Дискурсы о мигрантах в современной российской прессе:

СТРАТЕГИИ БОРЬБЫ ЗА ЗНАЧЕНИЕ

 

Под «дискурсом» в этой статье мы будем понимать систему репрезентации, поддерживающую когерентный набор смыслов относительно какого-то предмета^[1]. В соответствии с этим дискурс-анализ предполагает изучение создания и циркуляции значений. Такая интерпретация дискурса и дискурс-анализа открывает проблематику соотношения репрезентации и реальности, акценти­рует внимание на понимании знаков (соответственно, «языков», дискурсов) как инстанции, которая опосредует наше восприятие реальности. Соответ­ственно, доступ к «реальности» осуществляется только посредством той или иной системы категорий (которые влияют на то, что мы понимаем под «ре­альностью»). Предполагается, что реальность какого-либо события не отме­няет того, что мы воспринимаем его всегда в категориях того или иного дискурса. Как пишут Э. Лакло и Ш. Муфф, землетрясение является событием, которое произошло в действительности и не зависит от нашей воли, но понимание «землетрясения» может происходить только внутри того или иного дискурса. Так, «землетрясение» может определяться в терминах «выражения гнева Господнего» или «природного явления»^[2]. Явление оказывается неотде­лимым от того «языка», от тех терминов, в которых оно описывается. Таким образом, разные дискурсы предоставляют различные (конкурирующие) определения реальности.

В этом контексте актуальной становится проблематика «борьбы за значе­ние». С точки зрения исследователей дискурса, это форма борьбы за власть. За стремлением утвердить те или иные значения, как правило, стоят чьи-то интересы, осознаваемые самими говорящими или нет. В связи с этим значи­мым является понятие «изменчивые знаки» (Лакло и Муфф), которое пред­полагает, что знаки наделяются разным значением в зависимости от того, внутри какого дискурса они используются. Тот или иной дискурс рассмат­ривается как целостная система знаков, поэтому смысл отдельного слова об­условлен семантическими отношениями между словами (когерентный набор смыслов) внутри дискурса^[3]. Учитывая, что слова являются «изменчивыми знаками», понять, каким смыслом они наделены в том или ином дискурсе, можно только через исследование семантических отношений между ними, а также через анализ способов лексического выбора и риторических средств.

Задача исследователя дискурса — понять, какую точку зрения на мир стре­мится утвердить тот или иной элемент языка, какие отношения между людь­ми он задает, какую идентичность предоставляет говорящему^[4]. При этом предполагается, что высказывания в рамках одного дискурса объединены об­щими предпосылками, аргументационными стратегиями, типами используе­мой лексики, набором метафор. Все это в целом конструирует (в языке) опре­деленную точку зрения, видение предмета.

В соответствии с концепцией дискурса М. Фуко, чтобы стать субъектом высказывания, надо занять определенную позицию. Принятие той или иной позиции влечет за собой принятие определенного набора допущений, пред­посылок, которые в дискурсе выступают в качестве подразумеваемых и са­мих собой разумеющихся, в качестве базовых положений, на которых строится аргументация. Тот или иной дискурс является манифестацией опре­деленной позиции.

В современном публичном пространстве можно выделить по крайней мере два дискурса, два типа высказываний, которые пытаются утвердить разное понимание трудовой миграции, отношение к «мигранту», «гастарбайтеру». Один из них — дискурс ксенофобии (дискурс предубеждения), другой — официальный неолиберальный дискурс о мигрантах. Эти дискурсы, как мы хотим показать, стремятся утвердить конкурирующие определения ситуации трудовой миграции в России. Дискурс ксенофобии мы рассмотрим на при­мере статей таких изданий, как «Аргументы и факты» и «Комсомольская правда», неолиберальный дискурс о мигрантах представлен в цикле статей, опубликованных в «Российской газете». Мы рассмотрим статьи, опублико­ванные в 2010—2012 годах. В центре нашего внимания будет вопрос о том, с помощью каких риторических средств в этих дискурсах конструируется то или иное понимание миграции, отношение к мигранту.

Расистский дискурс, дискурс предубеждения, дискурс ксенофобии — одна из актуальных тем исследования в критическом дискурс-анализе^[5]. В начале XXI века, в эпоху политической корректности, когда, казалось бы, класси­ческий расизм ушел в прошлое, этот термин снова стал востребованным в ис­следовательской литературе. Его начали использовать с дополнительными предикатами: культурный расизм, имплицитный расизм (Э. Балибар, В. Шнирельман, В. Малахов)^[6]. Расизм в этом случае определяется расширительно, как стратегия исключения, которая связана с подчеркиванием различий, с иде­ей их неснимаемости. В этом контексте идея культурной несовместимости рассматривается как разновидность расизма (когда «аргументы крови», как пишет Малахов, заменяются «аргументами цивилизации»)^[7]. Особенно акту­альной эта проблема стала в контексте процессов глобализации и деколони­зации. Тён ван Дейк пишет, что расистский дискурс ввязан с подчеркиванием различий во внешности и культуре «своих» и «чужих». Он объясняет и уста­навливает границы, кто включен в понятие «мы», а кто нет. Он сравнивает «их» нормы и ценности с «нашими» в выгодном для «нас» свете, он волнуется только о «наших» интересах, его внимание сосредоточено на том, что «они» делают не так и как «нашим» интересам угрожают «чужие»^[8]. То есть является основанием для всякого рода дискриминации, исключения. Исходным пунк­том семантики предубеждения, пишет Рут Водак, является формирование групп, противопоставление «своих» и «чужих»^[9]. Подобный тип дискурса, ко­торый мы назвали дискурсом ксенофобии, является достаточно распростра­ненным в современной российской прессе. Попытаемся рассмотреть, как в нем строится высказывание и какой образ мигранта в нем создается.

 

РИТОРИЧЕСКИЕ СТРАТЕГИИ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ «ЧУЖИХ» В ДИСКУРСЕ КСЕНОФОБИИ

Система метафор

Негативная, уничижительная репрезентация «чужих» достигается с помощью метафор. По отношению к мигранту в российской прессе часто используются метафоры, которые предполагают лишение человеческого достоинства:

— Метафоры, которые соотносят мигрантов с животными и даже с насе­комыми. Как известно, когда слова, которые относятся к категории «нечело­век», используются по отношению к человеку, они всегда имеют уничижи­тельную окраску^[10]. Среди таких метафор — «гнездо нелегалов»^[11], «завелись мигранты»; второе выражение предполагает неявное сравнение мигрантов с насекомыми^[12]. В одной из статей «Аргументов и фактов» («Клопиная эпи­демия: мигранты развозят по Западу опасных паразитов»), посвященной, правда, не российским мигрантам, а американским, мигранты непосред­ственно сравниваются с клопами, так как им свойственна «паразитическая клопиная психология»^[13]. То есть мигранты привозят клопов и сами являются клопами в переносном смысле (имеются в виду те, кто приехал из «стран третьего мира»).

– Сравнение мигрантов с болезнью, гниением («В Москве прорвало один из "миграционных гнойников"»^[14]).

– Репрезентация мигрантов в качестве неодушевленной массы. По отно­шению к мигрантам активно используются слова, имеющие семантический компонент «неодушевленный»: метафоры «поток», «приток» («приток неже­лательных элементов», «приток рабсилы», «переварить поток приезжих»), «рабочие руки»^[15].

Государства в этом типе дискурса о мигрантах очень часто описываются через метафору «дома». Та или иная страна рассматривается как более или менее обустроенный дом, в котором более или менее комфортно жить. Здесь значимым становится противопоставление «своего», «нашего» дома и «чу­жого» дома; а также деление на тех, кто имеет право жить в этом более обу­строенном доме, и на тех, у кого такого права нет. Мигранты тогда описы­ваются как соседи, которые не смогли обустроить свой «дом» и стали для «нас» нежелательными и докучливыми «гостями»^[16].

 

Риторика угрозы

Ситуация трудовой миграции часто описывается в терминах войны. Присут­ствие мигрантов представлено как захват чужой территории. Используются выражения «армия нелегалов», «орды приезжих», рассказывается о подмосковной деревне, которую «оккупировали» чужеземцы^[17], ставится вопрос, нуж­но ли бояться «орд» гастарбайтеров^[18], «нашествия гастарбайтеров на Россию»^[19] (ср.: «татаро-монгольское нашествие»).

Мигранты описываются как угроза для «своих», местных жителей, пото­му что они занимают «наши» места, занижают заработную плату местным жителям, криминализируют Россию, увозят «наши» деньги. Трудовой миг­рант в соответствии с этой логикой выступает причиной всех несчастий (кор­нем зла):

Таджик, живущий здесь в вагончике, может прокормить оставшуюся на ро­дине семью на 100 долларов. Ни один россиянин на эти деньги свою семью обеспечить не сможет. Поэтому^[20] не создаются семьи, не рождаются дети, молодые люди спиваются от безысходности^[21].

 

Именно из-за гастарбайтеров молодые люди в России спиваются, а дети не рождаются. Отсутствие ответственности самих россиян за свою жизнь под­черкивается пассивным залогом во второй части высказывания (семьи не соз­даются, дети не рождаются).

 

Противопоставление «мы» — «они»

Противопоставление проводится на основе следующих параметров:

1) Противопоставление на основе этнической принадлежности. Акценти­руются прежде всего визуальные, физиологические маркеры этничности («лица среднеазиатской внешности», «лицо кавказской национальности», «раскосые», «азиаты», «черные»)^[22].

В целом важными оказываются отличия мигрантов от русских, а второ­степенными — различия мигрантов как представителей разных националь­ностей. Мигранты представлены в этом дискурсе как единая гомогенная группа, дифференциация между представителями разных национальностей внутри этой группы оказывается незначимой. Нет значимого различения даже между китайцами и жителями СНГ (т.е. бывшего СССР).

2) Противопоставление на основе (маркеров) социального статуса. При негативном описании гастарбайтеров подчеркивается, что это бедные, ма­лообразованные и низкоквалифицированные работники. Социальный ста­тус часто выступает основанием отрицательного отношения к мигрантам. Можно привести следующие выражения и фразы: «стоп бродягам и негра­мотным»; «в подвалах и мусоросборниках и других привычных для этой социальной группы местах обитания»; «культура бедности», которую вос­производят мигранты; «в эту культурную среду — бедных людей с соответ­ствующими привычками — интегрируется большинство приехавших в Моск­ву мигрантов»^[23].

В определенной степени происходит слияние этнического и социального критерия в негативном восприятии трудовых мигрантов. Эти критерии ста­новятся взаимодополнительными в дискурсе ксенофобии. Поэтому можно сказать, что такой дискурс о мигрантах — это не только дискурс о чужом как этнически и этнокультурно чуждом, но и разновидность социальной ксено­фобии. Часто можно встретить определение стран СНГ как нищих, а ино­странцев — как неспособных «обустроить» «свою» страну.

Обсуждение нарушений, проблем нелегальной иммиграции, когда ино­странец получает треть той зарплаты, которую он должен был бы получать официально, обсуждается почти исключительно в контексте ущемления ко­ренного населения. Соответствующие метафоры демонстрируют, что чело­век, приехавший работать в Россию, в дискурсе ксенофобии действительно не рассматривается как полноценный человек, у кого тоже могут быть какие- то права, которые недопустимо нарушать. Если это допущение и присут­ствует, то является второстепенным, первично же ущемление прав «своих», даже в том случае, когда «чужие» используются как рабы:

Наоборот, мы им хотим сделать хорошо. Не должны люди жить в скотских условиях. Не должно быть в нашей стране рабов и рабовладельцев. Со­гласны? Мы требуем, чтобы у них были такие же условия труда и такая же оплата, как и у коренных жителей. Тогда бизнесу выгоднее будет нанять местного жителя. А ситуация, когда некий босс покупает себе сорок рабов и поселяет их в Москве, в подвале, нас совершенно не устраивает^[24].

 

Это высказывание основано на следующей системе аргументов и посылок: если есть рабы, то невыгодно нанимать местного жителя, и поэтому, т.е. из-за ущемления интересов местных, с этим надо бороться (а не потому, что отношение к человеку как к рабу нарушает права человека, вызывает возму­щение и сочувствие). Видимо, в связи с этим «борьба с рабством» часто обо­рачивается облавой на мигрантов^[25]. Кроме того, устанавливается соотно­шение «мы — они», в соответствии с которым «они» — это бизнесмены и гастарбайтеры, которые противопоставлены «нам». Группа «мы» («коренное население», «коренные жители») формируется как противопоставление и бизнесменам, и гастарбайтерам, которые оказываются по одну сторону бар­рикад. При этом гастарбайтер представлен не как жертва, но как корень зла, хотя и подразумевается, что за счет него наживаются другие. Такой тип рас­суждений можно часто встретить в комментариях:

Наличие мигрантов — это подтверждение политики геноцида коренного населения! Нужно пускать только по рабочим визам с приглашениями! Вместо того, что бы заставлять рабовладельцев платить достойные зар­платы, создавать охрану труда и т.д. — им позволяют иметь рабов, которых держат как скот. Те не платят налогов, не тратят деньги здесь — т.е. не соз­дают спрос, а высылают за рубеж, как и их хозяева^[26].

 

НЕОЛИБЕРАЛЬНЫЙ ДИСКУРС О МИГРАНТАХ

Помимо дискурса ксенофобии и предубеждения в российской прессе можно выделить другой дискурс о мигрантах. На наш взгляд, его можно назвать неолиберальным дискурсом. Для него характерны понимание государства прежде всего как хозяйственного субъекта, приоритет критерия экономиче­ского развития перед какими-либо другими, идея глобальной экономической конкуренции стран в качестве одной из базовых предпосылок, на которых строится система аргументов^[27]. Важным позитивным отличием этого типа дискурса о мигрантах является актуальность понятия «права человека» (ко­торые не имеют границ).

Для официального неолиберального дискурса (как и для дискурса ксено­фобии) решению вопроса о мигрантах придается огромная значимость: от его решения зависит судьба России. Проблема описывается в категориях ка­тастрофы. В дискурсе предубеждения главная предпосылка состоит в том, что мигранты — это зло, ущемление интересов «своих», «поток» мигрантов необходимо остановить, иначе он «затопит» Россию. Для неолиберального дискурса тоже характерна риторика угрозы. Но источник угрозы в данном случае прямо противоположный. Красноречивым является название раздела одной из статей: «Потеряем миграцию — потеряем Россию»^[28]. В текстах, ко­торые можно отнести к официальному неолиберальному дискурсу, в качест­ве риторической стратегии тоже используется метафора войны. Но здесь это не противоборство «своих» и «чужих», но «война за мигрантов», конкурен­ция разных государств друг с другом за «трудовые ресурсы» («скоро нач­нется конкурентная борьба за трудовых мигрантов»)^[29]. Если в дискурсе ксе­нофобии в качестве противника выступают мигранты («орды» и «армии» мигрантов), которые противопоставляются местным жителям, то в неолибе­ральном дискурсе в качестве противоборствующих сторон выступают госу­дарства как субъекты глобальной конкуренции.

В этом типе высказывания о мигрантах востребованными оказываются «языки» демографии и управления (менеджмента). Главная предпосылка, на которой строится система аргументов, — демографический кризис. Этой ис­ходной предпосылке соответствует система метафор: демографическая яма, де­мографическая дыра, демографический спад, демографическая волна, волны миграции. Демографические показатели связываются с экономической ситуа­цией. Сокращение количества населения приведет к экономическому спаду и снижению уровня жизни каждого жителя России. Таким образом, наличие миг­рантов — условие благополучия каждого из нас. Это основная система аргу­ментов. В текстах присутствуют постоянные ссылки на статистику, активно ис­пользуются понятия «депопуляция», «население», различные словосочетания со словом «ресурс»: «миграционный ресурс», «ресурс развития экономики», «труд как дефицитный ресурс», «трудоресурсная демографическая волна»^[30]. В центре внимания — численность населения и экономический рост, который зависит от количества трудоспособного населения. В основе этого дискурса о мигрантах лежит уже не метафора государства как дома, но понимание госу­дарства как бизнес-компании. Управление государством здесь представлено как управление человеческими ресурсами. «Ресурсы» — одно из ключевых по­нятий современного дискурса менеджмента, внутри которого в XX веке про­изошла трансформация от «управления персоналом» к «управлению челове­ческими ресурсами». Базовое допущение этого дискурса: человек — это ресурс.

В современном дискурсе управления человек описывается в одном ряду с материальными и финансовыми ресурсами. Как отмечают авторы учебника «Управление человеческими ресурсами», «люди, используемые в качестве работников, являются ресурсами, которые не менее важны, чем финансовые или материальные ресурсы, и которым следует так же уделять внимание и заботу»^[31]. «Цель HRM (управления человеческими ресурсами. — Н.З.) — обеспечить использование сотрудников компании, т.е. ее человеческие ре­сурсы, таким образом, чтобы наниматель мог получить максимально возмож­ную выгоду от их умений и навыков, а работники — максимально возможное материальное и психологическое удовлетворение от своего труда»^[32]. Ценность материальных ресурсов в этом высказывании представлена как нечто само собой разумеющееся, не требующее обоснований. Задача авторов — убе­дить, что человек тоже является ресурсом (не менее важным), поэтому ему тоже надо уделять внимание и заботу.

Этот тип высказываний о мигрантах использует компоненты демографи­ческого дискурса, внутри которого люди рассматриваются на уровне стати­стических единиц, а также экономического дискурса и дискурса менедж­мента. «Свои» и «чужие» уравниваются в качестве «трудовых ресурсов». Разговор переводится в категории экономической целесообразности.

Таким образом, в СМИ представлены «голоса» националистов и неолибе­ралов, демографов и экономистов. Вместе с тем «голосов» самих иммигрантов, иностранцев, приехавших в Россию работать, мы не слышим, они полностью исключены из публичного поля. В современном российском массмедийном пространстве мы практически не можем найти персонифицированных, сочув­ствующих рассказов о мигрантах. Как нам кажется, эти особенности репре­зентации мигрантов в современных СМИ сильно затрудняют (если не исклю­чают) возможность интеграции иностранцев в российское общество.