Квадратики

 

1

Смотри, как пусто все кругом,
по слову этому пустому, как
вздох от сердца вечерком,
сжигающий гортань Содому,
растущий шаром по углам,
которым покати — такая
пустыня выпадет козлам,
льдом отпущения сверкая!..

 

8

Вот след. Возьми его и принеси
хозяину в горячей, мокрой пасти,
как подтвержденье права: ешь, еси,
как часть от целого и целое отчасти.
Возьми и положи к его ногам
тот запах ангела, раскушенный в два слога,
тот поднятый на воздух шум и гам —
к железным сапогам большого бога.

 

10

Вот оно и оказывается:
говорить проще, чем подумать просто.
Прозой и ты, оказывается,
говоришь, но с прозы теперь и спрос-то
невелик. А думать — что Пушкина
черновик: смотри, золотая рыбка
в эти водоросли запущена, как
систематическая ошибка.

 

13

Смотри, как светят окна те,
смотри, как стекла запотели,
как их подносят к темноте
проверить, жив ли в самом деле.
Там две старухи вот сейчас
из поварешки отхлебнули,
решив, что смерти в самый раз
в их общей суповой кастрюле.

 

17

Смотри, ведь это все равно,
и ни фига, что шито-крыто:
как человек, лежит бревно
кровавым талесом укрыто;
и ни фига, что чудеса,
и ничего, что в глаз, не в бровку:
на пятьдесят бы два часа
всех вас на Невскую Дубровку!

 

18

Вот так и музыка сама с собой
всегда играет в маленькие руки
в разлуках крови темно-голубой,
по пальцам пересчитывая звуки.
Она, как в морозильнике маньяк,
их бережет, вытаскивая только,
когда нужна мазурка или полька
или потыкать ноты просто так.

 

19

Смотри сюда, как не сюда,
смотря в глаза густому студню:
здесь в полночь умерла вода,
и воздух здесь умрет к полудню.
Смотри отсюда, но не так,
как смотрят, отвернув отсюда
глаза, а как дурак, дурак,
что ждет обещанного чуда.

 

24

Вот здесь и тайна, в этом самом дне,
во дне самом, вот в этом сером флаге,
вот в этом жирном смазанном пятне
на серой замусоленной бумаге,
где буквы жить сошлись не по любви,
но потому, что врозь темно и страшно,
а так — ты хоть горшком их назови —
они ума оскаленного брашно.

 

26

Вот этот воздух, без него нельзя
сказать от сердца и вздохнуть не можно,
нельзя стоять столбом, звезду слезя
и веки разлепляя осторожно.
Вот этот воздух. Что же без него?
Молчать в сердцах и ставить пыль живую
столбом позорным посреди всего,
не разлепляя губы поцелую...

 

32

Вот здесь, в помойно-мусорном каре,
из брюха полыхающего бака,
из всех ошметков жизни, из пюре,
из попурри, где роется собака
(она же — крыса, голубь, человек),
с раскатом всепрощающего мата
и должен встать обиженный навек
в горящей шубе местный Фарината.

 

33

Смотри на снег. На что смотреть?
А вот на эти, вот на эти,
торчащие наполовину, треть
по горло, трепетные плети.
В них больше нету вещества,
и можно пить сквозь эту «нету»
пустые долгие слова,
в затылок всасывая Лету.

 

37

Смотри во двор, смотри стоп-кадр
кина собачьего смешного,
жмись лбом к стеклу, держи удар
его молчания большого.
Кто первым рассмеется, тот
и будет в том бою бескровном
последний первый идиот,
прижатый стеклышком покровным.

 

40

Вон там квадратики впотьмах,
горящие простые души,
пиши «впотьмах», читай «в домах»,
чьи стены да имеют уши,
чтоб слышать в общем ничего
особенного: смех и слезы,
и крик, и шепот — вещество
прекрасной жизни, страшной прозы.