, а великий про­летарский писатель шел сразу к начальству.

Определенное воздействие на судьбу А. Ника мог оказать и его родной дядя, Сергей Николаевич, мастер спорта СССР по самбо, иногда бывавший на соревнованиях за бугром. Его рассказы о загранице, нестандартное пове­дение производили сильное впечатление: вернувшись из одной такой коман­дировки, он стал танцевать со своей супругой на западный манер, держа ее не за талию, а за одну из половинок нижней части тела — к нашему с братом восторгу и ужасу родителей. Может быть, уже тогда в этом эпатажном танце для А. Ника зазвучала тема судьбы.

Коля, несмотря на свой недуг, был в детстве радостен и непоседлив. От него исходила, казалось, неиссякаемая энергия. Он и Володя были в отроче­стве заядлыми филокартистами. На дверях их комнаты висела табличка «Музей изобразительного искусства братьев Аксельрод».

После школы он поступает в фотоучилище, где знакомится с Борисом Кудряковым (Провидение щедро одаривало детей Победы талантами). Од­новременно он тусуется в ДК Ленсовета, фотографирует джазменов, ходит в молодежные кафе. Знакомый инженер-дизайнер рассказывает ему о Малой Садовой. Николай быстро осваивает субкультуру кофейно-портвейнового пития и знакомится со всеми, от Кузьминского до Эрля. Начинает писать, примыкает к группе Хеленуктов^[1]. Бросает работу в фотоателье и устраива­ется контролером-приемщиком на автостоянку (остров Голодай).

Эти метаморфозы были столь стремительны (то же произошло и с Куд- ряковым, которого А. Ник после армии привел на М.С.), что через несколько лет, под псевдонимом А. Ник (первые буквы фамилии и имени), родился ав­тор, которым было написано множество оригинальных текстов (стихов, рас­сказов, пьес). Три миниатюры печатает в 1972 году журнал «Аврора» (№ 2). Владимир Эрль в самиздате выпускает первую книжку стихов^[2].

Помимо литераторов, А. Ник тесно общается с художниками (Владимир Овчинников, Игорь Захаров-Росс пишут его портреты). Ходит по салонам и квартирным выставкам. Читает сам- и тамиздат. Привлекает к себе внимание КГБ. Во время визита Ричарда Никсона в Ленинград Колю пытаются на вся­кий случай посадить в дурку. Он убегает из дома и скрывается по мастерским.

В те же годы Николай вступает в переписку со студенткой филологиче­ского факультета Пражского университета Зденкой Бурешовой. Даже август 1968 года не прервал ее.

Зденка приезжает на практику в СССР, останавливается у Аксельродов на Ропшинской. Видимо, не без подсказки Стендаля (его собрание сочинений было тогда у многих) сотни отправленных писем помогают стремительно трансформировать почтовый роман в настоящий, который, как в сказке, за­вершается свадьбой во Дворце бракосочетания в Ленинграде в 1972 году (свидетелями были Александр Миронов и Сергей Танчик).

Спустя несколько месяцев А. Ник едет в Прагу. Как теперь ясно, навсегда.

А тогда, в 1973 году, полный надежд, творческих планов, честолюбивых замыслов, А. Ник отправляется покорять Европу.

В багаже у него неопубликованные книги (часть которых дописывались уже в Праге) «Лицо», «Три старые пьесы», «Спина», «Сто писем к В. Э.», «Сто листов к Дм. Б., или Смерть красивого татарина»...

 

ДИМИНУЭНДО

(1973—2011)

Теперь уже надо напоминать, чем была эмиграция в 1970-х. Это была, как правило, дорога без возможности вернуться.

Здесь А. Нику повезло: он уехал в одну из самых западных стран соцлагеря и мог приезжать на родину, когда ему заблагорассудится. Но. были бы деньги.

Правда, благодаря помощи родителей Зденка покупает трехэтажный до­мик, расположенный неподалеку от кладбища, где похоронен «бедный Фран­тишек» (Кафка). Там было полно невыселяемых жильцов, которые покидали свои квадратные метры обычно только вперед ногами. Спустя десятилетия их осталось немного.

Пошли дети: дочери Катя и Лиза. А. Ник то сидит с малыми детьми, то ра­ботает сторожем. Так успешно осваивает чешский, что начинает говорить по-русски с акцентом, а в тексты проникают чехизмы (например, «пупечная шнюра» — пуповина).

Быстро А. Ник убеждается, что надежд на публикации здесь тоже мало.

Вместе с приятелем-аборигеном Юлиусом Мюллером он начинает изда­вать самиздатский журнал «MuNk» на чешском.

Освоив новый язык, А. Ник радикально расширил круг чтения, ибо на чешском в то время переводов современной западной литературы было значительно больше, чем на русском. Многое из того, что мы прочли с пере­стройкой, он прочел много раньше. Это не могло не повлиять на творчество. То же и с кинематографом.

Параллельно шла интенсивная переписка с многочисленными коррес­пондентами из России. Если сравнить этот эпистолярный поток с рекой, то придется констатировать парадоксальное течение вспять, от устья к истоку. Обширная вначале, переписка спустя десятилетия сузилась до одного кор­респондента. Да и то носила спорадический характер. На какое-то время

А. Ник перестал писать вообще. Я бомбардировал его письмами, единствен­ным сюжетом которых было — ау!

А тогда задумана была суперкнига (3000 стр.) «Аураника», имеющая своим предметом переписку А. Ника с разными лицами и разных лиц меж­ду собой^[3].

Владимир Эрль составляет обширный план собрания сочинений А. Ника.

Коля вступает в контакт с ейскими издателями журнала «Транспонанс» Ры Никоновой и Сергеем Сигеем. Печатается там^[4]. Константин Кузьминский публикует его тексты в антологии «У Голубой лагуны»^[5]. Выходит подборка поэтов-трансфуристов в «Часах»^[6], где были представлены и стихи А. Ника, успевшие за эти годы эволюционировать от хеленуктических до трансфу- ристских: он осваивает заумь и визуальную поэзию.

Он пишет, может быть, самое выдающееся свое сочинение — «Сон о Фелмори».

Здесь нужно отметить особо, что А. Ник обладал врожденной способ­ностью к сновидчеству. В отличие от большинства, он не только запоминал свои бесконечные сны, но они по ясности и яркости картинки ничем не усту­пали яви, а иногда превосходили ее.

А. Ник жил сразу и здесь и там. Это двоемирие позволяло общаться с умершими, видеть будущее знакомых или, наоборот, что-то узнавать об их прошлом.

Нередко попытки поделиться астральной информацией с другими людьми вызывали у них, мягко говоря, недоумение или приводили к конфликтам.

Надо было держать язык за зубами. Доморощенным пифиям в любую эпоху грозит костер или психушка.

Поэтому лучшей формой молчания стало писательство: пять книг снов — невероятная сюрреалистическая одиссея в «нагваль» (Кастанеда), предпри­нятая еще задолго до «Хазарского словаря» в пределах двух полушарий и од­ной кровати.

Этот разрыв между собственной «реальностью» и «реальностью» осталь­ных, между феноменальной одаренностью и невозможностью быть услышан­ным (непечатанье), между бурным прошлым (Ленинград) и размеренным на­стоящим (Прага) должен был быть чем-то заполнен.

И его неудержимо заполняли пиво + ром.

В начале 1980-х семья распалась. Эта катастрофа отразилась в «Летнем тексте»^[7], написанном в то же время.

В последний раз я видел А. Ника в орвелловском 1984 году. Он приехал в Ленинград уже один и потратил кучу денег на портвейн «Айгешат». На вто­рой родине с портвейном было не очень.

Тогда же состоялось историческое выступление группы трансфуристов (Ры Никонова, Сергей Сигей, А. Ник, Б. Констриктор) и И.В. Бахтерева. Гам­летовская задача («Порвалась дней связующая нить. Как мне обрывки их со­единить!») была решена на первом этаже театрального анклава «Клуба-81» на проспекте Чернышевского^[8].

Последние мне известные тексты А. Ника датированы 1986 годом. Что-то он пишет на чешском. Какие-то крохи были опубликованы там.

Место писательства постепенно занимает художество. Коля становится графиком-абстракционистом (редчайший жанр!). Что-то из его рисунков по­является в специальном приложении к журналу «MuNk», что-то спустя де­сятилетие — в «Черновике» Александра Очеретянского. В Праге проходит несколько его персональных выставок.

Финал своей жизни А. Ник проводит, живя на пенсию по инвалидности, в квартирке на первом этаже упомянутого дома на Страшнице. Современ­ные средства связи (телефон, мобильник, компьютер) обходят его стороной. В этом затворе он продолжает рисовать, клеить альбомы — коллажи из фо­тографий, писем, рисунков и документов.

Все свои тексты сдает в архив пражской библиотеки самиздата.

Получив от чешских родственников ксерокс (года за три до смерти), он начинает забрасывать меня копиями эпистол из прошлого века, принадлежа­щих перу Б.А. Кудрякова, Д.Б. Макринова и других.

 

В середине 1980-х появилось несколько публикаций: в «Митином журнале»^[9], в ряде газет; наконец, в «Книге Хеленуктизм»^[10].

Небольшие подборки снов А. Ника, усилиями Татьяны Михайловской, выходят в журнале «Библио-глобус», в сборнике «Антиподы» (Австралия)^[11].

Наконец, в 2008 году в Петербурге издатель Виктор Немтинов, герой не­скольких стихотворений А. Ника, в серии «Поэтическая лестница» выпус­кает книжечку стихов «Будильник времени». Ей предшествовали публика­ции: в альманахе «24 поэта и 2 комиссара» (1994), журнале «Зинзивер»^[12]. Затем последовала небольшая подборка в антологии «Русские стихи. 1950— 2000»^[13].

Вот и все, что вышло при жизни Коли^[14].

Ничтожно мало!

Видел же он, как сказано выше, больше и лучше остальных. «Сон об этапах жизни» (1976) заканчивается такой фразой: «Он часто кашлял, и ему при­снилось, что у него рак горла». Именно эта болезнь (после операции) лишила его голоса, только в отличие от Венички Ерофеева у него не было специ­ального устройства и приходилось общаться посредством записок.

Потом инсульт...

Вот несколько фрагментов из письма Зденки от 17 июня 2011 года: «Через несколько дней, 29-го [апреля. — Б.К. ], в субботу, зашла к нему около трех часов. Лежал с открытыми глазами, но, наверное, не понимал, что я ему го­ворила. Рядом с ним на полу лужа красного вина и в ней карандаши. Госпи­таль недалеко от дома, на улице Русской. <...> Трудно представить, что де­лается в голове человека, который не может ни говорить, ни писать. Когда я ему сказала, что в СПб. собираются опубликовать его тексты, он очень взвол­новался и хотел что-нибудь мне сообщить. Но что? Я так и не узнаю. <...> Врачи удивлялись: так важно болен! как это возможно, он еще жив. Чудо при­роды! 31-го мая в 2 часа ночи пришла ко мне Лиза и сказала, что только что звонили из больницы и сообщили, что он скончался. В четверг, 2-го июня, в гуситском городе Таборе в Южной Чехии похоронное бюро "Пегас" (при­нимает всех, не только поэтов) отправило твоего брата на небо. Может быть, сначала надо было узнать у вас о кремации, да или нет. Но всё произошло так быстро. И как решить этот вопрос, когда речь идет о 1) православном, 2) еврее?»

Урна с прахом А. Ника была предана земле на Ольшанском кладбище (где лежат все русские эмигранты) 29 июня 2011 года в 15 часов.

Станет ли эта могила последней точкой его судьбы-стихотворения или оно будет продолжено?

От автора теперь уже ничего не зависит.

Дело за Судьбой.

 

Ц. К.

 

Тысячи писем, написанных А. Ником, заканчивались именно этой, тогда эпатажной, аббревиатурой. Расшифровывается она так: «Целую. Коля». Теперь о старом ЦК мало кто помнит. Контексты исчезают.

Привожу последнее Ц. К. и предшествующие ему строчки из письма брата от 18 марта 2011 года. Нашей переписке почти сорок лет. Вот чем она заверши­лась: «Ты что-то не пишешь. Я тоже не пишу. И вообще никто мне не пишет.

ЛЮДИ ЧТО С ВАМИ СЛУЧИЛОСЬ?

Ц. К.»

 

июль—август 2011