"Взяточников надо ловить и расстреливать!" Аналитическая записка о взяточничестве в СССР в архиве Сталина

Несмотря на распространенное мнение, будто явление взятки практически отсутствовало в сталинское время, мы имеем достаточно сведений о бытовании этого социального порока. Однако факты взяток, неминуемо встре­чающиеся в обществе, не всегда служат доказательством их широкого рас­пространения: оглашение таких сведений в прессе может трактоваться и наоборот — как свидетельство пусть негативного, но совершенно исключительного социального явления.

Лишь из непубличных источников можно почерпнуть сведения о том, насколько серьезной проблемой стали взятки в середине 1940-х годов. Причем в силу чрезвычайных тягот положения особое распространение взяточниче­ство получило в Ленинграде. Обстоятельства блокады настолько оголили социальные язвы, что освобождение города не спасло его от социальных пороков. Наиболее показательны в этом аспекте строки из воспоминаний вы­дающегося мыслителя ХХ века Ольги Михайловны Фрейденберг (1890— 1955), которая провела там все годы войны:

«Ленинградцы, путем взяток, возвращались. Железные дороги и жилищ­ные управления, милиция и НКВД открыто и нагло продавали билеты, право на въезд и прописку. Масса людей, никогда не живших в Ленинграде, про­сачивались изо дня в день. Что же до закона, то он красовался в неумолимости, и даже академики не могли по закону приехать на свое пепелище. Квар­тиры эвакуированных были ограблены и заселены посторонними за взятки. Существовала торговля комнатами, как торгуют хлебом или мясом. Управ­хозы и милиция совершенно открыто грабили и вымогали. Ограбление и от­нятие комнат было делом всей государственной системы. Учредили суды для разбора таких массовых дел, что уже указывает на правовое их признание. Судьи и прокуратура брали взятки. Дела тянулись из месяца в месяц. Чело­век, который добирался до Ленинграда, сутками, днями, неделями выстаивал в обморочных очередях и свалках в прокуратурах, в жилищных органах, в милиции, в бюро по распределению труда. Это была ленинградская топь, ве­ликое мучительство, затягивающее людей с головой, опустошавшее их квар­тиры и выматывавшее душу до дна»[1].

МГБ СССР вынуждено было даже проводить в Ленинграде спецоперации, наиболее масштабной из которых следует признать операцию «Скорпионы» — раскрытие сети из более чем 700 лиц (по-видимому, в большинстве случаев это были именно те, кто оказывал услуги за взятки). Всего по этому делу — не сфабрикованному, а, что еще чудовищнее, вполне реальному — было арестовано 316 человек, в том числе 59 сотрудников милиции, 47 со­трудников прокуратуры, суда и адвокатуры и так далее… «Используя свое служебное положение, эти лица незаконно за взятки: освобождали из-под стражи уголовных преступников и прекращали на них следственные дела; выдавали паспорта, прописывали в городе и устраивали на работу лиц, не имевших права на въезд в Ленинград; освобождали военнослужащих от даль­нейшей службы в Советской Армии; выдавали пропуска на право въезда и выезда лицам, не имевшим преимущества в их получении перед остальными гражданами; оформляли пенсии по нетрудоспособности и освобождали от трудовых работ и др.»[2].

Безусловно, ленинградская ситуация не была исключением для Советского Союза в целом; по крайней мере, один документ из личного архива Сталина заставляет нас усомниться в том, что годы его правления могут быть названы временем, когда мздоимство было чуждым явлением для нашей родины. Ав­тором этого документа является работник МГБ СССР С.В. Арбузов; позво­лим себе очертить основные этапы его биографии[3].

Сергей Васильевич Арбузов (1913—1990) родился в бедной крестьянской семье в селе Черкасском Вольского уезда Саратовской губернии. Рано осиро­тев (в 1915-м умерла его мать, в 1918-м — отец), он был отдан в 1920 году в Чер­касский детдом, откуда в 1922 году сбежал, а в 1927—1929 годах воспитывался в Вольском детдоме, параллельно обучаясь в школе-семилетке. В 1929 году он поступил в Студенецкий плодоовощной техникум и с 1932 го да работал агро­номом-плодоводом в хозяйствах Московской области, а в 1936 году поступил в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию. Будучи студентом 3-го курса, в 1938 году он был мобилизован по линии ВЛКСМ на работу в Управ­ление НКВД СССР по Московской области, где служил сперва оперуполно­моченным, затем старшим уполномоченным; в январе 1941-го вступил в ряды ВКП(б). С началом войны он не был переведен в действующую армию, про­должив работу в Москве, и с 1943 года занимал должность начальника отде­ления в Управлении НКГБ по Московской области в звании капитана госбез­опасности; в июле 1944-го «за спец. работу» награжден медалью «За оборону Москвы». Летом 1944 года парторганизацией НКГБ СССР он был направлен на учебу в Высшую партийную школу при ЦК ВКП(б).

В ВПШ он показал себя с положительной стороны, добросовестно учась и удивляя коллег чтением художественной литературы сверх программы, увлеченным изучением английского языка, а также способностью «грамотно излагать сложные теоретические вопросы». Окончив курс ВПШ в ноябре 1946 года, будучи рекомендован к «самостоятельной организационно-пропа­гандистской работе», он был переведен в резерв ЦК ВКП(б) и по партийному распределению направлен в Сельхозакадемию в Каунас Литовской ССР, где занимал место доцента кафедры основ марксизма-ленинизма, но в декабре 1946 года возвращен в Москву, в Совет по делам колхозов; в 1951 году он, свободно владеющий английским языком, поступает на работу в органы внешней разведки: в 1951—1952 годах занимает должность зам. парторга Ко­митета информации при Совете министров СССР, затем работает в органах МГБ — МВД СССР, в 1957 году едет в командировку на остров Цейлон, по возвращении из которой в 1959 году занимает ответственные должности в ап­парате КГБ СССР. Выйдя в 1964 году в отставку, он вернулся к своей специ­альности, хотя и с учетом спецработы — с 1966 года был зачислен во ВНИИ экономики сельского хозяйства, где занимал разные должности, в том числе — начальника спецчасти, до 1982 года; при этом в 1977 году он даже сумел закончить наконец Тимирязевскую академию.

Перед нами целостная биография человека, который был воспитан совет­ской властью, отдал ей все свои силы и умер лишь годом раньше ее. Картина жизни этого не известного никому человека, всю жизнь отдавшего спецзада­ниям, спецчастям, спецработе и прочим занятиям, тесно связанным с главной составной частью советского строя — карательными органами, — не рождает никаких положительных ассоциаций. Однако в течение своей бесстрашной службы С.В. Арбузов наряду с неисчислимым множеством спецотчетов и спецдонесений составил один спецдокумент, оказавшийся важным источни­ком для изучения отечественной истории ХХ века. Речь идет об аналитической записке, которую Сергей Васильевич, будучи слушателем ВПШ при ЦК ВКП(б), на свой страх и риск написал, перепечатал на пишущей машинке и принес в августе 1946 года в приемную ЦК. Документ насчитывал 34 листа машинописи и был адресован главе государства.

Сталин, на имя которого поступало множество различных посланий — от поздравлений до проклятий, — имел для их разбора специальную структуру в составе Секретариата ЦК. Это был Особый сектор (по сути, личная канце­лярия главы государства), работой которого руководил А.Н. Поскребышев: именно он разбирал поступавшие на имя Сталина документы, в результате чего основной объем писем шел мимо главы государства, сразу по «подве­домственности» — или другим секретарям ЦК, в сферу контроля которых входил тот или иной вопрос, или же в КПК, МГБ и прочие органы для даль­нейшей работы. Сталин же узнавал о поступавших на его имя письмах из пе­речней, которые готовил Поскребышев, — в них обычно указывались имена отправителей, кратко излагалась суть вопроса и называлась фамилия секре­таря ЦК или иного должностного лица, которому документ был перенаправ­лен. Лишь единичные обращения — которые могли представлять интерес для генерального секретаря — прикладывались к этим перечням для личного ознакомления Сталина.

Среди бумаг, которые были зарегистрированы Особым сектором ЦК ВКП(б) 15 августа 1946 года, Поскребышев упоминает и следующую: «Арбу­зов С.В. Слушатель Высшей Партийной Школы при ЦК ВКП(б). Бывший работник Министерства Госбезопасности. Записка о широком росте взяточ­ничества в нашей стране и предложения о мерах борьбы с ним. Прилагается»[4]. То есть эта записка не только поступила в Особый сектор, но и, преодолев все­возможные плотины, оказалась в руках главы государства. В архиве Сталина она сохраняется до сих пор[5].

Ценность документа увеличивается за счет того, что это ни в коем случае не донос и он не имеет своей задачей сведение счетов — напротив, автор прин­ципиально не упоминает фамилий, дабы не позволить главному читателю страны отвлечься от важных, можно сказать, глобальных вопросов внутрен­ней политики на локальные меры в отношении отдельных людей. Это имеет объяснение, ведь цель автора — борьба не с конкретными преступниками, а с явлением в целом. Кроме того, автор, в силу специфики своей профессии, не только обладал хорошей наблюдательностью, но, все всяких сомнений, имел значительно больше источников информации, нежели рядовой граж­данин, что серьезным образом повлияло на фактическую основательность главных положений и выводов документа. Конечно, взгляд автора — это взгляд советского человека со всеми изъянами этого мировоззрения с точки зрения различных свобод, однако именно в обстановке подавления этих сво­бод жили наши соотечественники семь десятилетий. И в этой обстановке они пытались бороться с вечными бедами общества, одной из которых является мздоимство. Текст приводится нами без сокращений.

Взяточников надо ловить и расстреливать.

Ленин[6]

Дорогой Иосиф Виссарионович!

 

Закончившаяся война вместе с огромным патриотизмом, массовым героизмом народа, к сожалению, возродила и укоренила некоторые пороки старого общественного строя. Одной из кричащих разновидностей их является взяточничество, широко распространившееся в нашей стране.

Работая несколько лет в органах НКГБ—НКВД и уже учась в Высшей Пар­тийной Школе, я наблюдал много различных проявлений взяточничества и находил многочисленные свидетельства этих фактов со стороны встречавшихся со мной лиц.

Огромные размеры взяточничества в стране и его вредные последствия для государства заставляют меня, с выношенными мыслями об этом, обратиться только лично к Вам.

Взяточничество проникло во многие поры нашей общественной жизни и при­обрело форму неписаного гражданства. Опасность его размеров характеризует тот факт, что на путь «взятки» пошли и люди, родившиеся при Советской власти, которые не знают ни принципиальной недопустимости этого зла в Советском го­сударстве, ни жесточайшей прошлой борьбы партии и Советской власти с взяточничеством на первых порах становления и укрепления новой системы.

Хочется отметить, что та суровая борьба с взяточничеством и созданная атмо­сфера ненависти к всевозможным проявлениям и носителям зла извели тогда взяточничество на нет. Оно исчезло. Да и немудрено, если в борьбе с ним были применены все возможные меры. Если взяточничество, бюрократизм были пред­метами обсуждения на совещаниях, конференциях, съездах, такая борьба в 15— 20 лет перед Отечественной войной воспитала у наших людей — от ученых до малограмотных — чувство, что взяточничество казалось им так же немыслимым, как измена Родине или, образно выражаясь, — взяточник и взяточничество как бы ассоциировались у советских людей с понятием проказа и прокаженный. Это был глубокий сдвиг в общественном сознании.

В войну взяточничество снова народилось и как-то незаметно вползло к нам, а затем широко распространилось. Я не мог быть свидетелем произвола взяточ­ников в Гражданскую войну и некоторое время после. Говорят, он был колосса­лен. Конечно, в наше время взяточничество не достигло тех размеров, но тем не менее оно огромно, нетерпимо, если не с точки зрения масштабов, то принципиальной недопустимости его в Социалистическом обществе.

Излагая свои мысли, я не могу упоминать конкретных фактов, имен, не только потому, чтобы не загромождать письма, а также из опасения, что документ, как это часто правильно делается, будет направлен в соответствующий орган «для рассмотрения и принятия мер» и с меньшими шансами дойдет по назначению. А такой исход был бы печален, так как мною руководит желание не просто наказать отдельных носителей зла, а искоренить это общественное зло полностью.

При этом я твердо сознаю, что такие органы, как МГБ, МВД, Милиция, Про­куратура, в десятках докладных записок могут дать сотни фактов.

Формы взятки

Взятка сейчас имеет форму денежную и натуральную. Во время войны боль­шое распространение имела натуральная форма.

Последняя вреднее и опаснее. Во-первых, по ценности она в несколько раз пре­восходит денежную, так как рыночная стоимость продуктов или вещей чрезвы­чайно велика. Во-вторых, источником ее является карман государства. Давать та­кую взятку могут только люди, распоряжающиеся материальными ценностями: директора столовых, магазинов, продуктово-товарных баз, интенданты, всевоз­можные «Главснабы» и «Снабы» и т.п.

В последнее время приобрела преимущество денежная форма.

Новое в словообразовании

В разных местностях взятка имеет варьирующие названия. Скажем, в Горьковской области не скажут «дать взятку», а дать «дербанку».

Если, например, хозяйственнику нужно в снабжающей организации выбрать плановые фонды в полном размере и нужного качества, необходимо, говорят, во­оружиться «дербанкой», в противном случае — бери не то, что хочешь, а что дают. Это же слово ходит в Среднем Поволжье. На Северном Кавказе и Нижнем По­волжье есть более миловидное название «отблагодарить». Сначала излагается просьба, а потом добавляется: «Сделайте, Иван Иванович, я вас отблагодарю». Под благодарностью нередко подразумевается 2—3 тысячи рублей. В Москве и окружающих областях, насколько известно, сдвигов в словообразовании нет. Продолжает ходить старое название «подмазать».

Девять основных сфер преимущественного распространения взятки и способы дачи

1. Суд и Прокуратура.

Взятка дается для того, чтобы замять дело, скажем, о ворах — расхитителях социалистической собственности, смягчить наказание виновным или оправдать их, добиться нужного решения для истца и т.д. Дается взятка вместе с заявлением и документами и обязательно под ними в конверте, в отсутствие свидетелей. Дру­гой способ — взятка приносится на дом. Существуют даже посредники.

 

2. Милиция.

Взятка дается в следующих случаях:

а) для получения разрешения на прописку, когда нет на это законных оснований. Взятка вручается через посредника и лично;

б) при выдаче пропуска (особенно была распространена во время войны). Способ тот же;

в) при задержании с поличным воров, спекулянтов, аферистов, расхитителей со­циалистической собственности, хулиганов. Эта взятка более распространена и дается более открыто и без соблюдения правил предосторожности. Со спекулян­тов она взимается часто натурой;

г) для сокрытия результатов успешного обыска или за предупреждение обыска;

д) при наличии нарушений соответствующих постановлений хозяйственниками.
Взятка получается инспекторами, участковыми милиционерами и т.д. Часто в этих случаях взятка дается в более благопристойном виде. Например, предостав­ляется пользование дефицитными товарами и продуктами через базу или магазин этой системы. Кстати сказать, такая «взятка-аванс» часто предоставляется и другим служебным лицам и даже иного аппарата, если только они наделены полно­мочиями контроля и инспектирования.

 

3. Некоторые министерства

Взятка дается:

а) для того, чтобы осуществить возвращение, скажем, в Москву или другое место работника с дальнего военного завода, эвакуированного туда еще в начале войны. Взятка дается руководящим работникам Министерства или завода за оплату «вы­зова» от начальства, за фиктивную командировку. Вызов оплачивается по так се от 3 до 10 тысяч рублей; «увольнение» на заводе — от 2 до 5 тысяч рублей;

б) за преимущественное получение дефицитных материалов взятка дается в виде «невинных» подарков, иногда деньгами;

в) за успешное и быстрое утверждение бухгалтерских и других отчетов. Взятка дается в виде всевозможных подарков — товарной продукции цехов ширпотреба или продуктов подсобного хозяйства;

г) за фиктивные командировки, выдаваемые на поездку за продуктами для целей спекуляции. Плата деньгами и натурой.

 

4. Транспортные организации.

Взяточный ажиотаж распространен до чудовищных размеров. Взятка берется:

а) за получение ж.-д. и пароходных билетов. В Москве на вокзалах существует «черная биржа». Посредниками взяточников являются носильщики, служащие вокзалов и станций, родственники и знакомые кассиров. Взятка, примерно, уста­новилась от 200 до 1000 рублей и более, кроме стоимости билетов;

б) за компасирование (!) билетов — такса и способ получения те же;

в) в камерах хранения за прием на хранение чемоданов и мешков с продуктами;

г) на перевалочных, узловых и обычных станциях за прием багажа сверх нормы и за быструю отправку. Взимается весовщиками-приемщиками деньгами и нату­рой. При отправке ночных поездов взятка взимается без всякой маскировки и складывается в специально поделанные лари, ящики под столами;

д) за провоз пассажиров без билета в международных и мягких, плацкартных, жест­ких вагонах дальних поездов — часто в купе проводника-контролера, в коридорах и тамбурах. Как я неоднократно убеждался в поездах, взятка взимается проводниками совершенно открыто, без зазрения совести — от 100 до 1000 рублей с пассажира;

е) взимается шоферами всех грузовых машин страны и даже легковых автомоби­лей, «без хозяина», вне пределов города. Это так называемое «налево» я отношу тоже к взятке. Взятка берется открыто, например, с 10—20 посаженных человек. И куш за одну поездку в один день отлучается от 1 тысячи до 3 тысяч рублей или от 3 до 5 тысяч, в зависимости от маршрута и расстояния.

Во время войны взятка взималась водкой. В картине «Освобожденная земля»[7] есть кадр, который вызывает гомерический хохот зрителей: мальчик, отчаявшийся остановить поднятием руки проходящие машины, вдруг без всякого злого умысла поднимает пустую бутылку. Эффект был моментальный. Зрители здесь смеются потому, что это слишком знакомая картина по дорогам страны в годы войны. Полосатая палка не имеет такой магической силы, чтобы остановить мчащуюся машину, как поднятая бутылка водки в руках маленького карапуза.

Известно, что шофера нередко настолько самоуправствуют, что, посадив кучу женщин и не довольствуясь одним побором, в середине дороги устраивают повторный, под угрозой высадки. Мне вспоминается момент, как наши люди ничего не могли понять, почему автомашины чехословацкой части в войну не только «под­саживали» всех бредущих по дороге, но и никогда не брали предлагаемых денег.

 

5. Амбулатории и больницы.

Взятка дается:

а) за фиктивный бюллетень «больным» прогульщикам;

б) за помещение больного в стационар при нехватке мест и без спец. направления. Взятка получается через близкое окружение врачей, деньгами и продуктами;

 

6. Жилищные учреждения.

Взятка дается:

а) работникам жилищный управлений за внеочередное получение жилплощади, за предоставление большей и лучшей квартиры;

б) взятка берется управдомами за согласие на незаконную прописку, за внеоче­редной ремонт. Вручается деньгами и натурой.

 

7. Пошивочные мастерские-ателье, комбинаты бытового обслуживания.

Буквально во всех этих учреждениях, без исключения, аванс-взятка дается за­кройщикам-портным, сапожникам за хорошую и быструю пошивку в размере от 50 до 500 рублей и выше — даже по ордеру. Взятка дается рядовыми и ответственными работниками. Как будто сам бог придумал такие благодатные условия для дачи взятки: она вручается во время примерки в задрапированных, изолирован­ных кабинах, вдали от посторонних глаз.

Между прочим, в 1917 году Орджоникидзе, освободившись от ссылки, в одном собрании чиновников в Сибири, в пылу полемики, бросил в лицо присутствующим гневную реплику: «Все чиновники — взяточники»[8]. Также без слова «почти» можно со спокойной совестью сказать: «Все закройщики — взяточники». Распространение взятки здесь так велико и она так крепко укоренилась, что шутники москвичи, если видят человека в плохо скроенном и пошитом костюме, нередко говорят: «Есть четыре причины к этому: или он честен, или он стеснителен и не умеет “подмазать”, или у него не хватило средств, или он очень экономен».

Пошивка в Москве и других городах — самое узкое место. Видимо, вина здесь планирующих организаций (уже несколько лет нет кадров!). Чтобы сшить платье или даже только перелицевать костюм, нужно выстоять в очереди, занимая ее еще днем, — от одной до двух ночей и не всегда с успехом. Этот дефицит в портных-закройщиках только усиливает размеры взяточничества. Надо сказать, многие из них ловко используют эту конъюнктуру. Они заметно часто «болеют». За взятку покупают бюллетень у врачей и в это время по баснословным ценам выполняют частные заказы на дому. Этот пример показывает, как взяточник поддерживает взяточника и трудно найти конец их цепочки — она замыкается.

 

8. Существует своеобразная «официальная» взятка.

Во многих хозяйственных организациях, особенно у снабженцев, имеется спе­циально выделенный «узаконенный» фонд для подкупа в других учреждениях влиятельных хозяйственников, бухгалтеров, заведующих базами, особенно кла­довщиков, ведающих выдачей дефицитных продуктов и товаров по нарядам.

Фонды создаются из масла, водки, конфет, папирос, дефицитного ширпотреба и т.п. Взятка дается или конспиративно, или открыто, в зависимости от наглости получающего.

Для примера, скажем, на продуктовых базах нельзя даже по наряду получить свежую жирную баранину, если не привезти папирос или дефицитных продук­тов-товаров. Не дал взятки — уезжай вместо баранины с плохой солониной и дру­гим заменителем или в лучшем случае с тощей бараниной. Пожалев «подарок», ты не выберешь полностью по нарядам выделенных товаров и нужного качества.

Имея наряд со всеми печатями, не отблагодарив бухгалтера колхоза, агент-снабженец рискует наполнить машину только картофелем, да и то — самого плохого качества. Он уедет без огурцов, без помидор, без кабачков и других дефи­цитных деликатесов. Зная, какую силу имеют бухгалтера подмосковных овощных колхозов и иногда председатели, смышленые снабженцы без килограммов масла, водки, вещичек — в колхоз машин не отправляют. В этих «теплых» местах в под­московных колхозах, как правило, осели маститые бухгалтера-дельцы.

 

9. И, наконец, взятка вручается при получении бензина сверх фондов на базах и в колоннах.

В этих операциях часто бывают замешаны и как дающие, и как получатели — начальники автобаз, автоколонн, но больше всего — шофера, работающие «налево».

Я не буду перечислять другие сферы взяточничества, с моей точки зрения, они не так выделяются. Есть указание на то, что взятку получают фининспектора, судебные исполнители, непосредственно вхожие в частные дома, пути их поистине неисповедимы.

Очень часто чем дальше от Москвы, тем произвол взяточников больше. Значи­тельно распространилось взяточничество в окраинных республиках, особенно среднеазиатских.

О фактах большой распространенности взяточничества хорошо знают в совет­ских и партийных и др. аппаратах. Свидетельством этого может служить такой факт. Зимой этого года, беседуя с начальником Армавирского горотдела милиции, я обратился к нему с вопросом: «Почему вы не ловите взяточников?» Он ответил: «Очень просто, да их не переловишь. Если всех взяточников ловить, не хватит места в милиции. Вот давайте переоденемся сейчас в штатскую одежду, и ровно через полчаса я вам поймаю двух-трех взяточников».

Кто взяткодатели?

Я не ставлю себе задачи устанавливать, какая категория населения больше всего поражена взяточничеством, но я хочу отметить позорный факт, что взяткодателями оказываются коммунисты и блюстители революционной законности. Их не трясет от нравственного негодования при виде взяточника. Они смотрят на его и свои деяния как на нормальное явление. Значит, далеко разрослось это социальное уродство, если так развилось чувство терпимости и примиримости.

Я знаю работников НКГБ и Прокуратуры, которые дают взятку. Мне известны парторги ЦК ВКП(б), которые, приехав на учебу, платили взятки милиции, управляющим домами за прописку жен в Москве. Знаю я ответственных работ­ников аппарата уполномоченного КПК, которые давали взятку. Например, в са­пожных и портняжных мастерских спецторга НКВД во время приемки заказа от­крыто заполнялись места под прилавками бутылками водки «за ускорение» пошивки сапог. Денежная взятка за пошивку кителя, костюма по ордеру — за­урядное явление.

Своими действиями работники органов революционной законности освящают взяточничество и придают ему как бы законный характер. Закоренелые взяточ­ники при этом окрыляются, а молодые — еще более развращаются.

Благородные мотивы взяточничества

Силу проникновения взятки и ее живучесть характеризует такой факт. В ян­варе этого года я ездил для проведения выборной кампании на Северный Кавказ. В Краснодаре я узнал парадоксальный факт, что один из поездов на Юге, обслу­живаемый бригадой комсомольцев-проводников, культурно оборудован, радиофицирован на средства от… взятки! 16 тысяч рублей легко собрала стахановская молодежная бригада и внесла в это дело.

Беседуя с зам. секретаря парткома жел. дор. узла, я спросил его, откуда бригада взяла такую сумму. Собеседник, несказанно удивившись наивности моего вопроса, смеясь ответил: «А что, вы не знаете — ведь это же проводники!» Он мно­гозначительно сделал нажим на вторую часть фразы, а затем объяснил источник происхождения средств.

Стахановское движение и взяточничество — вещи несовместимые. Хотя комсо­мольцы и были движимы благородным стремлением, но взятка остается взяткой и не становится чем-то иным. Кто может сказать, что, собрав сумму 16 тысяч рублей, проводники не оставили более солидный куш для себя? Можно ли гарантировать, что некоторые из них, отчисляя взнос из своих «доходов», завтра не наверстают на больших «изъятиях» из средств пассажиров. Однако крайком не вник в источник происхождения денег, а только поддержал начинание. Партийные организации свыклись с существованием взяточничества и не обращают на него внимания.

Причина широкого распространения взяточничества

Бесспорная истина, что это зло — пережиток капитализма. Но почему взяточ­ничество широко распространилось у нас в войну? Некоторые причину этого ви­дят только в особенностях военной экономики, в недостатках предметов потребления и других благ, как условиях, якобы побуждающих к подкупу и продажности.

Такая точка зрения неверна, ибо это не определяющая причина. Конечно, при прочих равных условиях взятка лучше прививается там, где спрос превышает предложение, где есть дефицит в материальных и духовных благах. Упоминание «духовных» я делаю потому, что часто театральные билеты и редкие книги тоже достаются с помощью взятки.

Характерно, чтобы не оскорбить бога искусств нечистоплотными операциями и смягчить его священный гнев, поклонники и жрецы нередко оформляют взятку не в виде «презренного металла», а в других приношениях, по принципу «я тебе — ты мне». Кстати говоря, такая форма спасает не только от гнева Апол­лона, но и от кар милиции и Прокуратуры. Например, «продукты — не взятка, а подарок», — глубокомысленно объясняют они во всех и других случаях.

Итак, я считаю, что условия спроса и предложения играют роль в распростра­нении взятки, но не решающую. При нашей системе, даже при дефиците, возможно законное, справедливое распределение общественных благ. Нельзя отри­цать факта, что взятка там — где единоначалие приняло уродливую форму — «я что хочу», «моя рука владыка». Взяточничество — там, где отсутствует или ослаблен контроль и проверка со стороны партийных, профсоюзных организаций и инспектирующих органов. Эти обстоятельства повели к разнузданности в рас­пределении общественных материальных благ. Мне думается, вместе с этим и на почве этого возродилась и развилась взятка. А равнодушие к ней и отсутствие борьбы с ней дали ей разрастись до угрожающих национальных размеров.

К важным причинам, способствовавшим распространению взяточничества и укреплению равнодушия, следует отнести тот факт, что за последние годы во многих партийных организациях почти перестали воспитывать и развивать у членов партии ленинско-сталинскую непримиримость ко всякого рода безобразиям.

Правильно будет сказать, что взяточничество сильно тем, что с ним не бо­рются. Недавний запоздалый шаг прокуратуры и опубликованное сообщение о приговорах нескольким взяточникам[9] еще не решает проблемы. Ниже я покажу, что этим мероприятием только поцарапали или, вернее, укололи взяточничество, но его не убили. Сдается мне, может быть, я ошибаюсь, что это мероприятие под­сказано и вовсе не является инициативой Прокуратуры.

Плоды равнодушия

Терпимость и равнодушие к взятке крайне опасны. Эти явления особенно были повальными в войну и не утратились в настоящее время. В укреплении этого равнодушия отчасти сыграла однажды объективно способствующую роль даже «Правда». В марте 1943 года в газете появилась статья Гудова[10], который писал о ряде недостатков в промышленности и, между прочим, тогда сигнализи­ровал, что на предприятиях страны скопилась масса «толкачей», чтобы протал­кивать заказы своих заводов[11]. Причем все они средством проталкивания избрали привезенные подарки — «гостинцы» — директору, администрации. Не вызывает никакого сомнения, что «подарки» — это настоящая взятка, и в десятки раз худ­шая, так как «щедрость, говоря Вашими словами, идет за счет государства».

Казалось, что «Правда» проявит благородное негодование и стремление нака­зать зло и поместить под статьей отчет о показательном процессе суда над наиболее одиозными из них. Ничего подобного не произошло и после. Только в са­мой статье есть вскользь оброненное платоническое желание — «конечно, с этим надо бороться».

Подбадриваемые общим равнодушием взяточники наглели и наглели, а взя­точничество разрасталось.

 

Экономические последствия взяточничества

К числу печальных последствий взяточничества нужно отнести тот огромный материальный ущерб для государства, когда средства для взятки черпаются из его кармана. Нельзя закрывать глаза и на такой факт несправедливостей распре­деления материальных благ страны, когда значительной частью общественного продукта награждаются в форме взятки негодяи, «полезной» деятельностью ко­торых является продажа совести.

В самом деле, трудно примириться с фактом, когда общественный продукт, созданный усилиями честных людей, перевоплотившись в дачи, в домашнюю об­становку и другое имущество, осел за войну у гнусных, обогатившихся выродков.

Ниже я попробую высказать свои предложения об этом.

 

Политико-моральные последствия равнодушия и отсутствия борьбы со взяточничеством

В результате роста взяточничества, отсутствия борьбы с ним и установивше­гося господства настроения терпимости заметно притупилась острота реагирова­ния со стороны коммунистов на безобразия, злостные или отсталые выпады про­тив Советской власти или Советской действительности.

Если, например, 15 лет тому назад какой-нибудь субъект, скажем, в очереди в магазине стал бы распространять немыслимые вещи, подобные тому, что в колхозах будут спать под одним одеялом, он бы получил достойный отпор от ком­мунистов, а некоторые, может быть, отвели бы его в органы Государственной Безопасности. Но если сейчас в очереди ведут не менее вредный разговор в духе «правды не было, нет и не будет на свете. Теперь везде рука руку моет… что кругом тащат, берут взятку», то я часто наблюдал, что коммунисты оказываются в ка­ком-то неловком положении. Присутствующий коммунист смутьяна не одернет, а просто стерпит, смолчит. Хотя взятка, т.е. подкуп и продажность, кажутся в со­циалистическом обществе такой же несуразной вещью, как и общее одеяло. Тем не менее коммунист не задаст шептуну разоблачительного вопроса — в каком уч­реждении это было? Да ему и нет надобности его задавать. Мысленно отбрасывая обобщения, он часто верит этому разговору, ибо сколько раз он сам был жертвой взяточничества (взяткодателем).

Так условия распространенности взяточничества, отсутствие действенной борьбы с ним, а также уклонение от воспитания Ленинско-Сталинской нетерпи­мости к безобразиям делают наших коммунистов, с одной стороны — безоруж­ными, с другой стороны — молчаливыми перед фактами нездоровой пропаганды, иногда имеющей антисоветскую направленность.

Нет нужды показывать, как взятка развращает человека, калечит его душу, как взяточник перестает добросовестно работать, если не получает с заказом и мзду. Закоренелый взяточник — это часто и безыдейный человек, в растленной душе которого исчезают благородные патриотические побуждения. Это обстоятельство имеет важное государственное значение, если учесть необходимость сохранения молодежи от растления взяточничеством.

Если задаться вопросом, откуда же у нас рождаются изменники Родины? — Взяточничество, например, несомненно, облегчает их подготовление. Взяточник — это потенциальный предатель Родины. Сделав первое грехопадение, он законо­мерно пойдет ко второму и т.д. В его опустошенной душе слабеют или исчезают тормозящие, сдерживающие центры. Окажись такой человек за границей или в сфере активной деятельности буржуазных разведок, морально разрушительная работа взятки даст себя знать. Даже вне условий понуждения он — подготовлен­ный кандидат к вербовке. Ибо буржуазная такса взятки, если ее можно так назвать, в несколько раз большая, чем установившаяся у нас спросом и предложением. Вос­питанное чувство продажности только подтолкнет на путь предательства.

Далее, рост проявлений взяточничества озлобляет рабочих, снижает уровень их политико-морального состояния. Рабочий, не имея средств для взятки, не может быстро или хорошо пошить костюм, купить ж.-д. билет, получить те или иные блага и т.д. Вместе с тем взяточники своей деятельностью восстанавливают отсталую часть населения против Советской власти.

И попутно хочется сказать о маловажных вещах и последствиях. Размах рас­пространения взяточничества и отсутствие опасности для вступивших на эту стезю потянули за собой и другие мелкие пороки. Например, расцвел «блат». Кас­сиры магазинов, столовых, станций и даже крепившиеся кондуктора городского транспорта перестали давать полностью сдачу. Распространились «чаевые» в банях, театрах, вокзалах, парикмахерских и других общественных местах. Все это, возможно, оправдывается недостаточным заработком и, может быть, не так страшно, но, однако, это порождает извращенные нравы у сотрудников и снижает политико-моральное настроение низкооплачиваемого населения. К примеру, рабочий не может рассчитывать на хорошее обслуживание мастера в парикмахерской. Если в «раздевалке» где-либо гражданину в шляпе за «мзду», скажем, пальто — вежливо накидывается, то несостоятельному рабочему — с «фырканьем» швыряется.

Нужно ли бороться со взяточничеством?

Некоторые страдающие либерализмом люди говорят, что взяточничество ис­чезнет с ростом материального благосостояния населения, а поэтому стоит ли с этим злом бороться? Во-первых, взяточничество не исчезнет, а только умень­шится. Во-вторых, кто знает, какие еще формы злоупотреблений тогда изобретут или воскресят эти люди, без совести и чести. И, в-третьих, почему это зло должно остаться ненаказанным. Кроме всех других поводов, это было бы оскорблением памяти погибших за Родину людей в тот момент, когда кучка негодяев — гнус­ными способами обогащалась.

Взяточничество категорически нетерпимо в Социалистическом обществе и должно беспощадно искореняться. Ленинское требование расстрела, например в отношении наиболее крупных взяточников, должно приобрести силу закона[12]. Несколько расстрелов вместе с другими суровыми мерами могли бы полностью искоренить это гнусное наследие царизма и капитализма. Удар по этому злу, мне мыслится, должен быть такой силы и масштаба, чтобы у каждого потенциального взяточника вызывалась лихорадочная дрожь страха при одной мысли шагнуть на этот путь, а у вступившего на него — отбить охоту заниматься. Кроме того, этот удар, в виде судебных приговоров с конфискацией, позволит обеспечить изъятие в пользу государства хотя бы часть паразитически нажитого имущества, и луч­шего предлога для его изъятия нельзя придумать. Поселившиеся в дачах взяточ­ников ученые-стахановцы оказались бы куда более законными их владельцами.

С чего начинать?

Безусловно, в борьбе с взяточничеством должны сочетаться карательные и воспитательные мероприятия. Но с чего же начинать? Мне думается будет пра­вильным — когда взяточники ведут себя разнузданно, не прибегая к ухищре­ниям — подвергнуть их повсеместному разгрому. Отсутствие у них осторожности и маскировки только облегчит это дело. Даже сообщение в печати об осуждении нескольких взяточников особо еще не встревожило их.

Массовый разгром должен обязательно предварить борьбу воспитательными средствами. Попытка провести сначала массово-воспитательную работу только преждевременно спугнула бы кадры закоренелых взяточников и заставила бы их отойти от «дел» или вынудила бы их изощряться. Не подлежит сомнению, как бы это затруднило борьбу карательных органов, не имеющих достаточного опыта в ловле взяточников. При таком порядке действия, во-первых, недостаточно оказалось бы фактов для устной и печатной агитации. Во-вторых, у нас не было бы действенной конфискации. В-третьих, удары бы посыпались не на крупных взяточников, а на неосторожных, мелких, «поборы» которых измеряются только де­сятками и сотнями рублей и иногда производятся вовсе не из чувства стяжательства и накопительства. Для большинства из последней и самой массовой категории взяточников будет достаточно последующих мер общественного воздействия и предупреждения, чтобы они прекратили свою черную работу.

 

Как провести карательные мероприятия?

Некоторые тупые или сухие формалисты, особенно в органах Прокуратуры, полагали и полагают применять в борьбе с взяточничеством, мол, испытанное средство — подбор свидетельских показаний. Но с каких это пор взяточники стали такими безмозглыми дураками, как думают эти формалисты, чтобы брать взятку в присутствии свидетелей? Не правильнее ли будет — ловить взяточников с поличным — с вещественным доказательством. А для этого надо организовать и провести массовую одновременную оперативную работу по поимке взяточни­ков. Необходимо тщательно разработать и применить несколько даже типовых оперативных комбинаций по ловле взяточников.

Умелая и творческая работа может с успехом вывести их на чистую воду. Сле­довало бы, например, создать на оперативные мероприятия денежный фонд для вручения взяток. Скажем, у оперсостава имеются материалы, что в таком-то уч­реждении, например суде, подвизался взяточник-судья. Перед преступлением №№ денежных знаков актируются особой комиссией на такой-то день и час. За­тем эти деньги через оперработника, или случайно замешанного по делу агента, или через специально срочно для этой цели подвербованного вручаются с заявле­нием и материалами взяточнику. Когда осуществлено вручение, специальная бри­гада оперработников задерживает его или около дома, или на работе, обыскивает, находит деньги, а потом уличает. Метод прост и легко выполним.

Я убежден, что большинство из подозрительных по взяточничеству, на кото­рых имеются материалы, будут пойманы с поличным. Свидетельские показания только дополнят или доконают того или иного мерзавца. А сколько потом обна­ружится свидетелей по ним, когда народ узнает, что с взяточниками борются и какой именно орган ведет борьбу.

Уместно вспомнить, сколько бесплодных следствий проводила Прокуратура, заваленная жалобами о взяточниках. Ибо очная ставка только с одним свидете­лем не приведет к сознанию преступника. Сколько раз Прокуратура, начав след­ствие и инкриминировав обвинение только по одному свидетельскому показа­нию, не добившись признания, выпускала взяточника восвояси, продолжать свою «профессиональную» деятельность на свободе.

Оперативные же мероприятия такие казусы, конечно, позволят исключить. Но те же формалисты могут воспылать нравственно возмущением: «Как, специально давать взятку — это же провокация?» Но почему оперативная комбинация должна считаться провокацией? Почему мы должны отказываться от комбина­ции, если они применяются во многих государствах?

Ленин в статье «Лучше меньше, да лучше», отвечая подобным негодователям, одновременно писал о методах Рабкрина: «…Придется подготовлять себя к работам, которые я не постеснялся бы назвать подготовкой к ловле, не скажу мошен­ников, вроде того, и придумыванием особых ухищрений для того, чтобы при­крыть свои походы и подходы и т.п.».

Для того, чтобы взяточники не успели основательно потревожиться или — как говорят опрерработники — «тряхнуться», надо тщательно подготовиться и провести повсеместно организованные рейды-налеты на все учреждения, где, по рас­полагаемым данным, имеются маститые или средние взяточники.

 

Какой орган должен проводить карательные мероприятия?

Кто же должен и может провести такое массовое мероприятие? Я со всей от­ветственностью утверждаю, что его может хорошо осуществить только аппарат Министерства Государственной Безопасности. И уже потом, во вторую очередь, МВД, Милиция и Прокуратура. Почему так? Во-первых, все остальные аппараты в той или иной степени сами поражены взяточничеством, поэтому целесообразно было бы начинать борьбу со взяточниками (пусть их там немного) не ими, а с них. Во-вторых, аппарат Советской разведки лучше отобран, более квалифицирован в проведении оперативных мероприятий и следственной работы, более конспи­ративен. В-третьих, никакой из советских аппаратов так не осведомлен, в том числе и о взяточниках, как МГБ.

Могут возразить, что такая работа отвлекает МГБ от его непосредственных за­дач и на это нет времени. Следует отметить, что аппарат МГБ, в силу сложившихся объективных условий, невольно уже ежедневно отвлекается от своих задач, несмотря на то, что агентура направляется на вскрытие шпионско подрывной деятельности вражеских разведок. Кричащие безобразия во многих учреждениях, предприятиях сбивают ее с этого пути, заставляют писать донесения о безобра­зиях и ³/₄ времени на приемах говорить о злоупотреблениях, о взяточничестве и т.д. Часто их внимание вежливо отводится от этого и им не рекомендуют писать. Но тщетно.

В соответствии с установившимися правилами нельзя запретить преданной и специально направленной советской агентуре излагать наболевшие вопросы. Да и в самом деле, шпиона агент может и не найти, но бюрократ, взяточник — на каж­дом шагу. И возмущение честных советских душ из агентурно-осведомительной сети находит свою отдушину в донесениях. Да и куда же им писать, Рабкрина нет, и «обидчику» — например, руководителю учреждения — писать бесполезно, а авторитет органов Советской разведки велик. И они пишут, пишут еженедельно, из года в год, не сознавая, что их «труды» в лучшем случае подшивают, в худшем — рвут, и только изредка, каплями, сведения попадают Обкомам и ЦК ВКП(б).

Итак, доводы об отвлечении от специальных задач — несостоятельны. Возра­жение об отсутствии времени у оперативного состава, исходя из только что изложенного, также не может быть аргументировано. Бесспорно, что нигде не ра­ботают с такой нагрузкой, и даже перегрузкой, как в органах МГБ, но также бесспорно то, что около 50% времени оперативных работников затрачивается вхо­лостую, в бесплодных или нецелевых приемах. Безошибочно можно сказать, что ежедневно оперсостав Москвы подшивает в работе в дела сотни и тысячи доне­сений о служебных злоупотреблениях, немало о взяточничестве и т.д. Это свиде­тельствует, например, не только распространенность взяточничества, но и холо­стой, с точки зрения специальной разведывательной работы, ход.

Наконец, возможно и такое возражение заинтересованных лиц, что борьба с взяточничеством не является функцией МГБ. Но тогда следует вспомнить, что в свое время органам ЧК, ОГПУ, НКВД были поручены уже совсем несвойственные им функции, как борьба с безнадзорностью, задачи Гушосдора[13] и т.д. Од­нако работа этих органов не стала от этого хуже, а поставленные задачи были с успехом решены.

Если около 15 дней в месяц у оперсостава уходит вхолостую при внешне ка­жущейся перегрузке, то почему 3—5 дней в месяц за счет сокращения холостого хода нельзя употребить на разгром взяточничества. И такое зло — не шпионаж, его можно искоренить в несколько месяцев, а основные кадры взяточников можно «перебить» в несколько дней. Аргументируя свои соображения, я тем не менее полагаю, что часть аппарата (незначительная), работающая по особо важным делам, вовсе не должна от них отвлекаться.

Итак, если бы этот вопрос положительно решился, следовало бы начать борьбу с взяточничеством в основном по материалам наших разведывательных органов. Известно, что Особая инспекция, «СМЕРШ», МВД, обслуживающие милицию, «задыхаются» от такого рода материалов в туго набитых шкафах, ящиках. Оперативные материалы разгрузили их и значительно ликвидировали бы дела. Вме­сте с тем следовало бы начать реализацию поднятых фактов-материалов и теку­щих сообщений от сети МГБ по работникам суда, милиции и других важных уч­реждений (транспорт) и т.д.

И, наконец, когда дело с разоблачением таких взяточников примет там неко­торую огласку, всеми аппаратами МГБ, МВД, Прокуратуры, Милиции нава­литься на взяточников других систем. Несколько последующих общественно-показательных процессов могли бы послужить началом массовой агитации в духе воспитания у советских людей ненависти к взяточничеству и взяточникам.

Мно­гие в решении задач борьбы с этим злом воспитательной работе отводят решающий, самодовлеющий характер.  Но, мне кажется, в данный момент это будет неправильно, потому что корни взяточничества сейчас глубоки, а искус и привычка взяточников велики.

Выслушивая наши сентенции, взяточники уподобились бы коту из крыловской басни — «А Васька слушает, да ест». Например, журнал «Крокодил» в пер­вом послевоенном номере широковещательно заявил, что он будет вести беспо­щадную борьбу с взяточничеством[14], а газета «Культура и жизнь», обвиняя его недавно в недостаточности ее, еще более наставляет вести борьбу со взяточничеством[15]. Все это хорошо. Но создается такое впечатление, что только он («Кроко­дил») и может вывести это зло. Конечно, смех важное оружие, но нельзя на этот счет так далеко обольщаться. Без суровых мер взяточничества не уничтожить. И умный фельетон по этому поводу в «Комсомольской правде» «Тяпкин Ляпкин» не решит этой задачи[16].

Ленин в 1921 году на заседании II Съезда политпросветов говорил, что взятка держится на неграмотности, и делал упор на повышение культуры[17]. Было бы несерьезно говорить, что сейчас те же условия. Наоборот, нынешние взяточники люди просвещенные, образованные, а взяткодатели — люди грамотные. Совре­менные взяточники держатся на своей наглости, общей терпимости и отсутствии действенных мер борьбы с ними.

В настоящий момент я отстаиваю тезис сочетания и даже временно примат ка­рательных мер над воспитательными. Только вместе с применением суровых мер к взяточникам необходимо повести широкую кампанию по воспитанию советских людей в духе честности и неподкупности. Воспитать у них чувство презрения к этим торговцам совестью, не милуя при этом и взяткодателей. Создать такую атмосферу ненависти к взяточникам, которая исключила бы взяточничество и сделала его невозможным.

* * *

 

Неоспоримо, что взяточничество у нас невесть какая страшная сила, чтобы его нельзя было быстро вывести. Общая, активная и успешная борьба с ним, кроме всех других положительных результатов, еще более высоко поднимет политико-моральное настроение нашего народа. Но только Ваше вмешательство, Иосиф Виссарионович, придаст этой борьбе решительный, последовательный и массо­вый характер и искоренит это зло дотла.

С коммунистическим приветом

слушатель Высшей Партийной Школы при ЦК ВКП(б) Арбузов С.В.

12 августа 1946 г.

Адрес: ул. Огарева, д. 1/12, кв. 61. Домашний телефон № К-4-51-85.

P.S. Я прошу извинить меня за пространность изложения и что письмо приняло некоторую форму исследования вопроса. Но, сознавая важность, я не сумел бы его полно составить и поэтому иначе не мог поступить.

Справка: Письмо отпечатано работником МГБ в одном экземпляре.

 

Приведенный документ, с которым И. Сталин ознакомился лично во вто­рой половине августа 1946 года — когда по стране гремело подписанное им только что постановление «О журналах “Звезда” и “Ленинград”», — остался в архиве главы государства. На документе нет никаких отметок о том, что эта бумага пошла куда-то дальше — Сталин ограничился тем, что лишь принял ее содержание к сведению. Биография автора также никак не изменилась: он успешно закончил Высшую партийную школу и поступил в кадровый резерв ЦК ВКП(б). Сергей Васильевич так никогда и не узнал, дошло ли его сочи­нение до адресата.