История Германии XX века глазами Франца Гёлля

 

Fritzsche P. THE TURBULENT WORLD OF FRANZ GOLL: An Ordinary Berliner Writes the Twentieth Century. — Cambridge (MA): Harvard University Press, 2011. — 260p.

 

Жанр исторической биографии, где в центре повествования находится герой или антигерой, получил широкое распространение в традиционной политической ис­тории. Жизнеописания «великих людей» находились в фокусе исследователь­ского интереса историков со времен Плутарха. Важной особенностью этого жанра является его назидательный характер, требующий от читателя не просто соотне­сения собственных представлений о том или ином историческом событии с био­графическими подробностями об известных людях прошлых эпох, но и обяза­тельной эмоциональной оценки слов и поступков героя, сравнения его с собою.

Персонификация исторического времени в биографии известной личности создает об­манчивое впечатление полной зависимости эпохи от масштабов самой личности. Парадные портреты исторических деятелей, созданные историками, образуют галерею, где нет места простому человеку: «великий» человек форми­рует эпоху, а «рядовой» — формируется ею. При этом не стоит забывать, что ничем не при­мечательные «простые» люди являются основ­ными акторами, формирующими повседневную жизнь во всем ее многообразии: привычки, мода, поведение, пристрастия, правила и т.д. Не случайно, что «отказ от стремления рассматри­вать личность как некую гомогенную фигуру, которая идентична сама себе или желает быть таковой, утвердился теперь и в исторической науке. Необходимы индивидуальные биогра­фические исследования, ставящие в центр внимания кажущиеся противоречия, особенно — исследования биографий якобы "безымянных" рядовых людей»^[1].

В этом смысле интерес исследователей к частной жизни человека, его пережи­ваниям, внутренней жизни, проблемам выбора при принятии решения, то есть «интерес экзистенциального характера»^[2], все чаще проявляется профессиональ­ными историками. Этот интерес свидетельствует об общей гуманизации соци­ально-гуманитарного знания — для него интерес к заурядному больше не является маргинальной темой, не вписывающейся в мейнстрим академической науки^[3].

Итак, жанр исторической биографии, или «персональной истории», в настоя­щее время затрагивает разные уровни изучения прошлого и пользуется заслу­женной популярностью как в отечественной, так и в зарубежной историографии.

В книге американского историка Петера Фрицше представлена биография «ря­дового», «ординарного» берлинца Франца Гёлля (1899—1984), прожившего жизнь в одном городе и наблюдавшего за переменами, выпавшими на долю Берлина и всей Германии в ХХ столетии. Уникальность этих наблюдений в том, что, вместе с личными, абсолютно частными, значимыми лишь для него переживаниями, они нашли отражение в дневниковых записях, которые велись им с 1916 по 1984 г. В этих записях были затронуты такие темы, как «личность самого автора, история Германии, политические события в Германии и Европе, естественно-научная ис­тория, сексуальность» (с. 12). Помимо дневников письменное наследие Гёлля включает в себя воспоминания, посвященные Веймарской республике, рукопись манифеста «Путь спасения» (1921), книги домашних расходов и поэтические тексты. Все эти источники образуют большой корпус документов личного про­исхождения (или эго-документов) продолжительностью в 67 лет, где уместились четыре эпохи: кайзеровская Германия, Веймарская республика, национал-социа­листическая диктатура и демократическая послевоенная ФРГ в ее очень специ­фическом, западноберлинском варианте, как авансцены холодной войны.

Работа Фрицше построена на всестороннем анализе эпистолярного наследия Гёлля, где субъективность источника намеренно выносится на первый план для того, чтобы подчеркнуть интеллектуальный мир, самосознание и индивидуаль­ный жизненный опыт автора текстов. Этот методологический прием позволил не только раскрыть внутренний мир «ординарного» берлинца, но и выявить те со­циальные изменения, которые произошли в Германии на протяжении ХХ в. Вы­зов эпохи модерна отразился на жизни простых горожан, которым было необхо­димо найти себя в зыбкой социальной реальности, «поэтому такое значение стала приобретать саморефлексия» (с. 11).

Специфика работы в жанре «персональной истории» обусловлена изначальной субъективностью и нелинейностью повествования в эго-документах, где внутрен­ний диалог с самим собой разворачивается на фоне глобальных исторических со­бытий. Именно здесь со всей очевидностью проявляется сложность и противо­речивость человека как объекта исторического исследования. Перед историком стоит задача не только попытаться понять эмоционально-психологическое состоя­ние своего «героя» (то есть проанализировать внутренний мир), но и рассмотреть его взаимодействие с окружающим миром в самых разных его проявлениях, с культурными и интеллектуальными традициями. Фрицше решает этот вопрос, структурируя работу по проблемному принципу, в соответствии с которым он вы­делил как частные, так и общественно-политические вопросы, занимавшие Гёлля: стремление к писательству, работа и увлечения, личная жизнь, размышления об истории Германии. При этом основной темой авторских рассуждений остается во­прос о типичности воззрений Гёлля для его поколения, их репрезентативности. Фрицше показывает, как менялись увлечения и мировоззрение автора дневника, отражая те перемены, которые происходили в политической, социальной, эконо­мической и культурной жизни Германии. В этом смысле многие суждения Гёлля «являются мнением большинства немцев его поколения» (с. 4).

Хотя, конечно, в жизни «ординарного берлинца» Франца Гёлля есть ряд об­стоятельств, напоминающих об уникальности судьбы каждого человека. С дет­ских лет и до самой смерти Гёлль прожил в берлинском районе Шёнеберг по ад­ресу Россбахштрассе, 1. В этом доме он снимал квартиру вместе со своей матерью, а после ее смерти в 1954 г., так и не обзаведясь семьей, продолжил здесь жить уже в одиночестве. Состояние здоровья не позволило Гёллю принять участие ни в Первой, ни во Второй мировых войнах.

Гёлль принадлежал к поколению, на долю которого выпало крушение привыч­ного уклада жизни кайзеровской Германии, две мировые войны, опыт существова­ния в условиях диктатуры и кардинальная смена немецкой (прусской, говоря о Бер­лине) политической традиции после 1945 г. Его отец Франц Гёлль, а точнее фон Гёлль, был внебрачным сыном обедневшего прусского дворянина, и Гёлль пишет о себе только с приставкой «von», подчеркивая тем самым свое дворянское про­исхождение. Гёлль не занимал высоких должностей и всю жизнь работал служащим в различных учреждениях, выйдя на пенсию в 1964 г. Нереализованность собствен­ных амбиций нашла воплощение в дневниках, которые служили ему «оправданием отсутствия воли, неспособности превзойти себя и вырваться вперед» (с. 35).

Отсутствие университетского образования Гёлль с лихвой компенсировал чте­нием книг «от Горького и Клейста до Вейнингера и Дарвина» (с. 17). В круг его интересов входили не только художественная литература, но и научные работы по естественной истории, физиологии, биологии, физики, химии, истории и фи­лософии. Все это нашло отражение в дневниковых записях, многочисленных кон­спектах и списках прочитанных книг, которые Гёлль вел до своей смерти. Кроме того, немаловажное значение для понимания мировоззрения Гёлля имеют его поэтические опыты. До начала 1940-х гг. он предпочитал считать себя поэтом, пусть и не признанным.

Увлечение естественно-научными дисциплинами, призванными открыть все тайны вселенной, преклонение перед техникой и ее возможностями и одновре­менно — перед поэзией по праву можно считать ключевыми характеристиками поколения родившихся на рубеже XIX—ХХ вв., вне зависимости от их полити­ческих пристрастий и общественного положения. Самым ярким примером такого симбиоза является фигура Эрнста Юнгера (1895), начавшего вести свои фрон­товые дневники почти одновременно с Гёллем. В 1920 г. Юнгер издаст их отдель­ной книгой «В стальных грозах»^[4], которая принесет ему славу блестящего сти­листа и проницательного наблюдателя.

Под влиянием Ницше роль поэта — истинного творца и пророка, стоящего выше буржуазной морали и ценностей, — завораживала молодых людей в той же степени, в какой техника виделась им необходимым инструментом нового инду­стриального будущего^[5]. В 1932 г. появляется главный социально-философский труд Юнгера «Рабочий: Господство и гештальт»^[6], «подготовленный всем ходом эволюции его воззрений на историю, общество, человека и технику»^[7]. Тем самым романтический поиск собственной героики, постоянная рефлексия о своем пред­назначении (Гёлль воспринимает себя «как объект события, над которым он не властен» (с. 39)) были свойственны всему поколению.

Желание разобраться в себе, прежде всего — понять, в чем причина невостре­бованности и непризнания, помноженное на увлечение биологией, теорией есте­ственного отбора и Отто Вейнингером, привело Гёлля к «научному» объяснению. Диагнозом, который Гёлль поставил себе, была «дегенерация», что, по его мне­нию, «означало отказ от семьи в пользу собственного гения» (с. 80).

Теория вырождения стала чрезвычайно популярной в Европе и России в эпоху fin de siecle. Ранний модернизм возник на пересечении новых эстетических устрем­лений и медицинских исследований об упадке психического и физического здо­ровья^[8]. С началом Первой мировой войны вопросы физической неполноценности и нравственного упадка касались уже не отдельных представителей искусства, ли­тературы и художественной сцены, а отдельных народов и стран. В частности, в Германии Первая мировая война рассматривалась как доказательство упадка и разложения европейской, «западной» цивилизации и противопоставлялась моло­дой, энергичной немецкой культуре^[9].

Поражение в войне и последовавшее за этим провозглашение первой немецкой республики многими рассматривались как насильственное принуждение Герма­нии принять вырожденческую, дегенеративную форму существования. Одним из последствий этого стал резкий рост антисемитизма^[10]. Фрицше отмечает, что Гёлль высказывал «антисемитские мнения задолго до того, когда это станет эле­ментом государственной идеологии» (с. 143). В данном случае уместно вспомнить еще одного ровесника Гёлля — Йозефа Геббельса (1897—1945), также оставив­шего после себя многочисленные дневники. В его ранних записях присутствуют похожие размышления о вырождении, желании целиком посвятить себя литера­туре и объяснить самому себе собственный антисемитизм^[11].

В 1950-е гг. Гёлль пытался заниматься самопсихоанализом, методично записы­вая свои сны и их интерпретацию. Впрочем, это никак не изменило его мнения о себе как о человеке, «который застрял в детстве, настоящая жизнь которого все еще не наступила» (с. 40). В данном случае Фрицше удачно показал взаимодей­ствие личности и социокультурных изменений; реалии времени изменились, и это потребовало переключения: Гёлль перестал использовать биологические объясне­ния и метафоры, предпочтя им психологические и психоаналитические термины.

К числу самых драматичных и трагических периодов, отраженных в дневниках и воспоминаниях Гёлля, относятся времена Веймарской республики и национал- социалистической диктатуры. В Германии 1920-х гг., пережившей тотальный кри­зис всех форм общественного уклада и национальное унижение, основная мас­са населения утратила ценностные ориентиры и положительную самооценку. Ноябрьская революция 1918 г. и Веймарская республика оказались в сознании большей части жителей Германии связаны с проигранной войной и Версальским мирным договором. Новое государство не устраивало ни представителей по­литического истеблишмента, ни академические круги, ни простых граждан и «служило лишь объектом для издевательств и шуток»^[12]. Патриотизм и чувство уязвленного национального достоинства становятся характерными чертами боль­шинства немцев вне зависимости от партийной принадлежности.

Атмосфера остро переживаемого кризиса и нестабильности, царившая в вей­марской Германии, способствовала расцвету многочисленных антиреспубликан­ских, антиправительственных и националистических течений, причудливым об­разом сочетавших в себе социалистические и националистические идеи. Гёлль предложил свой вариант возрождения Германии, написав в 1921 г. манифест «Путь к спасению», где попытался объединить левый и правый идеологические полюсы. Спустя 16 лет, в 1935 г., Гёлль записал в своем дневнике, что «национал-социалисты реализовали большинство предложенных в его манифесте решений» (с. 143).

Неприятие республики было обусловлено не только падением уровня жизни и социальными потрясениями, но и «духовным» поражением Германии. Это, в частности, выразилось в протесте подавляющего большинства населения про­тив ментальной интеграции с новым порядком, сопровождавшемся не только от­страненностью и озлобленностью по отношению к врагам внешним, но и целена­правленным поиском врагов внутренних. Существенная часть интеллектуалов веймарской Германии выражала откровенное презрение к республике и демо­кратии, которые не могут пустить корни в немецкой политической традиции^[13].

В этом смысле мнение Гёлля, считавшего, что «политики заняты бесконечной по­литической борьбой, в которой забывают о немецком народе и Германии» (с. 140), можно рассматривать как общую точку зрения большинства немцев того времени.

Ответ на ключевой вопрос истории Германии ХХ столетия — о приходе к вла­сти Гитлера — Фрицше видит в противостоянии двух экстремистских партий: коммунистов и национал-социалистов. Политическая конструкция Веймарской республики, отягощенная экономическим кризисом, оказалась не в состоянии выдержать противостояние КПГ и НСДАП. Если посмотреть результаты выбо­ров в рейхстаг в 1933 г. в Берлине, то мы увидим, что коммунистическая партия получила 30,1% голосов избирателей, а национал-социалистическая рабочая пар­тия — 31,3%, что свидетельствует о том, что в Берлине находилось равное коли­чество сторонников этих партий^[14].

Гёлль не был членом партии и до 1935 г. относился к национал-социализму вполне лояльно. Фрицше объясняет удаление Гёлля во «внутреннюю эмиграцию» психологическим дискомфортом, порожденным не столько идеологией, сколько практиками национал-социализма, который «бесцеремонно и грубо вторгался в частную жизнь граждан, что напоминало Гёллю манеру поведения школьных ху­лиганов» (с. 149). Неприязнь Гёлля к национал-социализму возрастала с конца 1939 г. и окончательно укрепилась в нем к 1943 г. Фрицше выделяет здесь два этапа. К первому этапу относится постепенная замена местоимения «мы», которое появи­лось в дневниках Гёлля после 1933 г. и означало признание единства собственных взглядов и целей с партийными, — на «они», то есть руководство и членов НСДАП (с. 150). Одновременно с этим в дневниках появляется несогласие с политикой пре­следования евреев (с. 157). Начало второго этапа заметно по изменению отношения Гёлля к Веймарской республике: оценки, данные им в дневниках, носят подчерк­нуто негативный характер, тогда как в воспоминаниях, начатых в 1943 г., о «смут­ных годах» первой немецкой республики нет ни слова. В свою очередь, воспоми­нания переполнены тоской по бурной ночной жизни Берлина «золотых двадцатых» с ее кино, кабаре, клубами для гомосексуалистов и пикниками на Ванзее (с. 69).

В послевоенных дневниках Гёлля ничего не сказано о важнейших событиях из жизни родного города: блокаде Западного Берлина и воздушном мосте в 1948 г. Ничего не сказано ни о строительстве Стены в 1961 г., ни о речи Кеннеди в 1962 г. При этом Гёлль очень интересуется проблемами распространения ядерного оружия и его возможного использования, противостоянием США и СССР. В 1970-е гг. Гёлль стал яростным сторонником В. Брандта и его «восточной политики», направ­ленной на нормализацию отношений с СССР и странами Варшавского договора.

Петеру Фрицше удалось подчеркнуть автономию и самоценность личности Гёлля, поставив в центр внимания изучение его психологических характеристик. В то же время отметим, что работа нередко страдает от отсутствия обобщения ре­зультатов. Этот недостаток можно компенсировать, познакомившись с основ­ными работами Петера Фрицше по истории Германии первой половины ХХ в. — книгами «Репетиции фашизма: популизм и политическая мобилизация в веймар­ской Германии», «Читая Берлин 1900 года», «Как немцы стали нацистами» и «Жизнь и смерть в Третьем рейхе»^[15].

Благодаря редкой для «турбулентного» ХХ столетия географической «ста­тике» автора дневников, а также его увлеченному стремлению разобраться в себе и окружающем мире «ординарный» житель Берлина Франц Гёлль был настолько же уникален, насколько и типичен.