Новое литературное обозрение № 133 (3/2015) New Literary Observer 133 (3/2015)

КУЛЬТУРНЫЕ ПРАКТИКИ В БОЛЬШОМ ГОРОДЕ / CULTURAL PRACTICES AND THE CITY

В статье Яна Клааса Берендса «Строительство новой Москвы: меняющий символ советской модерности» рассматривается преобразование Москвы в один наиболее ярких символов советской модерности. Некоторые архитектурные проекты — дворец советов, метро, каналы и сталинский план — были наиболее принципиальны для этих попыток. В то время как жизнь в советском метрополисе оставалась сложной, официальный дискурс описывал столицу в утопических терминах. Проект тридцатых годов был отчасти оставлен в небрежении после Второй Мировой войны и Оттепели, однако никогда не был забыт насовсем. Дискурс о Москве как символе советской модерности оставался значимым на протяжении всей истории СССР.

Ключевые слова: «Генеральный план реконструкции Москвы», советская утопия, советская городская современность

Jan Claas Behrends’ (Humboldt-Universität zu Berlin) “Constructing a New Moscow: Observations on a Changing Symbol of Soviet Modernity” discusses the development of the Soviet capital into one of the foremost symbols of Soviet modernity. Several projects — the Palace of the Soviets, the metro, the canals and the Stalin Plan — were at the heart of this endeavor. While life in the Soviet metro polis remained difficult, official discourse described the city in utopian terms. The 1930s project was partially, yet never fully abandoned during the Second World War and the Thaw. The discourse about Moscow as a symbol of Soviet modernity remained in place until the dissolution of the USSR.

Keywords: general plan of reconstruction of Moscow, Soviet Utopia, Soviet urban modernity

 

В статье Алека Д. Эпштейна и Андрея Кожевникова  «Формирование художественных музеев в городах Франции: Инициативы гражданского общества в эпоху модерна» анализируется процесс создания художественных музеев во Франции; особый акцент авторы делают на появление в музейных фондах произведений современной живописи. Авторы указывают, что государственные институции Франции, поддержав саму идею создания общедоступных музеев, сделали крайне мало для того, чтобы произведения живописи и графики второй половины XIX – первой половины ХХ века, считающиеся сегодня вершиной французского искусства и более всего привлекающие посещающих эту страну туристов, оказались в музейных собраниях. Первый европейский музей современного искусства, позволявший художникам выставляться прижизненно, возник в 1818 году в Галерее в Люксембургском саду в Париже, но статуса государственного музея эта Галерея не имела еще более чем столетие. Тому, что в музеях Франции можно увидеть работы Э. Мане, Э. Дега, К. Моне, А. Сислея, К. Писарро, Э. Будена, М. Утрилло, Р. Дюфи, А. Матисса и других живописцев, считающихся сегодня славою и гордостью французской культуры, мы обязаны не государственным ведомствам и академическим кураторам, а чуткости, настойчивости и пророческому дару ценителей искусства, за свои деньги, на свой страх и риск и, зачастую, преодолевая немалое сопротивление со стороны профессиональных кураторов и бюрократии, покупавших эти полотна и даривших их, при жизни или по завещанию, музеям родной страны. Общедоступные художественные собрания Франции фактически сформировали отдельные энтузиасты-филантропы и группы инициативных граждан, при большей или меньшей поддержке местных органов власти в разных городах. Авторы выделяют две основные модели создания музеев и формирования их коллекций: группами лиц, через создание обществ любителей искусств (как, в частности, возникли музеи в Гавре и По), и отдельными филантропами, при жизни или по завещанию подарившему родным городам свои собрания и пожертвовавшие средства на строительство зданий для художественных галерей (так, в частности, появились музеи в Клермон-Ферране, Лиможе и Монпелье). Государственные институции Франции стали играть в этом процессе ведущую роль лишь в самые последние десятилетия.

Ключевые слова: Франция, гражданское общество, урбанизация и культура, музей, филантропия

In Alec D. Epstein and Andrey Kozhevnikov’s “The Formation of Art Museums in French Cities: Civil-Society Initiatives in the Era of Modernity,” the authors analyze the creation of art museums in France; particular emphasis is placed on the introduction of works of modern art to museum collections. Epstein and Kozhevnikov indicate that although French state institutions supported the idea of creating public museums, they did very little to get later nineteenth-century/early twentieth-century paintings and graphic works into museum collections — that is, those works of art which are now considered to be the pinnacle of French art and which are today the main draw for tourists to France. The first European museum of modern art to allow living artists to exhibit their work appeared in 1818, in the Gallerie in Paris’ Jardin de Luxembourg; but the Gallerie did not acquire state-museum status for more than a century. The fact that France’s museu ms now show works by Édouard Manet, Edgar Degas, Claude Monet, Alfred Sisley, Camille Pissaro, Eugène Boudin, Maurice Utrillo, Raoul Dufy, Henri Matis se and other painters today considered the pride and glory of French culture, has nothing to do with state offices or academic curators. Rather, we are indebted to the sensitivity, persistence and prophetic gifts of those art connoisseurs who with their own money and at their own risk (and often, up against significant resistance on the part of professional curators and bureaucrats), bought these paintings and donated them to the museums of their homeland (either during their lifetime or according to last will and testament). France’s public art collections were effectively created by individual philanthropists and civil initiative groups, with more or less support from local authorities in different cities. Epstein and Kozhevnikov highlight two basic models of museum creation and the formation of their collections: by groups of individuals, through the creation of art lovers’ societies (this is how the museums in Le Havre and Pau were founded); and by individual philanthropists who donated their collections to their home cities, either during their lifetime or through last will and testament, and who donated funds to build art galleries (thus appeared the museums in Clermont-Ferrand, Limoges and Montpellier). France’s state institutions began to play a leading role in these processes only in the last few decades.

Keywords: France, civil society, urbanization and culture, museum, philanthropy

 

Продолжает блок статья Ирины Луневич «Аутентичность городского туристического опыта в ситуации роста популярности геолокационных социальных сетей». Выстраиваясь вокруг желания туристов получить аутентичный опыт во время путешествия, туристская индустрия оказывается неспособной обеспечить получение такого опыта. Задавая определенные поведенческие рамки для путешественников, агенты в сфере туризма ограничивают свободу их действий. В свою очередь, цифровые технологии качественно трансформируют сферу туризма и способствуют индивидуализации туристских практик, благодаря чему могут по-новому конструировать опыт пребывания туристов в городе. Исследование отвечает на вопрос: как информационные коммуникационные технологии реструктурируют индустрию туризма, предоставляя новые возможности как туристским организациям, так и туристам?

Ключевые слова: повседневность, аутентичность, карта и территория, городской туризм, геолокационные социальные сети

This section continues with an article by Irina Lunevich (Strelka Institute for Media, Architecture and Design), “The Authenticity of Urban Tourist Experience Given the Rise in Popularity of Location-Based Social Networks.” Although the tourist industry seeks to accommodate tourists’ desire to have authentic experiences during their travels, it is proving incapable of providing such experience. By dictating frameworks for travelers’ behavior, travel agents limit their freedom of activity. Meanwhile, digital technologies are qualitatively transforming tourism and helping to individualize tourist practices, enabling a whole new experience of cities for tourists. Lunevich’s study answers the question: how have new communicative technologies reconstructed the tourist industry by providing new opportunities to both tourism agencies and tourists themselves?

Keywords: everyday life, authenticity, map and area, urban tourism, location-based social networking sites

 

Статья Марии Ромашовой «“Дефицитная” бабушка: Советский дискурс старости и сценарии старения» посвящена исследованию феномена «советской бабушки», репрезентации прародительской роли в советской культуре. В статье рассматриваются одобряемые властью и обществом сценарии старения, предлагавшиеся женщинам в 1950-е годы. Автор исследует, как эти сценарии соотносились с существовавшим в советском обществе возрастным и гендерным порядком.

Ключевые слова: советский дискурс, советская женская эмансипация, старость, пожилой и старческий возраст

An article from Maria Romashova (Perm State University), “Grandmothers in Short Supply: the Soviet Discourse of Old-Age and Scenarios for Aging,” investigates the phenomenon of the “Soviet grandmother” and the representation of the role of grandparents in Soviet culture. The article examines the scenarios for aging approved by the authorities and by society, such as were offered to women in the 1950s. Romashova investigates how these scenarios correlated with the existing age- and gender-related order in Soviet society.

Keywords: Soviet discourse, Soviet women emancipation, old age, elderly age

 

ЗОНЫ КУЛЬТУРНОГО ОТЧУЖДЕНИЯ (Составитель блока С.А. Троицкий) / ZONES OF CULTURAL ESTRANGEMENT (Compiled by Sergey Troitsky)

При изучении культурной памяти и практик «забвения» и «воспоминания» исследователи столкнулись с целым рядом явлений, которые были в литературе практически не описаны, не имели названия, а потому сами существовали словно бы «на нелегальном положении». Более того, использование сложившихся терминов с необходимостью вынуждало применять устоявшиеся стратегии исследования, в силу своего ретроспективного характера не замечающие данные явления. В связи с этим, возникла необходимость описать их, «высветлив» с помощью конкретного терминологического «называния». Статья  С.А. Троицкого «Проблема терминологической точности при изучении зон культурного отчуждения» посвящена описанию этих основных терминов, позволяющих описать ранее незамечаемые явления культуры. В статье даны характеристики для таких терминов, как «зоны культурного отчуждения», «актуальное (поле) культуры», «деактуализация», «реактуализация», «зоны культурного пограничья».

Ключевые слова: семиотика культуры, зоны культурного отчуждения, маргинальные зоны культуры, деактуализация, реактуализация

In studying cultural memory and practices of “forgetting” and “remembering,” scholars have encountered a great number of phenomena that have remained nameless and practically undescribed in the literature, and have thus persisted in effectively “illegal” status. Moreover, the use of existing terminology necessarily forced the application of established investigative strategies, which because of its retrospective nature did not recognize these phenomena. Thus arose the necessity of describing them, “illuminating” them with the help of concrete terminological “naming.” Sergey Troitsky’s (SPbGU) “The Problem of Terminological Precision in Studying Zones of Cultural Estrangement” is dedicated to the description of the basic terms that enable the description of heretofore unnoticed cultural phenomena. His article describes such terms as “zones of cultural estrangement,” “current (field) of culture,” “deactualization,” “reactualization” and “zones of cultural liminality.”

Keywords: semiotics of culture, zones of cultural estrangement, zones of cultural liminality, deactualization, reactualization

 

В статье Е.А. Овчинниковой  «Этика и идеология: сценарии взаимодействия в русской культуре (XVIII – первая половина XIX века)» анализируется на историческом материале XVIII – перв. пол. XIX вв. процесс формирования этики как научного знания и теоретической дисциплины в пространстве русской культуры. Выделяется ряд исторических этапов, в рамках которых можно проследить влияние идеологических, социально-политических установок, определявших статус и предметное содержание этики. Данный исторический период завершается запретом этики как университетской, академической науки, ее «уходом» из системы образования. Однако, в статье отмечается, что этот процесс «вытеснения» этики из ее дисциплинарного пространства приведет к формированию особого «этикоцентризма» русской культуры, раскрывшегося со всей полнотой во второй половине XIX века.

Ключевые слова: русская культура, этика в России, нравоучительная философия, этика и идеология

In her article, “Ethics and Ideology: Scenarios of Interaction in Russian Culture (1700s–1850),” Elena Ovchinnikova (SPbGU) uses historical materials from the eighteenth and first half of the nineteenth centuries to analyze the formation of ethics as an area of scientific knowledge and a theoretical discipline in the space of Russian culture. She highlights a series of historical stages within which she traces the influence of the ideological and socio-political stances that determined the status and subject matter of ethics. The given historical period closes with a prohibition of ethics as an academic subject in universities and with ethics’ “decamp ment” from the educational system. However, Ovchinnikova notes that this process of “squeezing out” ethics from its space among the disciplines leads to the formation of a particular “ethicocentrism” in Russian culture, which came to full fruition in latter half of the nineteenth century.

Keywords: Russian culture, ethics in Russia, moral philosophy, ethics and ideology

 

Статья А.А. Троицкой «Актуализация и деактуализация искусствознания: Опыт института истории искусств» посвящена специфическому положению науки об искусстве в России на этапе ее возникновения и в первые десятилетия советской власти. На примере Института истории искусств, ставшего первым в России искусствоведческим учебным и научным учреждением, мы рассматриваем, как трансформировалось отношение к науке об искусстве в 20–30 годы XX века, главным образом, под идеологическим давлением. Проблемы, с которыми столкнулся институт, являются частным проявлением изменения статуса искусствознания в эти годы. В статье исследуются процессы актуализации новой науки и ее деактуализации, изучаются механизмы, используемые властью для выведения искусствознания в его первоначальном чистом виде из актуального поля культуры.

Ключевые слова: зоны культурного отчуждения, история искусствознания, Российский институт истории искусств

Anna Troitskaya’s (SPbGU) “The Actualization and Deactualization of the Study of Art: the Institute of Art History” addresses the specific position of the study of art in Russia at the time of its emergence and in the first decades of Soviet power. Looking at the Institute of Art History, Russia’s first teaching and research establishment for art history, Troitsskaya examines transformations in the relation - ship toward the study of art in the 1920s–30s, spurred mainly by ideological pressure. The problems encountered by the institute were an individual manifestation of changes in the status of the study of art at this time. Troitsskaya investigates the processes whereby the new discipline was brought up to date (“actualized”) and “deactualized,” and studies the mechanisms used by the authorities to eject the study of art, in its initial pure form, from the current field of culture.

Keywords: zones of cultural estrangement, history of the study of art, Institute of Art History

 

Закрывает блок статья А.В. Малинова и И.Ю. Пешперовой «Областничество в исторической ретроспективе». Областничество — это движение, распространенное среди российских провинциальных интеллектуалов второй половины XIX века. Идеология областничества фокусировалась на защите местных интересов, защите приоритетов социо-экономического и культурного развития областей. В XIX веке областничество было сильно в Великороссии, Украине и Сибири. Наиболее полно и оригинально эту идеологию воплотили сибирские интеллектуалы, основывавшиеся на аналогичных примерах из европейской философии.

Ключевые слова: областничество, регионализм, украинофильство, сибирство

The section concludes with an article by Andrey Malinov (SPbGU) and Izolda Peshperova (SPbGU / RANEPA), “Regionalism in Historical Retrospective.” Regionalism was a movement among provincial intellectuals in Russia in the second half of the nineteenth century. Regionalist ideology was focused on the protection of local interests and on defending the priorities of the regions’ socio-economic and cultural development. Regionalism’s program aimed for the spiritual awakening of the people, greater support for cultural diversity and the development of independent philosophical thinking. Nineteenth-century regionalism can be divided into three areas: Great Russian (Russian), Ukrainian (Ukrainophilic) and Siberian. The most complete and original philosophical themes were developed by Siberian regionalists and based on leading examples from European philosophy.

Keywords: regionalism, Ukrainophilism, Siberian regionalism

 

 

ПРОЧТЕНИЯ / INTERPRETATIONS

В статье Алсу Акмальдиновой, Олега Лекманова и Михаила Свердлова «Советская и эмигрантская поэзия 1920-х годов о футболе» рассматриваются произведения поэтов, запечатлевавших в своих стихах игру в футбол для газеты «Красный спорт» и составлявших контекст для поэзии Владимира Маяковского, Эдуарда Багрицкого, Марка Тарловского, Владимира Набокова, а также для одной из самых знаменитых прозаических работ того времени — повести Юрия Олеши «Зависть». Статья завершается анализом стихотворения Николая Заболоцкого «Футбол».

Ключевые слова: футбол, советская поэзия, эмигрантская поэзия, 1920-е годы

“Soccer in Soviet and Expatriate Poetry of the 1920s” by Alsu Akmaldinova (HSE), Oleg Lekmanov (HSE), and Mikhail Sverdlov (HSE) focuses on the writings of journalist poets who reported in verse on soccer games for “Red Sport,” providing a background for the poetry of Vladimir Mayakovsky, Eduard Bagritsky, Mark Tarlovsky, Vladimir Nabokov, as well as for one of the most notable prose works of the time, Yuri Olesha’s novel “Envy.” The article concludes with an extensive analysis of “Soccer,” a poem by Nikolay Zabolotsky.

Keywords: soccer, Soviet poetry, expatriate poetry, 1920s

 

 

К 100-ЛЕТИЮ ФОРМАЛИЗМА. ВИКТОР ШКЛОВСКИЙ: ФИГУРЫ И ЖАНРЫ ТЕОРЕТИЧЕСКОГО ВООБРАЖЕНИЯ — 2 (Составитель блока Илья Калинин) / THE CENTENARY OF RUSSIAN FORMALISM. VIKTOR SHKLOVSKY. FIGURES AND GENRES OF THEORETICAL IMAGINATION—2 (Compiled by Ilya Kalinin)

В статье Питера Стайнера «Практика иронии: “Zoo, или Письма не о любви” Виктора Шкловского» исследуется взаимодействие конституирующих упомянутый текст Шкловского разоблачений и умолчаний. Этот текст одновременно является перепиской любовников между автором и Эльзой Триоле, авангардным романом, оспаривающим традиционное понимание этого жанра, и политическим документом — попыткой оправдаться перед коммунистической партией. Колебания между этими тремя жанровым определениями не позволяют читателю занять какую-либо устойчивую позицию в отношении этого текста. Если фигура иронии это речевой акт, отрицающий то, что было сказано, то дискурс в «Zoo» можно с уверенностью назвать «метаироническим»: ирония здесь стремится к тому, чтобы быть искренней.

Ключевые слова: В. Шкловский, «Zoo, или Письма не о любви», остранение, ирония

Peter Steiner’s (Pennsylvania University) “The Praxis of Irony: Viktor Shklovsky’s Zoo” analyzes the intricate interplay of revealing and concealing that characterizes this novel. The text is simultaneously a love correspondence between the author and Elsa Triolet, an avant-garde novel challenging the traditional understanding of this genre, and a political document—a plea by the exiled Shklovsky to be pardoned by the Russian Communist party. An incessant oscillation among these three levels prevents the reader from establishing a single point of view unifying the work from within. If the trope of irony is a speech act that denies what it actually says, the discourse in Zoo is distinctly meta-ironic: an irony pretending that it is sincere.

Keywords: Viktor Shklovsky, Zoo or Letters Not about Love, estrangement, irony

 

Ася Булатова в статье «Неуместный модернизм Виктора Шкловского: “Письма не о любви” и границы литературы» утверждает, что книгу Виктора Шкловского можно воспринимать в специфическом модусе «теории как практики». Уникальное место этого текста в истории литературы и в интеллектуальной истории ХХ века можно объяснить, исходя из его способности быть примером модернистских экспериментальных техник и, в то же время, вводить в широкий оборот формалистские воззрения на язык и литературу.  В статье утверждается, что географические перемещения субъекта этого текста (т.е. его бегство из Советской России) создают особую ситуацию, в которой формалистское переопределение понятия жанра становится возможным. Шкловский размывает границу между художественным текстом и теорией литературы, и это оказывается возможным благодаря тому, что в «Zoo» языковыми средствами воспроизводится нестабильность языкового и идеологического положения писателя. Переосмысление Шкловским понятия границы (как в литературном, так и в географическом смысле) заставляет вспомнить о теории Жака Деррида, связывавшего присущую языку нестабильность с его сущностной чуждостью.

Ключевые слова: критическая теория, ссылка и изгнание, литература эмиграции, теория жанра, Виктор Шкловский, Жак Деррида

Asya Bulatova’s (Nanyang Technological University) “Viktor Shklovsky’s Inappro priate Modernism: Letters Not about Love and the Borders of Literature” claims that Shklovsky’s book Zoo, or Letters Not about Love came to represent a “theory as practice” approach to literature and literary theory. The unique position of this text in the history of world literature and in the intellectual history of the twentieth century can be explained by its ability to serve as an example of cutting-edge modernist experimentalism and at same time introduce and put in practice Formalist theories of language and literature. This article engages with this twofold understanding of a border as a boundary between genres and a category of literary cartographies. It suggests that the subject’s geographical displacement (e.g., exile) provides a vantage point from which a Formalist re-evaluation of the notion of genre becomes possible. Shklovsky’s notorious blurring of the border s between fiction and literary theory becomes possible because in Zoo, or Letters Not about Love language is a means of re-creating the writer’s unstable literary and ideological position. To further investigate the link between language and exile, the article draws parallels between Shklovsky’s rethinking of the literary and geographical notions of border and Jacques Derrida’s theories of writing which link the inherent instability of language to its essential foreignness.

Keywords: critical theory, exile, literature in exile, genre theory, Viktor Shklovsky, Jacques Derrida

 

Джессика Мерилл в статье «Фольклористические основания книги Виктора Шкловского “О теории прозы”» показывает, что концептуальные основания литературной теории Шкловского происходят из исследований фольклора, принадлежавших ученым XIX века. Это имело далеко идущее воздействие на основные оппозиции, структурирующие мышление Шкловского — оппозиции искусства и жизни, сюжета и фабулы, остранения и автоматизации. В трудах Шкловского фольклорные примеры составляли как бы промежуточную область между искусством и жизнью. Универсальные структурные образцы (приемы), обнаруживаемые в фольклоре воспринимались теоретиком как ответы на движения души, характерные для каждого человеческого существа. Согласно Шкловскому, книжная литература и фольклор крайне близки — они представляют разные по сложности варианты одного и того же явления, и поэтому элементарные приемы сюжетосложения, обнаруживаемые в волшебных сказках или эпических песнях, будут работать и в современной прозе.

Ключевые слова: фольклор, сюжет, фабула, остранение, психология, загадка, сексуальность, В. Шкловский, А.Н. Веселовский

In “The Folkloristic Foundations of Viktor Shklovsky’s Theory of Prose,” Jessic a Merrill (Stanford University) demonstrates that the conceptual foundations of Shklovsky’s literary theory were based on examples and ideas drawn from nineteenth-century folklore study. This had far-reaching implications for the fundamental oppositions on which Shklovsky based his thought: art vs. life, siuzhet vs. fabula, and ostranenie vs. automatization. In Shklovsky’s writings folkloristic examples work as a middle field, negotiating between art and life. Universal structural patterns (devices) found in folklore, Shklovsky assumes, emerged as a response to universal psychic drives common to all human beings. Shklovsky further assumes that written literature and folklore are related as more complex and simple instances of the same phenomenon, and that therefore elemental plot devices identified in fairytales or epic songs will hold true for contemporary prose. Tracing his use of folklore shows that Shklovsky did not see literature as a sphere autonomous from life, but rather as the product of resistance to universal drives inherent in human nature.

Keywords: folklore, plot, subject, estrangement, psychology, riddle, sexuality, Viktor Shklovsky, A.N. Veselovskiy

 

Согласно Илье Калинину («Искусство как прием воскрешения слова: Виктор Шкловский и философия общего дела») распространение учения Федорова, имевшего влияние на многих представителей русского авангарда, включая Владимира Маяковского и Велимира Хлебникова, Павла Филонова и Андрея Платонова, в начале 1930-х годов сдерживалось, как и распространение утопических устремлений революционной культуры 1920-х. Тем более интересно, что одним из первых обсуждение имени и идей Федорова в официальной культуре начал именно Виктор Шкловский в эпоху оттепели. Тем более странно, что в ранних работах Шкловского, непосредственно связанных с авангардным искусством, имя Федорова отсутствует. Однако эхо русского космизма обнаруживается даже в ранних работах Шкловского.

Ключевые слова: В. Шкловский, Л. Толстой, Н. Федоров, «Философия общего дела»

According to Ilya Kalinin (NZ / SPbGU; “Art as Device of the Resurrection of the Word: Viktor Shklovsky and Philosophy of the Common Task”), the teachings of Fedorov, having influenced many figures of the Russian avant-garde, including Vladimir Mayakovsky and Velemir Khlebnikov, Pavel Filonov and Andrey Platonov, were by the early 1930s suppressed along with the utopianism of early revolutionary culture. It is all the more interesting to encounter the open evocation of Fedorov’s name and ideas in the work of an officially recognized author such as Viktor Shklovsky, who had assumed this status from the 1930s and who had emerged most forcefully at the center of cultural life in the era of the Thaw, when his roots in the avant-garde origins of Soviet culture endowed him with additional symbolic weight. Even more striking, one must note that in Shklovsky’s early works, enrooted in the avant-guard art, the name of Fedorov was completely absent. However, in the perspective of already revealed Fedorovian stratum one may find the echo of Russian cosmism even in these early works.

Keywords: Viktor Shklovsky, Leo Tolstoy, Nikolay Fiodorov, Philosophy of the Common Task

 

ВИЗУАЛЬНОЕ/ТЕКСТУАЛЬНОЕ // VISUAL/TEXTUAL

В эссе Юрия Левинга «На подступах к визуальной эстетике Иосифа Бродского. Пять заметок об авангарде» исследуются живописные и другие визуальные аллюзии в поэзии Бродского разного периода. Среди художников, явные и скрытые отсылки к которым обнаруживаются в стихах нобелевского лауреата, Юрий Левинг обнаруживает Теодора Жерико, Умберто Боччони, Михаила Ларионова, Жоржа Брака, Пабло Пикассо, Петра Канчаловского, Казимира Малевича и других, менее известных авторов.

Ключевые слова: Иосиф Бродский, визуальность, история живописи

An essay from Yuri Leving (University of Dalhausie), “Approaching the Visual Aesthetics of Joseph Brodsky. Five Notes on the Avant-Garde,” investigates the pictorial and other visual allusions in Brodsky’s early poetry. The artists to whom, in Leving’s analysis, Brodsky refers both overtly and covertly include Théodore Géricault, Umberto Bocconi, Mikhail Larionov, Georges Braque, Pablo Picasso, Pyotr Kanchalovsky, Kazimir Malevich and other less famous artists.

Keywords: Joseph Brodsky, visuality, history of the art