Молодые читатели о молодых литературных героях: разговоры в Интернете

 

Любители чтения активно общаются друг с другом в Интернете. Среди них очень много молодых людей. Они обсуждают, комментируют, анализируют прочитанное, спрашивают друг у друга совета «что почитать?» и сами дают такие советы. Несомненно их влияние друг на друга, на выбор текстов для чтения, на формирование вкуса. Важно, что в Сети они могут свободно говорить и спорить, невзирая на социальный статус и возраст собеседника или оппонента, они учатся отстаивать свое мнение, формулировать свои мысли[1].

Достаточно часто темой литературных бесед и дискуссий становятся литературные персонажи. Именно такие разговоры, происходившие в последние 10—12 лет (основная часть — в последние 5—6 лет), явились предметом недавнего исследования социологов Российской государственной библиотеки для молодежи[2] (далее — РГБМ). При этом было решено ограничиться персонажами только отечественной литературы, но зато охватить и «золотой век» классики, и советский период, и современность. Понятно, что предмет в подавляющем большинстве случаев выводит нас на прозаические произведения (драматургия ведь практически не читается). Мы пытались выделить активно обсуждаемых героев, а «внутри» бесед и дискуссий представить разнообразные, но в определенной степени «типовые» мнения.

Поскольку нас интересовало исключительно свободное чтение, при поиске нужной информации сразу пропускались разговоры, вопросы, ответы и рекомендации, связанные с выполнением всякого рода учебных заданий, написанием сочинений и пр. Также нам казалось неверным использовать тексты, написанные за деньги или для получения других бонусов. Поэтому достаточно редко и с осторожностью использовались ресурсы рекомендательных сервисов, активность которых в последнее время возросла. Хотя, с другой стороны, и совсем не брать такие материалы было бы неправильно: ведь во многих из них молодые люди свободно и искренне оценивают книги и их персонажей. Отбирая тексты с подобных ресурсов, мы по мере возможности старались «отсеять» авторов, обладающих профессиональными навыками критики и рецензирования.

Необходимо подчеркнуть, что аудиторией нашего исследования является читающая молодежь, любители чтения. Поэтому полученная информация — круг чтения, популярные и любимые авторы, отношение к литературным героям — может быть распространена только на эту социокультурную группу.

Важно также, что поскольку в области чтения женщины по всем параметрам опережают мужчин, постольку в «читательском» Интернете они также впереди — их больше на форумах и в группах, они гораздо чаще пишут и комментируют.

Участников литературных бесед интересуют, конечно, не анализируемые литературными критиками и литературоведами чисто литературные качества книги. Если обсуждаются перипетии сюжета, то не в литературоведческом, а в «жизненном» плане. К персонажам относятся как к живым людям — даже если те живут в позапрошлом веке. Молодые читатели видят литературных героев из своего сегодня, на фоне того, что происходит с ними самими, с их знакомыми, в их семье и в их стране, что происходит в современном мире. Эти социокультурные реалии не могут не отразиться в их ви´дении. В этой статье я попытаюсь привести несколько примеров того, что и как отражается.

Мир несправедлив. Что если вмешаться?
(От Владимира Дубровского до Саньки Тишина)

В интернет-разговорах молодых людей о самых разных книгах очень часто возникает тема социальной несправедливости и способов ее преодоления. И видно, что каждого из собеседников она задевает лично, что она связана с его нынешними проблемами и размышлениями.

Не случайно, наверное, многие участники дискуссий о героинях «Войны и мира» отдают предпочтение не Наташе, у которой «все есть», а сироте Соне, которой «постоянно указывают на то, что она играет вторую скрипку». Молодые читательницы подчеркивают именно их социальное неравенство, при этом ассоциируя себя скорее с Соней. На возглас удивления-непонимания: «Это насколько надо не обладать хоть каплей необходимого в жизни эгоизма, чтобы жить в одном доме с любимым человеком, его обожаемой женой и их любимыми детьми и каждый день видеть перед собой эту идиллию» — следует возражение: «Где ей было жить, на улице, что ли? Или в монастырь уйти? А ведь добрая подружка Наташа могла бы предложить Соне жить у нее».

Остро ощущая социально-материальные разрывы в российском обществе, входя­щие в жизнь молодые люди опасаются за свое будущее. «Не хочу оказаться на дне жизни и знать, что олигархи сейчас в золоте купаются. Что это за справедливость? Почему труд простых рабочих оценивается копейками, а труд какого-нибу­дь законодателя — в большую сумму, почему же так все терпят, — пишет завтраш­ний выпускник, признаваясь, что роман «Преступление и наказание» заставил его переосмыслить все вокруг и задуматься не только о корнях теории Раскольникова, но и о том, в какую сторону может повернуть он сам. — А я такой же, все терплю, хныкаю. Ничего же я не поменяю, другие так же будут богатеть, как будто это все нормаль­но. Я чем хуже? Я такой же человек, наверное. Кем я буду, этого не могу сказать».

Проблема обостряется, когда к неравенству социального старта прибавляется право сильного, богатого, имеющего «административный ресурс» — отнять, обмануть, унизить. Если закон не дает защиты, может быть, не надо «терпеть и хныкать» — надо на насилие ответить насилием? Как написал о Дубровском 12-летний мальчик, только что прочитавший пушкинскую повесть, входящую в программу шестого класса, «он грабил только богатых, потому что считал, что они наглые и зажравшиеся люди».

Молодежная аудитория относится к Дубровскому по-разному. Одни подчеркивают, что это «символ простого, вечно незаконно ущемленного простого русского народа, однако нашедшего силы постоять за себя». Но оценивают результат достаточно пессимистично: «Бедная Россия, не переведутся Шабашкины да Троекуровы, сколько бы Дубровских ни родилось…»

Другие смотрят на героя более трезво, как на человека, загнанного в угол, а порой с некоторой снисходительностью и юмором, как на некоторую «помесь Робин Гуда, графа Монте-Кристо, Супермена и Штирлица». В соответствии с этим рассматривают и развитие сюжета. Дубровский «мог переговорить с Троекуровым насчет судебного решения, шансы были. Но он психанул, устроил поджог и косвенно стал убийцей четырех человек, хотя здесь его вина минимальна. А дальше пошло-поехало...». Финал повести — отъезд героя за границу — кажется таким читателям логичным: «А что еще человеку в его ситуации можно было делать? Денег он зара­ботал достаточно, Троекурова и князя пообещал не убивать, а разбойничать дальше стало просто невозможно. Да и зачем оставаться там, где тебя ничего не ждет».

А третьи Дубровского скорее осуждают. Он так или иначе виновен в убийстве, он бросил на произвол судьбы людей, которые за ним пошли, вообще он дейст­ву­ет непоследовательно, по инерции.

Дополнительным (кроме анализа литературных интернет-бесед) методом нашего исследования было анкетирование посетителей РГБМ. Респондентам предлагалось представить себя и своих сверстников в ситуации некоторых литературных героев и ответить, будут ли они поступать или рассуждать так же, как данный герой в данной ситуации. Эти ситуации (эпизоды, части произведений или даже сюжет целиком) мы пытались описать несколькими словами. В списке персонажей был и Дубровский, который «нарушает закон, потому что законным путем нельзя защитить свою честь, отомстить обидчику». 24% респондентов и 12% респонденток сказали, что поступили бы так же.

А вот совсем иной борец за правду и справедливость — не благородный предводитель разбойников, а простой современный паренек Саша Тишин, активист леворадикальной организации (в идеологии и действиях которой легко угадывается лимоновская НБП). Надо сказать, что именно с романа «Санькя», появившегося в 2006 г., и с горячей дискуссии вокруг него началась широкая известность Захара Прилепина. Сегодня этот роман как бы «заслонен» последующими его книгами. Но проблема остается актуальной — в частности, и потому, что время от времени в России происходят события, подобные описанным в романе, пусть и не с настолько трагическим финалом.

Правы ли Саша и его друзья, когда, «не щадя ни себя, ни других и не думая о последствиях, вступают в вооруженную борьбу с несправедливой, по их мне­нию, властью» (именно так мы поставили вопрос в анкете, предложив респондентам представить себя и своих сверстников в ситуации этих персонажей)? Позицию «я поступил бы так же» выбрал каждый десятый (и, что интересно, девушки — вдвое чаще, чем юноши); при этом каждый четвертый считает, что так поступили бы сегодня многие молодые люди.

Если судить по интернет-беседам, многие молодые люди считают Сашу Тишина безусловно положительным персонажем. На сайтах и форумах, ведущихся левой молодежью, его называют истинным героем, настоящим патриотом России, готовым пожертвовать для нее всем: «Такие вот “пацаны с окраин”, не занимаясь анализом работ Устрялова, Ленина или кого бы то ни было, на чувственном уровне пришли к тому, что есть Правда, Справедливость и другие высокопарные слова». На «нейтральных» площадках такого рода оценки встречаются гораздо реже, а противоположные мнения звучат достаточно резко: «Главный герой и все его окружение вызывают только жалость. Это такой новый вид маргиналов, которые не приспособлены к жизни, но им кажется, что они просто родились не в то время. И если вот эти ублюдки, крушащие то, чего они не строили, бухающие по три пузыря водки в одно рыло, совершат революцию в России, — у нее точно не будет буду­щего».

«Хрен с ним, что он не хочет работать, учиться, развивать мозги и так далее. Но на фига ему забираться в политические дебри? — рассуждает одна из читательниц, предполагая здесь определенный умысел автора. — Или это Прилепин так ловко показывает, что тупыми баранами а-ля Санькя легко управлять? Ведь своих политических взглядов у главного героя нет, только чужие, навязанные теми, кто ведет баранчиков на убой».

Разговоры об этой книге иногда ведутся и на школьных уроках; в Сети есть даже несколько соответствующих методических разработок. Учителя предлагают свой подход, в основе которого лежит характеристика Саньки и его товарищей как трагически заблудившихся молодых людей, не желающих (или не могущих по недостатку образования) прислушаться к другим точкам зрения. Пытаясь вступить со старшеклассниками в диалог о новом для них литературном герое, живущем в современной России, они все же не всегда могут выйти за «педагогические» рам­ки — и «спрямляют» расстановку персонажей, упрощают отношение к ним Прилепина. В результате в качестве цели урока предлагается доказать ученикам, что «если каждый человек будет ставить себе большие цели, то все будут добиваться значимых результатов и никто не будет вступать ни в какие экстремистские партии, потому что им это будет не нужно»[3].

Очевидно, не случайно и в постах молодых людей, и в методичках учителей (как и в текстах многих профессиональных критиков) звучат похожие слова о романе Прилепина — «манифест поколения», «документ эпохи». При этом каковы бы ни были мнения участников интернет-дискуссий о Саньке Тишине и его соратниках из «Союза созидающих», большинство из них так или иначе признает, что эта молодежь не созидает, а, наоборот, рушит (другое дело — зачем и почему) и одновременно по-человечески разрушается сама.

Как же быть, если попытки вмешаться и переделать что-то в несправедливом мире ведут к разрушению привычной жизни и человеческих связей, если насилие порождает новое насилие? В дискуссию о политических и нравственных метаниях Григория Мелехова врывается возглас двадцатилетнего юноши, примеряющего на себя и своих сверстников ситуацию гражданского конфликта: «Это даже представить трудно. Прикиньте, люди, (ситуация на новый лад). У тебя есть друг, с которым ты с пеленок. И вдруг гражданская война. Ты, допустим, за Медведева[4], а он за Зюганова. Что, стрелять будете в него???»

Более полувека назад Стругацкие придумали «прогрессоров» — представителей высокоразвитых цивилизаций, различными (в том числе насильственными) способами содействующих историческому прогрессу цивилизаций более низкого уровня. Среди читателей (и не только) тогда сразу же возникли споры о позволительности и эффективности насилия как пути «улучшения» общества. И эти споры не прекращались, тем более что поводов для подобных раздумий всегда достаточно. (Не случайно, наверное, Герман захотел снять «Трудно быть богом».) Се­годня дискуссии продолжаются в Сети и молодые люди активно в них участвуют. Многие считают, что, поскольку мир несовершенен, надо приветствовать любого, кто поможет ему исправиться, «подтолкнет», — а приятных способов такого улучшения не существует. Но большинство участников дискуссий не соглашаются с подобной постановкой вопроса или, во всяком случае, высказывают сомнения. «Вы говорите, что иногда надо быть скотиной? — ехидно спрашивают они своих оппонентов. — Но ведь можно и втянуться в это скотское состояние». И кто дает человеку право судить, что он лучше и знает, как лучше? «Трудно быть богом, но бог ли ты на самом деле? А ведь нет, не бог».

Характерно, что многие молодые люди свое неприятие прогрессорства основывают на современных событиях. «Мне лично сильно бы не понравилось, если бы явились в мою страну ребята, которые бы активно бросились насаждать свое видение добра и прогресса, — пишет иркутский студент. — Свежий пример: действия американцев в Ираке. В известном смысле ребята занимаются прогрессорством: пришли в отсталую страну, свергли тирана, насаждают “прогрессивную” демократию. Понятно, что их помыслы не так чисты, как у прогрессоров. Однако если отбросить корыстную составляющую, то будет выглядеть весьма похоже. Хорошо ли они поступают? На мой взгляд, не очень. Ну или можно привести другие примеры: участие СССР в войнах в Корее, во Вьетнаме, в Лаосе. Тоже ведь приходили в чужую страну и насаждали там свое понимание добра и прогресса».

Прочитанное «ложится» на ситуации и проблемы, актуальные, значимые для социокультурной группы, к которой принадлежит читающий и/или с которой он себя идентифицирует; оно помогает сформулировать (возможно — осознать) эти проблемы, прояснить для себя смыслы этих ситуаций. И ведь сравнительно немногие книги и персонажи активно обсуждаются, то есть оказываются «подходящими». Казалось бы, вот мечта тех, кто ратовал и добился возвращения в школу сочинения, в котором теперь требуется «жизненное» рассуждение подкрепить аргументами из литературных произведений. Но здесь-то, в живом общении, все настоящее, а там все искусственное — и тема предложена сверху, и место литературных примеров обозначено как-то лукаво, и проверяется неизвестно что. Да и вообще — когда речь идет о проверке, уже не до искренности…

Запускать механизм жизни в нужную сторону
(Остап Бендер и другие обаятельные авантюристы)

В начале 2015 г. секция по чтению Российской библиотечной ассоциации провела интернет-опрос «Памятник литературному герою». Анкета была опубликована на сайте РБА, на сайтах региональных Центров чтения, многих библиотек и вузов. Центральный вопрос: памятник какому литературному герою респонденты хотели бы поставить в своем городе, поселке, селе. Более 4,5 тысячи человек от 5 до 80 лет из 63 российских регионов назвали 510 героев из 369 произведений 227 авторов. Лидером рейтинга (с большим отрывом от занявшего второе место Шерлока Холмса) оказался Остап Бендер[5].

На территории бывшего СССР существует целых девять памятников Бендеру, констатирует в статье 2009 г. Марк Липовецкий[6]. Организаторы интернет-опроса соглашаются с его объяснением такой популярности: Бендер, как и другие персонажи, удостоившиеся не одного памятника, репрезентирует архетип трикстера — человека, не подчиняющегося общим правилам, плута, ловкача, надевающего различные маски и играющего различные роли, а подобный образ значим как для советской, так и для постсоветской культуры.

Действительно, романы Ильфа и Петрова с самого своего появления (почти 90 лет назад) широко читались и присутствовали в сознании читающей публики. Литературная критика, писательское и более высокое начальство могли в соответствии с меняющейся политической конъюнктурой называть авторов глубоко советскими или антисоветскими, осуждать или награждать, останавливать в печати или издавать огромными тиражами — романы оставались в круге чтения, а их главный герой, несмотря на свою амбивалентную репутацию (или благодаря ей), неизменно оставался популярным и любимым. Как показывают результаты нашего исследования, молодежь и сегодня считает Остапа умным, отважным, решительным и, главное, обаятельным героем. Его недостатки признаются, но чаще всего прощаются именно за легкость и обаяние. Двадцатилетняяя студентка пишет: «Мечтаю встретить в жизни такого же болтуна и пофигиста, как Остап Бендер. Наверное, это был бы единственный человек, с которым мне было бы всегда интересно. Удача на стороне таких хулиганов».

Среди участников читательских интернет-бесед и интернет-дискуссий есть, конечно, и такие, кто называют Остапа мошенником, желающим жить за счет об­щества. Многие видят, что в реальности все не так романтично: и в окружающей дейст­вительности есть преграды для подобного образа  жизни, и самому человеку придется от многого отказаться и что-то важное в себе убить. Но обвинителей и скептиков гораздо меньше, чем горячих защитников. «Мошенник и авантюрист — это разные вещи, — уверенно формулирует молодая читательница. — Мошенник — звучит гнусно, низко, оскорбительно. Авантюрист — это звучит гордо. Остап не вор, не убийца, не предатель, он просто умеет подстраиваться под окружающий мир, меняться, как хамелеон».

Интересно, что в давней статье с характерным названием «Искусство приспособления» Александр Жолковский называет Бендера именно «суперхамелеоном», мгновенно приспосабливающимся к любой ситуации, «чтобы снять с нее сливки и тому подобную сметану»[7]. Марк Липовецкий также подчеркивает, что цинизм советского трикстера — необходимое условие его выживания и вписывания в советскую реальность[8]. Заметим, что оба автора оценивают эти качества героя скорее отрицательно — в отличие от читательницы, которая думает, что умение встраивать свои авантюры в окружающий мир — прекрасное умение. Более того, многие молодые люди отмечают, что поведение и методы Остапа «работают в реальной жизни». 18-летний юноша признается: «Очень помогает в решении своих или даже чужих проблем. С какой легкостью, не заморачиваясь ни на чем, он брался за любое дело. Очень грамотный человек, хоть и виртуальный. Это энциклопедия жизни — не в том плане, что ему нужно подражать, а в том, что у него есть чему поучиться!» Его сверстница соглашается: «К жизни он относится легко, как к игре, к выживанию, а не к сложному давящему механизму, с которым каждый из нас борется. Этому механизму нужно не противодействовать, а запускать его, причем в ту сторону и с той скоростью, с какой нужно именно тебе».

В сети ВКонтакте в группе «Остап Сулейман Берта Мария Бендер Бей» (кстати, в ней более 3 тысяч участников) есть тема «Жить как Остап». Открывшая ее девушка задала собеседникам вопрос: «А что если вот прямо сейчас все бросить и податься в дети лейтенанта Шмидта? Как вы думаете, возможно ли жить подобным образом или все это лишь выдумка писателей? Насколько трудно приходится авантюристу в нашем мире?» В развернувшемся обсуждении выяснилось, что среди молодых людей немало любителей авантюр, серьезно или полусерьезно заявляющих о том, что им нравится подобный образ жизни — «чтобы сегодня нечего было есть, а завтра получить миллион». Тем более, что, как пишет одна из собеседниц, «неповторимая атмосфера Земли Русской этому ой как способствует», а другая вторит ей:  «Пока есть лохи, почему бы не быть Бендером?» А некоторые признаются, что они так и живут — и приводят вполне конкретные примеры: «Сегодня пошла на экзамен, к которому готовилась 4 часа (другие готовились недели две). И с полной уверенностью запудрила мозги на 5, хотя этот препод самый строгий по Выш­ке. Так что вера в себя, удача, ну и талант, харизма — и ты сам можешь творить свою судьбу, как Остап».

В общем, молодым читателям нравится авантюрист и индивидуалист, которому было скучно строить социализм и, как они предполагают, сегодня тоже было бы скучно идти в ногу с коллективом. Странно, но мимо сознания большинства участников читательских бесед проходит тот факт, что в конце обоих романов Бендер оказывается в проигрыше. Наоборот, по их впечатлению, Бендер побеждает — потому что он выше, ярче, умнее всех окружающих. Они следят, как герой артистично и напористо добивается своих целей, понимают и одобряют его поведение. Цинизм при этом — одно из условий успеха.

По той же логике положительным и очень интересным героем  кажется некоторым молодым людям толстовский Долохов — «бедный человек, который всего в жизни добился сам». Его цинический практицизм, способность «идти по головам» воспринимается как необходимое в его положении качество, востребованное и сегодня: «Сейчас у нас одни Долоховы вокруг. Ведь ему действительно никак иначе было. Он готов добиваться, забирать все, что может, ради себя и близких. Вот внушает он уверенность, что за ним будешь, как за каменной стеной». В какой-то степени сюда вписывается и Печорин, число поклонников (поклонниц) которого значительно превышает число обвинителей.

Серьезно, в шутку или из эпатажа, но многие читатели утверждают, что им нравятся герои откровенно отрицательные, но яркие, со своей идеей, со своими понятиями о чести и благородстве, и опять же — авантюрные[9]. Например, в груп­пе, обсуждающей, кем из акунинских героев они хотели бы оказаться, нередки запи­си типа «крестным отцом всей хитровской братвы, чтоб даже Фандорин не рыпался и просил моей помощи». А особый интерес у любителей Акунина выз­вал геро­й романа «Смерть Ахиллеса» Ахимас Вельде — интеллектуал, «харизматичный убий­ца», «изобретательный, бесстрашный злодей»: «Пусть он сволочь, но у него есть шарм», «к нему испытываешь не просто интерес, но уважение и симпа­тию».

В принципе, симпатия к отрицательным персонажам — известный феномен, он обсуждается как психологами и культурологами, так и «рядовыми потребителями» различных видов искусства. Однако данные нашего исследования заставляют задуматься над «гендерным аспектом» этого феномена.

 

Женщины — хорошие и плохие,
правильные и неправильные

Не удивительно, что если обсуждаются женские персонажи, то речь чаще всего идет о любовных и семейных коллизиях. И фактически всегда собеседники разбиваются на две группы. Если немного упростить, позиции выглядят следующим образом: одни за свободу чувств, другие — за семейный долг.

Именно таков формат разговоров молодых читателей об Анне Карениной, Аксинье Астаховой и булгаковской Маргарите. Эти разговоры ведутся и в социальных сетях, и на различных форумах (в том числе женских). Дискуссии идут очень горячие, жесткость порой может перейти в грубость; спокойных, «нейтральных» высказываний сравнительно немного. Защитники героинь убеждены, что истинная женщина ради любви идет на все. Маргарита для них — символ такой любви, потому что она «жертвует всеми мифическими социальными благами, положением, репутацией порядочной супруги». И Аксинья права: «Ну и что, что замужняя? полюбила вот, и все, никуда не денешься».

Однако сторонников противоположной точки зрения значительно больше — не только в мужской, но и в женской аудитории. Считая всех трех героинь роковыми женщинами, молодые читатели вкладывают в эти слова исключительно отрицательный смысл. Аксинью называют разлучницей, безнравственной женщиной, шалавой. «Ей свое счастье — выше всего остального». Многие участники и участницы дискуссий страстной Аксинье предпочитают верную Наталью. Анне Карениной не прощают, конечно, что она оставила не только мужа, но и ребенка; ее также называют ревнивицей, истеричкой и еще грубее. И подчеркивают современность романа: «Взять хотя бы Дом-2. Там таких Карениных через одну, все истерят, требуют любви, манера поведения один в один».

Судя по всему, гендерный фактор оказывается значимым: «роковые» (авантюрные), пусть и яркие героини симпатий не вызывают.

Обвинители Маргариты часто рассуждают о религиозном смысле этого образа, опираясь в той или иной степени на тексты Андрея Кураева[10]. Одна из центральных идей Кураева: Маргарита — это зло, ее подослал Воланд, чтобы не сгорел, не пропал, был опубликован и остался в мире кощунственный роман Мастера, «евангелие от дьявола». И она, вторят молодые люди, не только сама ушла из человеческого мира, стала ведьмой, но погубила Мастера: если бы не она, «он бы сразу сдался и оставил публикации романа, не сошел бы с ума». Таким образом, «бытовые» обвинения, хотя присутствуют и здесь, отступают на второй план.

Тема верности и семейных ценностей звучит, конечно, в читательских разговорах о двух героинях, которых школьная программа сделала центральными в русской классике, — о Татьяне Лариной и Наташе Ростовой. Контекст и лексика бесед обычно таковы, будто события разворачиваются в сегодняшних реалиях. При обсуждении «завершений сюжетов» — отказа Татьяны Онегину и метаморфозы Наташи — наша аудитория тоже разделяется на «за» и «против». Однако здесь разделение гораздо менее резкое, радикальных суждений не так много. Молодые люди рассматривают различные аспекты этих ситуаций: почему Татьяна согласилась выйти замуж? Счастлива ли она? Действительно ли Наташу ничего, кроме пеленок, не интересует?

Острая дискуссия развернулась вокруг попытки Наташи сбежать с Анатолем Курагиным. Одни осуждают героиню, считают, что такое предательство простить нельзя; другие (их больше) оправдывают Наташу тем, что она была молода и наивна, а ее «зомбировал» опытный соблазнитель, которому сложно сопротивляться, тем более в достаточно неоднозначных обстоятельствах. «Что бы вы сказали о пар­не, который на вас так и не женился, отец его, мягко говоря, послал, никак не приезжает, хоть и обещал... Который чувств не проявляет, а вы их так желаете, и который умереть может в любой момент?»

Характерно, что этих героинь нередко сравнивают друг с другом. Например, суждение о Наташе как будущей жене декабриста вызывает горячее возражение: никогда она не поедет за Пьером в Сибирь. «Княжна Марья — да. Соня — да. А Наташа... В лучшем случае — из-за детей останется. В худшем — найдет себе нового сильного умного мужа. Тоже нашли Марию Волконскую! Вот Тане Лариной такое по плечу. Даже не за любимым, но уважаемым ею человеком. А то, что мужа своего она ценит и уважает, ясно».

В анкетировании посетителей РГБМ Татьяна Ларина входила в список геро­ев, в ситуациях которых мы просили респондентов представить себя и своих свер­стников. Она, согласно предложенной нами формулировке, «отказывает челове­ку, которого любит, потому что считает своим долгом остаться верной мужу». 44% девушек говорят, что поступили бы так же. Более того, позицию «я сам» отметили 24% юношей-респондентов, утверждая, очевидно, что сохранили бы в подобной ситуации верность жене. Еще 24% юношей считают, что так поступят многи­е их сверстники; девушки не столь оптимистичны, среди них эту позицию отметили 15%.

В 2001 г. тот же вопрос мы задавали респондентам исследования «Молодежь и классика»[11]. Тогда позиции «я сам(а)» и «многие молодые люди» респонденты отмечали гораздо реже: если по сегодняшнему исследованию — в среднем 37% и 18%, то по тогдашнему — соответственно 20% и 13%. То есть понятия семейно­го долга и супружеской верности для респондентов 2015 г. оказались более зна­чимыми. Здесь, правда, надо учесть, что в исследовании 2001 г. участвовали в основном старшеклассники, а в нынешнем — «взрослая» молодежь, студенты, для которых эти проблемы более серьезны и личностны. Тем не менее ощутимая разница в цифрах позволяет задуматься о модификации социальных норм в моло­дежной среде.

Молодые читатели в пространстве отечественной
литературы: освоенные участки и «дикое поле»

Итак, обсуждая характеры и поступки литературных персонажей, молодые читатели смотрят на них сегодняшними глазами, «примеряют» их ситуации на современность вообще и на собственные реальные или возможные ситуации. Однако желание высказаться, вступить в диалог, поспорить вызывают у них чаще всего герои книг, написанных в XIX в. Не всех, разумеется, а определенных, отобранных в разные времена по разным критериям, — но таких произведений довольно много. Это поле «распахано» — школой, кино, другими социальными институтами; здесь на фоне привычных, наскучивших, окаменелых мнений и интерпретаций сравнительно нетрудно «вырастить» и личные, основанные на собственном опыте и собственных эмоциях. Замечу, что если для культурной читательской аудитории (для большинства участников интернет-бесед) русская классика — конечно, литерату­ра, тексты, то для более широкой аудитории она порой превращается в миф, объединяющий читающих и нечитающих. И в этом смысле — действительно в некоторые «скрепы»…

Совсем по-другому обстоит дело с литературой советского периода (то есть почти всего ХХ века). Это поле тоже «пахали», производили отбор несколько раз в разные времена по разным критериям — и сегодня продолжают. Однако даже наша продвинутая аудитория явно чувствует себя здесь неуверенно; даже ею освое­ны лишь отдельные «участки». Обсуждаются лишь некоторые авторы и книги, но и они — гораздо реже, чем классика позапрошлого века. Молодые люди не пишут о персонажах «официальной» советской классики (о героях Горького, «Молодой гвардии», о Павле Корчагине), о персонажах «деревенской», «городской», «военной», «молодежной» прозы, о героях той литературы, которая была в годы советской власти под запретом, а извлечена из столов в начале перестройки. Наверное, потому, что ситуации и проблемы этих героев «не ложатся» на значимые для моло­дежи сегодняшние социальные реалии. И нет авторитетных проводников, интерпретаторов, которые сумели бы показать актуальность каких-то книг, каких-то персонажей именно для этой читательской группы, заново их открыть, «пропиарить».

Что касается современной литературы, то, как показывают результаты исследований последних лет, молодежь предпочитает зарубежную. Тем не менее оте­чественная тоже читается и обсуждается. Но в подавляющем большинстве случаев это жанровая литература — фэнтези, научная фантастика, детектив, апокалиптика. Другие, «реалистические», книги современных отечественных авторов молодые люди не считают интересными, они не ожидают узнать из них что-то новое и нужное, потому и не читают[12]. Это пространство для молодого читателя — «дикое поле». Ведь его если и «пашут», то не в расчете на молодежь[13] (да и вообще, наверное, не в расчете на среднего, «непрофессионального» читателя). Даже для «продвинутых» и «культурных» редко оказываются значимыми такие факторы, как литературные премии и рекомендации критиков. Скорее подействуют советы сетевых «друзей» и тех, кто на читательских форумах и в группах признан авторитетом. Однако они рекомендуют чаще всего ту же жанровую литературу либо общепринятую классику и списки типа «100 лучших книг».

А может, в современной российской литературе (в отличие от зарубежной) и правда нет ничего, что «легло» бы на проблемы и чувства нового поколения? Може­т, молодым неинтересно читать, поскольку авторам неинтересно про такое писать, у них другие приоритеты и другие представления? Может, это объективно такой момент: литература отдельно, а большинство читателей — отдельно (конечно, одни группы ближе, другие дальше, и возраст здесь тоже имеет значение). Действительно, случаются ведь разные времена. Вот полвека назад (где-то с середины 1950-х до конца 1960-х) интереснейшим явлением в российской литературе была молодежная проза. Авторы — в основном, молодые писатели, основная (хотя не единственная) аудитория — молодые читатели. Одна из важных площадок — журнал «Юность», выходящий огромным тиражом. Персонажи рассказов, повес­тей и романов (в подавляющем большинстве случаев — произведений отечественных авторов) — ровесники читателей, у них общие проблемы и ценности. Сущест­вуй тогда Интернет — об этих персонажах, безусловно, говорили бы и спорили.

А сегодня предметом читательских интернет-бесед в большинстве случаев является жанровая литература — и чаще всего фэнтези. При этом многие собеседники «примеряют на себя» миры, которые создают авторы. В группах, объединенных вокруг творчества популярных писателей, порой годами обсуждаются вопросы: «Кто вы в этом произведении, в этом мире?», «С кем из героев вы хотели бы дружить?», «В каком месте этой вселенной вы хотели бы побывать?». Но эта «примерка» несколько иного рода, чем мы предлагали в анкетах. Отвечая на наши вопросы, респонденты как бы переносили ситуации литературных героев прошлого в современность и представляли себя на их месте. Здесь же они сами перемещаются в чужой мир, представляют себя участниками чужой жизни.

Достаточно естественен следующий шаг — реальное участие читателя в формировании сюжета, в «создании» персонажей. И действительно: в группах постоянно инициируются игры, появляются разнообразные фанфики. Молодежи это нравится. А писатели (примеры — Дмитрий Глуховский, Сергей Лукьяненко) «идут навстречу», предлагая читателям такого рода «сотрудничество» и пользуясь им для продвижения своих текстов[14]. Сама литература превращается в некую игру. А отношение к игровым персонажам (тем более, если видел процесс их появления или даже сам в нем участвовал) — иное, чем отношение к героям книг. Обсуждаются такие персонажи (если обсуждаются) в основном как участники «экшна». И должна появиться очень сильная необычная книга (такая, например, как «Дом, в котором…» Мариам Петросян), чтобы возникли разговоры о характерах, взаимоотношениях, поступках ее героев.

А в общем получается, что современная российская литература (беллетрис­тика) современному молодому российскому читателю не нужна, не добавляет ни­чего к его собственному опыту. Как выразился один старшеклассник, «современных российских авторов могут читать люди, которые любят фантастику, так как за историей, происходящей в XXI веке, мы можем следить сами»[15]. Мне кажется, это должно вызывать тревогу. И за читателей — нынешних и будущих. И за отечественную литературу.