Научная конференция «Первые Кононовские чтения. К 55-летию со дня рождения Николая Кононова»

(Калининград, Балтийский федеральный университет имени Иммануила Канта, 4—5 апреля 2013 г.)

 

Отношения читателя и писателя — это диалектика взаимного делания: инженеры формируют человеческие души, но, когда читательские души мертвы, писатель ничего не значит. Живой и дающий жизнь читатель — это залог бессмертия твор­ческих свершений автора — даже в тех случаях, когда последний следует завету Ролана Барта. Встреча читателя и писателя обычно проходит по определенным правилам: читателю нужен автограф, писателю — признание. Мирный характер этих встреч, однако, чреват тем, что диалог может быть бесплоден. Более профес­сиональные читатели собираются на научные конференции и получают шанс откровенно высказаться об откровениях писателя. Там-то и царит бог войны: сталкиваются разные точки зрения, ведется сражение за наиболее адекватную ин­терпретацию интенций и сентенций писателя. Кто кого сделает в этих условиях, максимально приближенных к боевым?..

История русской литературы знает не так много случаев, когда сам писатель участвовал в конференции, посвященной его творчеству. Подобные экспери­менты рискованны для обеих сторон: исследователи чувствуют себя более раско­ванно в отсутствие автора, который может подтвердить или опровергнуть их вы­воды. Для писателя личное присутствие в научной лаборатории тоже чревато непредсказуемыми последствиями — исход такой операции без наркоза может быть различен.

Конференцию открыл директор недавно образованного Института гуманитар­ных наук БФУ им. И. Канта Валерий Гальцов. В выступлении он отметил, что одно из первых событий в научной жизни нового института междисциплинарно по своей природе, а присутствие самого писателя налагает особую ответствен­ность на участников. С приветственным словом от лица организаторов к собрав­шимся обратилась также заведующая кафедрой славяно-русской филологии На­талья Лихина. Все секции конференции имели игровые названия, что помогало придать карнавальный характер нетипично холодному апрелю.

Первая секция называлась «Сложно сочиненное, или Мета физика Николая Кононова». Профессор Мария Дмитровская (БФУ им. И. Канта) представила доклад «55. (Со)автор (со)творения, или Личные счеты писателя Николая Кононова». По мнению докладчицы, основной вопрос творчества Кононова — «Что / кто есть я?» Писатель играет с местоимениями первого и третьего лица (ego / его), причем это отождествление «я» и «он» вписано в грамматическую систему русского языка. Реконструируя художественную систему Н. Кононова, доклад­чица сосредоточилась на понятии отражения — рефлексии, которая в русском языке имеет и оптическое, и философское значение. Писательская игра омони­мами, межъязыковые грамматические переходы, активное использование ана­грамматического кода — черты творчества Н. Кононова, которые исследователь­ница проиллюстрировала многочисленными примерами из стихов, рассказов, а также романов «Похороны кузнечика» и «Фланёр». Наряду с первым и третьим лицами, которые постоянно меняются местами у писателя, присутствует и второе лицо, «ты». Его появление требует контакта, прикосновения (докладчица обра­тила внимание на то, что глагол «тыкать» также полисемичен: это и быть фа­мильярным, называть другого на «ты», и касаться, протыкать). Прикосновение обычно осуществляется рукой. Здесь важным становится значение пятеричности, пальцевого счета. Закончился доклад размышлением над датой рождения писа­теля 14 апреля (сумма цифр — 5), по старому стилю — 1 апреля. Число, которое уместно интерпретировать как «14-е число весеннего месяца нисана» (день Песаха в еврейском календаре). Продолжая анализ числового кода, можно сказать, что репрезентантом 55-летия Николая Кононова могут быть две раскрытые руки.

Алиса Скрябина (аспирантка БФУ им. И. Канта) выступила с докладом «'Чис­тый гений" (об одной константе у Николая Кононова)». Оба слова — «чистый» и «гений» — полисемантичны, и порождаемая ими многозначность реализуется в различных мотивах и сюжетах. Докладчица осмыслила культурный фонд имен, на который опирается писатель (Евгения, Геннадий), подчеркнула значимость омонимов (латинское genialis отсылает как к гению, так и к брачному ложу, от­сюда созвучие корней *gen- и жен-, реализуемое в парах типа «жена» — «Женька»). В рассказе «Гений Евгении» Н. Кононов обыгрывает различные еван­гельские мотивы в сниженном виде (принесение Евгенией сына в жертву). В рас­сказе «Quinta da Rigaleira» появляются тихие алкоголики, которые трактуются как гении места (genius loci). Обычно гениям места сопутствуют собаки, и бестиарий писателя получает определенное истолкование в контексте размышлений о природе гениальности.

Доцент Наталья Лихина (БФУ им. И. Канта) в докладе «Коммуникативное пространство романа Николая Кононова 'Нежный театр"», по собственным сло­вам, разыграла пьесу, представила поток (бес)сознания. Стартовый вопрос — о смысле названия произведения. Автор сам объясняет его тем, что внутри него «разыгрывалась пьеса». Для докладчицы «Нежный театр» — это не только «изыс­канное, пряное, завораживающее письмо», но и «шокирующий роман». Центр потока бессознания образует рефлексирующий герой в шизоидном дискурсе. Из­быточная сексуальная активность героя понимается как способ почувствовать себя живущим; характерно, что метафорика романа — особого рода. Описанная телесная близость не предполагает коммуникацию. Это наблюдение заставляет размышлять о мотиве пустоты в романе. Это пустота семейная, социальная, фи­зическая, вербальная... Чистый ноль коммуникации, который представлен в ро­мане, ставит задачу нового типа: роман нужно переписать, что исследовательница, по собственному шутливому замечанию, и попыталась сделать.

Вторая секция называлась «Pro/за: Кон(текст) он нов». Первой выступила ас­пирантка Наргиза Темирова (БФУ им. И. Канта) с докладом на тему « "Наш аречь была центонна" (смыслообразующая роль интертекста и языковой игры в рассказе Николая Кононова "Трехчастный сиблинг")». Многочисленные интертекстуальные отсылки в рассказе были распределены исследовательницей по группам: биб­лейские номинации, античные реминисценции, аллюзии на русскую литературу (особо — на литературу Серебряного века, в том числе на произведения Анны Ах­матовой, Александра Блока, Осипа Мандельштама, Бориса Пастернака и других), скрытые цитаты из песен и т.д. Эрудиция писателя подчеркивается разнообра­зием отсылок — от «Венеры в мехах» Л. Захер-Мазоха до «Анти-Дюринга» Ф. Эн­гельса. Центральной, по мнению докладчицы, является семантика троичности, которая то утверждается, то уходит в сторону, когда автор колеблется между об­разами триумвирата и квадриги. На первый взгляд, это нарушение придает пове­ствованию комический характер, но в действительности оно позволяет обна­ружить глубинные проблемы русского языка. Н. Кононов показывает нехватку в грамматической системе местоимений для обозначения разных по своей сущ­ности объектов: «он» — это одновременно «мой он», «наш он», «не тот он» и т.п. Интертекстуальность — это важнейший прием, обеспечивающий структурно- смысловую целостность повествования, а обращение к претекстам выявляет ос­новные темы — музыки, движения, антропоморфизма, сиблинга.

Затем Алиса Скрябина представила еще один доклад — «Оля crazy (повесть Николая Кононова "Источник увечий" в зеркале одного кинофильма)». Он был по­священ установлению скрытого интертекстуального источника, который лег в ос­нову повести «Источник увечий», — фильма «Королевство кривых зеркал», сня­того в 1963 году режиссером Александром Роу по одноименной повести Виталия Губарева. В мрачновато-фарсовой повести Н. Кононова главный герой вступает в контакт с персонажами, порожденными его фантазией, зеркальными двойни­ками самого героя. Связь повести и фильма А. Роу прослеживается на нескольких уровнях: на уровне хронотопа, системы персонажей и сюжета. В фильме привыч­ный ход вещей нарушается, когда главная героиня, третьеклассница Оля, прохо­дит сквозь волшебное зеркало и оказывается в Королевстве кривых зеркал, где сталкивается со своим отражением — девочкой по имени Яло (имя Оля в зер­кальном отражении). Яло по отношению к Оле оказывается «карнавальной па­рой» и воплощает все ее недостатки. Но если в фильме Оля прекрасно осознает, что Яло — это одна из ее сущностей, то в повести герой долгое время даже не до­гадывается, что друг юности, успешный, циничный, беспринципный Овечин — это его зеркальный двойник, злой гений. В повести и в фильме представлена «тра­фаретная система действующих лиц» (термин О.М. Фрейденберг): каждый пер­сонаж является двойником Другого, и в конечном счете все они двойники глав­ного героя. Эта система предполагает существование в тексте как минимум трех персонажей, способных на определенном этапе сюжета замещать друг друга. Именно появление третьего действующего лица вносит коллизию в произве­дение. В фильме такую роль играет зеркальщик Гурд (Друг). Он, как и Яло, двой­ник Оли, но при этом воплощает в себе ее положительные качества: честность, способность к самопожертвованию, бесстрашие. В повести «Источник увечий» Н. Кононов использует сходную систему персонажей: здесь есть главный герой и два двойника, отражающие разные его сущности. Троице Яло — Оля — Гурд соответствует троица Овечин — главный герой — Оля, которой отведена роль спасительницы.

Завершило первый день конференции выступление издателя книг Николая Кононова Ильдара Галеева («Галеев-Галерея», Москва). Галеев подчеркнул, что поле Кононова — это не только интертекстуальность, но и интерконтекстуальность, проявляющаяся в многообразии отсылок к изобразительному искусству и музыке. Затем сам писатель прочитал свои стихи (эта часть программы получила название «Le lefon sur le sens et le son / Что значит научить звучать и значить? Во весь голос»). Предуведомляя чтение стихов, Кононов поделился с аудиторией своими ощущениями от первого дня конференции: «Я почувствовал, что тот гор­мон убедительности, который я хотел вложить в свои тексты, уловлен...» Писа­тель признался в том, что «счастлив сегодня»: его пребывание на калининград­ской земле особенно значимо для него тем, что его отец завершил войну в Кёнигсберге. Поэтому постоянное возвращение писателя к немецкой тематике — это и своего рода диалог с отцом. Чтение стихов стало финальным аккордом, завер­шившим первый день Кононовских чтений.

Второй день конференции открыла третья секция, «Стих о творение про изведение». В ней прозвучал доклад профессора Натальи Бабенко (БФУ им. И. Кан­та) «Опорная лексика "показаний" поэта ("З/К, или Вивисекция. Книга протоко­лов" Михаила Золотоносова и Николая Кононова)». Иллюстрацией к процессу «живо-сечения» или «рас-сечения» текстов послужила упомянутая в книге кар­тина Рембрандта «Анатомия доктора Тульпа»: манера писателя говорить пре­красно о страшном, по словам докладчицы, напоминает именно эту картину. Опорная лексика — это лексика, на которую можно опираться для адекватного понимания замысла писателя. Это прежде всего привычные слова («стих», «по­нимание», «тело»), которые внятны в повседневных смыслах, но в то же время приобретают особое значение в контексте постмодернизма. Именно в постмодер­нистской системе координат особыми становятся такие понятия, как наслажде­ние, безумие, желание, телесность, шизоидность и другие. Николай Кононов со­знательно вводит читателя в круг менее понятных для обычного читателя слов: меандр, волапюк, диполь, эпюр и др. Употребление таких терминов, как это убе­дительно показала докладчица, обусловлено характерным для писателя совме­щением научного и художественного дискурсов. Книга «Вивисекция», по мнению исследовательницы, раскрывает для нас аутентичное слово автора, которому нужно и можно верить. «Есть предел комментирования, и мне кажется, что сейчас мы до него добрались», — процитировала докладчица слова писателя.

Четвертая секция «Быть на/при Коле, или Фарватер "Фланёра" Николая Ко­нонова» включала несколько докладов. Доцент Илья Дементьев (кафедра исто­рии БФУ им. И. Канта) представил доклад «Коли муза Клио: История души че­ловеческой и история народов в романе Николая Кононова "Фланёр"». Вначале было поставлено несколько вопросов: что означает название романа, как воссоз­дать структурно-смысловую целостность повествования, для чего автору пона­добилось включать в нарратив тексты из реального отрывного календаря, какова основная фигура умолчания в романе. Углубляясь в этимологию слова «фланёр», можно прийти к значимому для писателя комплексу значений — это и астральная семантика, и семантика судьбы, и семантика блуждания. Целостным повество­вание становится потому, что оно представляет собой своего рода роман путеше­ствия в античном духе. По мнению докладчика, путешествие разворачивается в двух пластах. Рассказчик странствует физически (начинается повествование в Белостоке, потом читатель видит героя в Валетте, затем большая часть событий происходит в советском Поволжье, наконец N. отправляется на юг, где его следы теряются). Однако одиссея души-скиталицы рассказчика изоморфна другому пу­тешествию, спрятанному в композиции романа: это постепенное проникновение в глубины Космоса и одновременно постижение глубин Логоса. Получают свое объяснение и листки отрывного календаря, текст которых связывает время (от­сылка к датам) и пространство (содержание ежедневных записей). Фигура умол­чания с учетом двойного путешествия, по мнению докладчика, — это Багдад (Вавилон). Аллюзии на прошлое этого города помогают достроить смысловое единство художественного мира романа — единство, зашифрованное автором множеством способов. История народов и история души человеческой у Николая Кононова — это история блуждания, имеющая как бытовые формы выражения, так и космические параллели.

Затем с докладом «Родина и орден госпитальеров: парадоксы и метаморфозы оппозиции "свой/чужой" в романе Николая Кононова "Фланёр"» выступила аспи­рантка Наталья Мурзич (БФУ им. И. Канта). Докладчица обратилась к значимым для романа (лейтмотив романа задан уже в эпиграфе) лексемам «скиталица» и «гостья», а также к оппозиции «свой» / «чужой». Перемещения рассказчика об­уславливают, по мнению докладчицы, желание героя прижиться в чужих простран­ствах, неудачные попытки освоиться в них, преобразовать «чужое» в «свое». Эта оппозиция имеет коннотации не только в географии художественного простран­ства, но и в этнографии: акцентируется особая роль немцев, противопоставленных русским. Скрытая немецкость однозначно воспринимается персонажами как си­ноним отчужденности, вынужденной немоты. Анализируя семантику гостеприим­ства, докладчица приходит к многозначному понятию «госпитальеров» (hospitalis, «гостеприимный»; в Саратове во время войны располагалась госпитальная база; едва ли случайным был визит рассказчика на Мальту, исторически связанную с ме­таморфозами рыцарского ордена госпитальеров). Герои романа «Фланёр» описы­ваются автором как братья-рыцари и братья-врачи (очевидны аллюзии на историю ордена). Семантика искусства, а также имя одного из персонажей — Иоаннушка (Иван) — отсылают к картине Караваджо «Усекновение главы Иоанна Предтечи», которую рассказчик видит в соборе Св. Иоанна на Мальте. Значимость картины также отмечена тем фактом, что фланёр, созерцая ее, обращается к Спасителю, а в последних строках романа приходит к выводу, что Спасителя нет. В течение всего романа рассказчик странствует, пребывает в поиске родины и обретает ее лишь в тот момент, когда его скитающаяся душа воссоединяется с телом.

Наталия Вечтомова (Балтийская государственная академия) выступила с до­кладом «Философическое письмо: О посвящении лету священному (главка "Его по­черком" в структуре романа Н. Кононова "Фланёр"». Всю прозу Кононова доклад­чица интерпретирует как философическое письмо. Главка «Его почерком», по мнению исследовательницы, играет в романе «Фланёр» особую роль, вступая в диалогические отношения с главкой «Мои документы» (мои документы — это на самом деле его, чужие документы; его почерком — это в действительности своим почерком, потому что фланёр идет на телеграф переписывать стихи В.А.). До­кладчица обратилась к этимологии слова «телеграф» и межъязыковым перехо­дам, которые позволяет осуществить фонетическая форма этого слова: др.-греч. теХею, 'завершать', а также 'посвящать' — рассказчик сообщает о том, что посвя­щенные ему стихи «оказались последней каплей моей жизни с ним»; беХерод— 'полноводный, живительный', часто это слово связано с водной стихией, рекой и речью; рус. тело и лето, а также лат. leto 'убивать, умерщвлять' и tela 'ткань'. Фланёр переписывает стихи, посвященные ему, даже священные, и это действие происходит летом священным. Прямая цитата из «Апологии сумасшедшего» П.Я. Чаадаева, которая написана на листке отрывного календаря и воспроизве­дена в романе, представляет собой проспект или аннотацию к главке «Его почер­ком». Эти многоуровневые языковые переходы позволяют восстановить широкий круг мотивов романа, в которых метаморфозы «своего» / «чужого» и «живого» / «мертвого» обнаруживают свою принципиальную возможность.

Завершил работу секции доклад профессора Марии Дмитровской «Коли муза Клио: История души человеческой и история народов в романе Николая Кононова "Фланёр"», продолжающий одноименный доклад Ильи Дементьева. Отправной точкой стал вопрос о том, почему во «Фланёре» изображается мир, но совсем не изображается война. Весь период Второй мировой войны оказывается пропущен­ным. Непонятно, где воевал N. (повествователь-фланёр) и что происходило с ним в это время. В докладе утверждалось, что семантика войны, противостояния в скрытом виде присутствует у Н. Кононова в описании взаимоотношений между N. и Тадеушем, а с учетом важной роли зеркал в построении образов все сводится к взаимодействию Я со своим EGO. Семантика противостояния, мира и войны обнаруживает у Н. Кононова тесную взаимосвязь и преемственность по отноше­нию к «Войне и миру» и «Севастопольским рассказам» Толстого. Война как ис­торическое событие, по мнению докладчицы, у Кононова тождественна отноше­ниям души и тела.

Конференция завершилась секцией «Quinta essentia / квинтэссенция / пятый элемент». Аспирантка Юлия Пашина (БФУ им. И. Канта) выступила с докладом «Рассказ Бориса Зайцева "Улица святого Николая" в житийной и жизненной пер­спективе», не связанным напрямую с творчеством Н. Кононова (зато обыгрываю­щим его имя). Докладчица показала, что извозчик Микола в рассказе Б. Зайцева неслучайно назван автором именно так: это не просто отсылка к истории Николая Угодника, но анаграмма тезиса «Мы Коля», то есть «Мы [все] — Коли»; извозчик предстает метафорой русского народа, причем народа-победителя (этимология имени), а затем и метафорой всех людей. «Николаевская» семантика закодиро­вана на уровне как лексики в рассказе, так и топографии художественного мира Бориса Зайцева. Само название рассказа «Улица святого Николая» трактуется двояким образом: во-первых, как название Арбата, где до революции находились три церкви, носящие имя святителя; во-вторых, в значении «у лика (у лица) свя­того Николая». «Семантика, связанная со святым, — это семантика круга, цикла. Николай Чудотворец способен провести людей в метель жизненную и помочь им; Николай Кононов тоже способен творить чудеса, и ими являются его про­изведения», — подытожила свое выступление докладчица.

Несмотря на то что доклады закончились, чтения продолжались. «Критичний стан речовини: Предел членораздельной речи» — так называлось итоговое вы­ступление Н. Кононова. Писатель признался, что описать чувства, которые ему довелось пережить во время конференции, трудно. Охарактеризовав вкратце свой писательский путь и оценив перспективы, он подчеркнул, что представленный на чтениях взгляд на литературу не через биографию, а через язык кажется ему наиболее верным. «Для меня это реабилитация и санкция — я перестал себе ка­заться самозванцем. Вы сделали меня», — признался Николай Кононов.

Организаторы подвели итоги чтений лозунгом «Отточи я и много точи я: слово в заключение / в заточении». Выступила Наталья Лихина, отметившая значение произошедшего события для истории литературы: Калининград стал местом серьезного изучения творчества одного из самых интересных современ­ных русских писателей, и это дает основания надеяться на продолжение Кононовских чтений. Последним было слово Марии Дмитровской, главной вдохнови­тельницы проекта. Небольшой заключительный перформанс подчеркнул игровой характер науки о литературе. Только такая наука, которая позволяет себе сочетать академизм с игрой, может добиться того, чтобы писатель признался в финале диа­лога: вы сделали меня.

Илья Дементьев