Нужна ли россиянам свобода? Обзор публикаций, посвященных 150-летнему юбилею освобождения крестьян

Юбилеи отмечаются для мемориализации какого-либо события, закрепления его в памяти современников и потомков. Тем самым достигается интеграция членов общества вокруг тех ценностей, которые оно считает базовыми или которые государство пытается навязать ему в качестве таковых. При этом нередко в обществе нет консенсуса по поводу события, юбилей которого отмечается. Поэтому празднование любого юбилея дает богатую информацию для суждений о ценностях и идеологических ориентациях различных социокультурных групп, их проблемах и чаяниях, взаимоотношениях власти и общества и т.д.[1] Особенно это касается юбилеев ключевых событий отечественной истории, так или иначе определявших направление развития страны в течение значительного периода времени, последствия которых ощутимы и в наши дни.

К числу таких событий, безусловно, относится освобождение крестьян от крепост­ной зависимости в 1861 году. Проведенный ВЦИОМ опрос о событиях XIX ве­ка, оказавших самое сильное влияние на развитие страны, показал, что таковым большинство россиян (62%) считают манифест Александра II об отме­не крепостного права. (Далее в итоговом списке следовали строительство Транссиба (29%), Отечественная война 1812 года (28%), открытие первой железной дороги (26%), восстание декабристов (22%)[2].) Приведем также результаты опроса, проведенного Левада-центром в декабре 2010 года, которые также свидетельствуют о значимости реформы 1861 года для жителей России. Хотя в 2011 году отмечалось 70 лет с начала Великой Отечественной войны, 50 лет полета Гагари­на в космос, 20 лет распада СССР, тем не менее 150-летие со дня отмены крепостного права признали самой важной юбилейной датой года 23% опрошенных[3].

Отмена крепостного права в 1861 году, затрагивавшая экономические интересы дворянства, была очень неоднозначно встречена этим сословием. Впрочем, и крестьянство было не очень довольно реформой, поскольку считало, что должно было получить землю бесплатно или на более льготных условиях. И в дальнейшем отношение к этому акту государственной власти оставалось противоречивым. Отмечать его 25-летний юбилей было запрещено. Пятидесятилетие этого события было отпраздновано в 1911 году довольно торжественно, причем основная роль в праздновании принадлежала не власти (как в отмечавшемся с помпой в 1913 году 300-летии династии Романовых), а обществу. В 1961 году юбилей был если и не замолчан, то отпразднован довольно скромно, поскольку согласно официальной точке зрения реформа была вынужденным шагом власти, по сути не улучшившим положение крестьян.

Казалось бы, в современной России, в 1990-е годы вступившей на путь реформ, 150-летний юбилей освобождения крестьян должен был вызвать повышенный интерес. В данном обзоре я ставил перед собой задачу обобщить имеющиеся материалы о том, как был отмечен юбилей, и продемонстрировать, что произошло на деле. Материалом для него послужили публикации в печатных бумажных и электронных средствах массовой коммуникации. Я не рассматривал научную продукцию — книги, научные журналы, материалы научных конференций (они попадали в поле моего зрения только в тех случаях, когда информация о них проникала в общую прессу), а также теле- и радиопередачи, театральные постановки, которые требуют иных подходов и иных методов анализа.

Если судить по формальным показателям, то вполне можно сделать вывод, что празднование юбилея прошло с размахом. Во многих газетах и журналах появились отклики, прошли посвященные юбилею конференции («Великие реформы и модернизация России» в Санкт-Петербурге[4] с участием президента страны Д. Медведева, речь о которой пойдет далее; «Александр II: трагедия реформатора. 1861—1881 годы. Люди в судьбах реформ, реформы в судьбах людей» в Санкт-Петербурге (организаторы: Европейский университет в Санкт-Петербурге и Санкт-Петербургский институт истории РАН)[5]; «“Раскрепощение человека” — реформаторские идеи в России и Европе (XIX—XXI вв.)» (организаторы: ИНИОН РАН, Франко-российский центр гуманитарных и общест­вен­ных наук в Москве, Германский исторический институт в Москве); «Великая реформа 1861 года» в РГГУ; Всероссийская научная конференция, посвященная 150-летию отмены крепостного права в РГАУ-МСХА им. К.А. Тимирязева[6]; «Реформа 1861 года, итоги и последствия» в Институте экономики РАН[7]; Все­российская научная конференция в Поволжском институте управления им. П.А. Столыпина РАНХиГС (Саратов) «Крестьянская реформа 1861 года и трансформация социально-экономической и политической системы в России»[8]; XX Тургеневские чтения в Государственном литературном музее И.С. Тургенева в Орле), круглые столы партии «Яблоко» и клуба «19 февраля» партии «Правое дело», выставки («Народ освобожден, но счастлив ли народ?» в Пензенском краеведческом музее; «Крепостные таланты» и «Юрьев день» в Музее А.С. Пушкина на Пречистенке; «Власть и общество на пути к крестьянской реформе» в Президентской библиотеке имени Б.Н. Ельцина в Петербурге, а также выставки в Санкт-Петербургском государственном университете, Музее истории Екатеринбурга, уфимском Мемориальном доме-музее С.Т. Аксакова и др.). 3 мар­та в Архиерейском зале храма Христа Спасителя состоялось торжественное заседание «Великие реформы императора Александра II — успешный пример модернизации», в президиум которого вошли Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, председатель Комитета Государственной думы РФ по делам общественных объединений и религиозных организаций С.А. Попов, руководитель Федерального архивного агентства РФ А.Н. Артизов и др.[9]

Однако более внимательное знакомство с материалами о праздновании юбилея демонстрирует, что оно не вызвало особого интереса у наших со­граждан. Это не раз отмечалось в прессе: «150-летие отмены крепостного пра­ва в России прошло как-то незаметно, хотя реформа Александра II явилась событи­ем, потрясшим основы российской государственности»; «В этом году в Кремле отметили (страна осталась безучастной) юбилей отмены в России крепостного права»; «…мало замеченный страной юбилей»; «…власть РФ при молчании народа отметила <…> отмену крепостного права в 1861 году императором Александром Вторым»[10].

Из более чем полутора десятков выходящих в стране толстых журналов на юбилей откликнулись только три («Знамя», «Наш современник» и «Нева»), остальные проигнорировали его, даже издания с богатым отделом публицис­тики, в частности «Новый мир» и «Дружба народов». Если судить по таким параметрам, как количество посвященных этому событию книг, статей, спектаклей, фильмов, выставок и т.д., резонанс был во много раз меньше, чем, скажем, у последнего пушкинского юбилея.

Празднование юбилея освобождения крестьян стало не событием, а мероприятием. В нынешнем социально-политическом контексте слова «свобода» и «освобождение» в нашей стране не очень популярны, но совсем отмахнуться от этого юбилея было нельзя. Поэтому власть (или определенная часть власт­вующей элиты), отнюдь не стремящаяся к реальным реформам, попыталась использовать его в своих целях, прежде всего в имиджевых и электоральных (в 2012 году должны были состояться президентские выборы). При этом на первый план в инициировании и проведении реформы выдвигалась роль не интеллигенции или либеральной бюрократии, а «первого лица» — императора.

Так, например, заместитель руководителя Аппарата Государственной думы — начальник Управления по связям с общественностью и взаимодействию со СМИ Аппарата Государственной Думы, заместитель секретаря президиума Генерального совета партии «Единая Россия» по креативу и взаимодействию с политическими клубами Ю.Е. Шувалов накануне юбилея заявил:

Отмена крепостничества — долгожданное для России того времени решение, о котором мечтали лучшие умы XIX века. Конечно, это заслуга, в первую очередь, импе­ратора Александра II. Его Манифест “О Всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей” дал стране небывалый толчок к развитию. В начале XX века Россия стала мощнейшей аграрной державой, и перспективы ее устойчивого развития были нали­цо. <…> К сожалению, заявив в 1917 году “Землю — крестьянам!”, ее окончательно у них отняли. Фактически вве­ли второе крепостное право в сталинский период, настолько жест­ко привязав человека к земле, что у него не было ни паспорта, ни прав. Сельский житель оказался в положении, которое было, пожалуй, не лучше чем у крестьянина до 1861 года.

Безусловно, нам надо возвращаться к важному вопросу: почему так произошло, почему так долго люди были угнетены в России? Ведь такое положение дел, безусловно, тормозило общественное развитие нашей страны.

Нам также необходимо понять: что нужно сделать для того, чтобы преодолеть наследие крепостного права. И в первую очередь — в умах наших людей. За прошедшие 150 лет это ощущение никуда не делось — и во многом наше сознание остается сознанием крепостных. Зачастую, даже при обсуждении общественно значимых вопросов, мы ограничены страхом перед принятием решений, потому что отголоски сознания крепостного еще очень глубоко в нас сидят[11].

Подобные заявления делались и на более высоком уровне. Так, в Петербурге в Мариинском дворце 3 марта 2011 года состоялась научно-практическая конференция «Великие реформы и модернизация России», оргкомитет которой возглавила губернатор Санкт-Петербурга Валентина Матвиенко. В ней приняли участие политические и религиозные деятели, ученые (историки, экономисты, юристы) и дипломаты. Были приглашены и потомки членов династии Романовых. На конференции выступил президент страны Д.А. Медведев. В своем докладе он высоко оценил реформы Александра II и попытался представить современные реформы как их продолжение:

Было бы странно, если бы сегодня мы не охарактеризовали эти реформы как абсолютно исторические. Прежде всего было упразднено крепостничество, которое веками унижало права, человеческое достоинство миллионов русских людей. Обретение личной свободы дало им возможность стать полноценными подданными Российской империи, по возможности проявлять свою инициативу и выражать собственное мнение. Вслед за земельной, как известно, последовали земская и городская реформы, которые изменили структуру местного самоуправления. Всё это крайне актуально для нашей страны и сегодня. Серьезные преобразования произошли и в судопроизводстве. В России впервые за ее уже тогда тысячелетнюю историю появился состязательный процесс, суд присяжных, мировой суд, адвокатура. <…> самое главное — был сделан выбор. Свобода впервые, может быть, за всю тысячелетнюю историю России стала ценностью, это самое важное. <…> По сути, мы все продолжаем тот курс, который был проложен полтора века назад. Причем хотел бы обратить внимание, что жизнеспособными оказались не фантазии об особом пути нашей страны и не советский эксперимент, а проект нормального, гуманного строя, который был задуман Александром II. И в конечном счете в историческом масштабе прав оказался именно он, а не Николай I или Сталин.

Изучение опыта реформ, проведенных при Александре II, приводит, по Д. Медведеву, к следующим выводам:

Во-первых, нельзя откладывать свободу на потом и нельзя бояться свободного человека, который каким-то неадекватным образом распорядится своей свободой. Это путь в тупик. Во-вторых, политические и социальные преобразования должны быть продуманными, рациональными, постепенными, но неуклонными. В-треть­их, врагами свободного развития и впредь будут нетерпимость, экстремизм и их крайнее проявление — терроризм. <…> В-четвертых, надо помнить о том, что госу­дарство является не целью развития, а инструментом развития. И только включение всего общества в эти процессы может дать правильный положительный эффект. <…> В-пятых, необходимо помнить о том, что нация является живым организмом, а не машиной для воспроизводства господствующих идей[12].

Все эти положения можно было бы расценить как свидетельствующие о приверженности власти пути модернизации экономики и социального устройства страны. Однако в контексте реально проходящих в то время в стране антиреформаторских и антимодернизационных процессов подобные декларации были встречены обществом со скептицизмом. Журналисты констатировали: «С Медведевым представители российской политической верхушки открыто не спорят. Но есть четкое ощущение, что у них просто другая повестка дня. И полномочия президента не распространяются на то, чтобы ее изменить. <...> Перед Медведевым стоит непростая задача. Он настаивает на важности идей свободы и гражданских институтов западного образца для развития России, а его подчиненные равнодушно продолжают действовать в том же духе, что и раньше»[13]. Вот как прокомментировал выступление Д. Медведева сотрудник «Эха Москвы» Антон Орех:

В сущности, речь Медведева — это какая-то насмешка. Потому что в ней есть полное, триумфальное несоответствие слов и дел, желаемого и действительного. А сло­ва про то, что Россия продолжает курс, проложенный Царем-Освободителем, — прямой обман. Потому что наша страна всеми силами движется не к свободе, а обратно к рабству. Я думаю, что крепостничество, сталинизм, социализм построить заново уже нереально, но создать военно-бюрократическую вертикаль, которую ругает Медведев, реально вполне, и именно этим мы десять лет и занимаемся, причем последние три года под непосредственным руководством Дмитрия Анатольевича. Другое дело, что гражданам вообще нет дела до всех этих речей, идей и формулировок. Потому что даже после отмены крепостного права Россия оставалась рабской страной. А при коммунизме рабство достигло кульминации[14].

Официальную точку зрения на реформу 1861 года, резюмируя выступления на конференции «Великие реформы и модернизация России» и на заседании в храме Христа Спасителя, Сергей Кондратьев представил так: «Великая реформа преобразовала Россию, она была мирной, плановой, системной, успешной и охватила многочисленные стороны. Реформа была делом самой власти, ее преобразовательной энергии»[15].

 

В многочисленных публикациях, посвященных крестьянской реформе, основное внимание уделялось рассмотрению ее в контексте реформаторской деятельности в России, прежде всего на современном этапе. При этом выявилось отсутствие какого-либо консенсуса в оценке реформы и ее последствий. Более того, палитра мнений по этому поводу чрезвычайно велика, нередко они совершенно противоречат друг другу. Можно выделить насколько основных позиций в осмыслении реформы и оценке ее последствий.

Прежде всего упомянем традиционную марксистскую трактовку реформы. В предельно вульгаризованной форме ее можно найти у журналиста Алек­сандра Айвазова. Ссылаясь на историков-марксистов 1920—1930-х годов, он утверж­дает, что «вся реформа для большинства крестьян свелась к тому, что они пере­стали официально называться “крепостными”, а стали называться “обязанными”; формально они стали считаться свободными, но в их положении абсолютно ничего не изменилось или даже ухудшилось: в частности, пороть крестьян помещики стали еще больше. Законы 19 февраля 1861 года, означавшие юридическую отмену крепостного права, не являлись его отменой как социально-экономического института». Айвазов пишет, что и после реформы большинство крестьян трудились в очень тяжелых условиях нехватки земли, чересполосицы и т.д. Поэтому крестьяне, по Айвазову, не поставляли зерно и другие продукты на рынок, а вели натуральное хозяйство. В результа­те реформа затормозила развитие страны. «Помещикам нужна была свобо­да торговли, и им было наплевать на развитие российской промышленности и внутреннего рынка <…> поэтому крестьянская реформа 1861 года, осущест­вленная в интересах помещиков, привела к торможению развития внутрен­него российского рынка и российской промышленности». Отставание от развитых эко­­но­мически стран и «господство остатков крепостничества привели к неиз­беж­нос­ти Октябрьской революции, которая раз и навсегда решила “крестьянский вопрос” в России. А заодно, не без помощи ГУЛАГа, Сталиным был решен и воп­рос отставания в экономическом развитии от США, благодаря чему была одержана Победа в Великой Отечественной войне, над страной был создан “ядерный зонтик”, и гражданин СССР первым полетел к Звездам»[16]. В бо­лее мяг­кой форме эта точка зрения представлена у бывшего президента Респуб­ли­ки Саха (Якутия) М.Е. Николаева. Констатируя, что «освобождение миллио­нов крепостных, втягивание крестьянского и помещичьего хозяйства в рыноч­ные отношения, формирование рынка вольнонаемного труда, уско­рен­ное развитие промышленности — все это положительно повлияло на развитие страны в целом и явилось следствием крестьянской реформы, которая была первой в ряду других, последовавших за ней реформ», он в то же время отмечает, что «рефор­ма не снизила остроту аграрного вопроса. Помещичье землевладение сохранилось, крестьяне были обречены на малоземелье, нищету и экономичес­кую зависимость от помещиков. Интересы помещиков реформаторы защитили более основательно»[17]. Близка по характеру и статья Владимира Казарезова «Разрыв цепи», который пишет, что в ходе реформы 1861 года

Россия переживала болезненное потрясение, поскольку, как говорил Некрасов, произошедшее ударило “одним концом по барину, другим по мужику”. Но главное — не стало рабства, были сняты оковы, мешавшие развитию страны. <….> Первый, главный урок [реформы 1861 года] в том, что люди, ответственные за судьбу страны, должны чувствовать наступление ситуации, грозящей катастрофическими последствиями, и адекватными мерами изменять развитие событий. Александр II это понял, о чем говорят его слова о необходимости уничтожения крепостничества сверху, пока оно не началось снизу. И он его уничтожил. Не произойди этого, Россию ждал бунт пострашнее пугачевского. Актуален ли урок стопятидесятилетней давности для нашего времени? Безусловно! Источником напряжения, грозящим социальными катаклизмами, тогда являлось бесправие крестьян и несправедливое распределение производимого продукта между ними и помещиками. Сейчас бесправие и несправедливость усугубились, несмотря на то, что крепостного права и нет[18].

Более позитивно оценивают реформу представители либеральных взглядов, сторонники экономических и политических реформ. Они полагают, что отмена крепостного права и другие реформы того времени были важным шагом на пути модернизации страны и что дальнейшими этапами были реформы С. Витте и П. Столыпина, а затем Е. Гайдара. Вот как характеризует политичес­кие аспекты реформы профессор Высшей школы экономики А. Медушевский:

Великая реформа — это пример успешной правовой модернизации традиционно­го общества. Это продуманная концепция реформ. Во-вторых, это осуществление преобразований на базе определенного социального консенсуса, закрепленного в праве. И в-третьих, это радикальность изменений, то есть невозможность повернуть ситуацию вспять. Реформа создает новое социальное качество. Суть реформы — это движение от феодального, сословного общества, основанного на старой традиционной социальной иерархии, к гражданскому обществу и правовому государству. Осуществить все цели французской революции, не использовав, однако, ее средств, избежать крушения общества, кровопролития, гражданской войны и диктатуры. <…> великая реформа — это пример, причем единственный в истории России, успешной демократической модернизации традиционного общества, осуществляемой правовым путем, по плану, в соответствии с первоначальными замыслами и установленными сроками. А главное — с сохранением права собственности, социального консенсуса и правовой преемственности[19].

Доктор исторических наук, сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН Б.Н. Миронов основное внимание уделяет экономическим аспектам:

Институт крепостного права возник и развивался во многом стихийно и являлся органичной и необходимой составляющей российской действительности. <…> Крепостное право использовалось государством как средство для решения насущных проблем — имеются в виду оборона, финансы, удержание населения в местах постоянного жительства, поддержание общественного порядка. <…> Способность института удовлетворять базисные потребности населения являлась важным условием его длительного существования. <…> Крестьяне получали скромные, но стабильные средства к жизни, защиту и возможность устраивать свою жизнь на основе народных и общинных традиций. Для дворян, как тех, кто имел крепостных, так и тех, кто ими не владел, а жил государственной службой, крепостное право являлось источником материальных благ для жизни по европейским стандартам, и таким своеобразным путем оно способствовало вестернизации страны. <…> Великие реформы по своему смыслу и содержанию подвели итоги прошлому и настоящему, извлекли уроки из опыта Австрии, Пруссии и других европейских государств и создали возможность для постепенной трансформации страны в правовое государство с рыночной экономикой. <…> Отмена крепостного права была произведена в экономическом смысле очень грамотно: не в шоковом режиме, а постепенно, как рекомендует современная теория реформирования, что обеспечило успех реформе. После отмены крепостного права произошло настоящее экономическое чудо. В 1861—1913 годах темпы экономического развития были высокими: сопоставимы с европейскими, хотя отставали от американских. Национальный доход за 52 года увеличился в 3,84 раза, а на душу населения — в 1,63 раза. При этом происходило повышение благосостояния[20].

Сословный аспект реформы характеризует редактор журнала «Край смоленский» Юрий Шорин:

…крестьянская реформа была одним из самых хорошо продуманных и эффективно осуществленных государственных преобразований России. Постепенность продвижения крестьянства к свободе была исторически оправданной, как и компромисс между экономическими и социально-политическими интересами ведущих сословий России — дворянства и крестьянства. Уход от традиционализма, патриархальности, консервативных социально-культурных стереотипов требовал целой исторической эпохи, слома существовавших веками устоев[21].

Признавая необходимость ликвидации крепостного права и проведения реформ, ряд авторов, выступающих с либеральных позиций, критикуют данную конкретную реформу, полагая, что методы ее проведения были выбраны неверно. Так, по мнению директора Государственного архива Российской Федерации доктора исторических наук С.В. Мироненко, при тактическом успехе реформы 1861 года в стратегическом аспекте она была неудачной,

поскольку если через 70 лет после ее начала появились сталинские колхозы, и крепо­стное право в нашей стране было возрождено с невиданной ни в 18-м, ни в 17-м, ни в 19-м тем более веке силой, то вряд ли можно говорить об успешнос­ти этой реформы. <…> Главной целью реформы 61-го года и столыпинской ре­формы — это было создание класса среднего, той самой, может быть, буржуа­зии, треть­­его сословия. Эта цель не была достигнута, и в результате мы имеем то, что мы имели в 30-е годы, — совершенно иное устройство сельского хозяйства, нещадное ограбление деревни для усиления имперских амбиций нашего госу­дарства[22].

Писатель Владимир Кавторин, дав подробный очерк истории крепостного права в России и освобождения крестьян и в целом высоко оценив реформу, счел, что при ее проведении не было достигнуто сотрудничество властной и интеллектуальной элит общества, что имело побочные последствия — радикализм и революционный терроризм[23].

В сложном положении оказались «консервативные» авторы, поскольку прямо отстаивать крепостное право, особенно в год юбилея освобождения крестьян, было бы совсем неприлично. Поэтому приходится выбирать та­кие варианты, чтобы «и волки были сыты, и овцы целы». Подобный под­ход к ос­мыс­лению крестьянской реформы, претендующий на новизну и пара­док­­саль­ность, хотя он во многом воспроизводит аргументацию «консерватив­ных» доре­волюционных мыслителей, можно найти в работе «Крепостное прав­о в Рос­сии: миф и реальность» кандидата философских наук, доцента Баш­­кирского государственного университета Рустема Вахитова[24]. Согласно ему, крепост­ной строй в Московской Руси был вполне комфортен для русских кресть­ян, поскольку жизнь их была гораздо легче, чем у западных крестьян и рабо­чих того времени, а вот в имперский период деятели либеральной ориентации дефор­мировали крепостные отношения, приблизив их к рабству.

Вахитов полагает, что «российским либералам — и дореволюционным и послереволюционным, марксистским — удалось внедрить в общественное сознание отождествление крепостной зависимости крестьян и рабства крестьян, то есть существования их на правах частной собственности помещиков. Немалую роль в этом сыграла классическая русская литература, создаваемая дворянами — представителями высшего европеизированного сословия России, которые неоднократно назвали крепостных рабами в своих поэмах, повестях, памфлетах». Чтобы опровергнуть этот «либеральный миф», Вахитов делает экскурс в историю Московской Руси, стремясь продемонстрировать, что она кардинальным образом отличалась от современных государств Запада. По Вахитову (а точнее, по тем историкам, на которых он ориентируется), тогда на Руси все сословия имели обязанности перед государем — помазанником божьим и лишь выполнение этих обязанностей давало им те или иные права. Служилые сословия (бояре и дворяне) служили государю в качестве военных или чиновников, а тягловые сословия (купцы, ремесленники и крестьяне) платили тягло (денежный или натуральный налог) государству. Даже после закрепощения во второй половине XVII века «крестьяне принадлежали не помещику как определенной личности, а государству, и прикреплены были не к нему лично, а к земле, которой он распоряжался. Помещик мог пользоваться лишь частью результатов их труда, и то не потому, что он был их владельцем, а потому, что он был представителем государства <…> это была своего рода плата за воинскую службу государю и за выполнение обязанностей представителя государства перед крестьянами». И далее идут хорошо знакомые по публикациям защитников крепостного строя утверждения о том, что на Западе, например в Англии, положение крестьян было гораздо хуже, поскольку на Руси «жизнь крестьянина была под охраной закона (помещик не мог его ни убить, ни даже дать умереть от голода, так как был обязан кормить его и его семью в голодные годы, снабжать зерном, древесиной для строительства дома и т.д.)». Может быть, на уровне абстрактных рассуждений все это и убедительно, но при этом автор забывает, что на Руси и тогда, и теперь законы часто не выполняются, к тому же и независимые судебные органы, которые контролировали бы выполнение законов, в ту эпоху на Руси отсутствовали.

Вахитов пишет, что крестьяне были превращены в рабов лишь в имперский период и осуществлено это было «либеральными и западническими правителями России». Было две причины такой перемены: «…приход на место правил русского служилого государства западной системы сословий, где права высшего сословия — аристократии не зависят от службы, и приход на место поместного землевладения в России — частной собственности на землю». Равновесие было нарушено указом о вольности дворянства 1762 года, который освободил дворян от обязательной государственной службы и «фактически превратил дворян из служилых людей в аристократов западного типа, которые имели и землю, и крепостных крестьян в частной собственности, то есть безо всяких условий, просто по праву принадлежности к сословию дворян. Тем самы­м был нанесен непоправимый удар по системе служилого государства: дворянин был свободен от службы, а крестьянин оставался прикрепленным к нему, причем не только как к представителю государства, но и как к частному лицу. Такое положение вещей вполне ожидаемо было воспринято крестьянами как несправедливое <…>».

Итоговый вывод Вахитова таков:

Крепостное право в России связано с целым рядом исторических, экономических, геополитических обстоятельств. Оно все равно возникает, как только государство попытается подняться, начать необходимые масштабные преобразования, организовать мобилизацию населения. Во время сталинской модернизации на крестьян-колхозников и заводских рабочих также была наложена крепость в виде приписки к определенному населенному пункту, определенному колхозу и заводу и ряд четко оговоренных обязанностей, исполнение которых даровало определенные права (так, рабочие имели право на получение дополнительного пайка в спецраспределителях по талонам, колхозники — на владение собственным огородом и скотиной и на продажу излишков).

Да и сейчас после либерального хаоса 1990-х наблюдаются тенденции к оп­ределенному, хотя и весьма умеренному, закрепощению и наложению тягла на населе­ние.

Еще дальше в характеристике крепостного права идет доктор филологических наук, профессор МГУ Владимир Елистратов, который объясняет его существование и отмену божьей волей:

…без крепостного права, которое с общечеловеческой точки зрения было, разумеется, позором, тем не менее той России, которую мы имеем сейчас, то есть самой большой страны в мире, просто не было бы. <…> Не было бы крепостного права и раскола — не было бы Сибири в составе России, потому что основали ее в конечном счете беглые крепостные и ссыльные староверы. Не оккупируй нехорошие русские Прибалтику — прибалтов в лучшем случае онемечили бы, а в худшем — пошли бы они вслед за пруссами в небытие. Не было бы кошмарной сталинской тирании — не было бы и победы СССР над нацизмом. <…> в истории абсолютно всё было закономерно, целесообразно, неизбежно и разумно. Потому что история — это Промысел. <…> Крепостное право отменил Господь Бог. Или Фатум, как угодно. Но не просто отменил, а так, чтобы преподнести России урок. И тут сошлись миллионы факторов: и крымская катастрофа (и, соответственно, давление Запада), и безоговорочная диктатура либеральной демократии внутри России, и специфика личности Александра II и т.д., и т.д., и, конечно же, те самые Фантомы и Иллюзии, которые владели и верхами, и низами[25].

Есть и другой вариант «патриотической» критики реформы: признавая ее необходимость на словах, объявить ее не учитывающей национальную специфику (не объясняя, как можно было ее учесть). Вот, например, точка зрения доктора исторических наук, профессора Поволжского института управления им. П.А. Столыпина А.В. Посадского:

Было несколько проектов крестьянской реформы, предполагающей освобождение крепостных, и из них из всех была выбрана наиболее подражательная, западническая. Хотя славянофилы (которых долгое время было принято считать реакционерами и вообще людьми косными и одиозными) предупреждали: взгляните на Запад, где одна за другой гремят революции и слетают головы, как раз из-за воспроизведения социального и имущественного неравенства. По всему выходит, что к деятелям славянофильского толка нужно было прислушаться: не к планам, а к славянофильской интуиции. <…> буржуазный дух, на который сделали ставку, показал свою глубинную чуждость России. <…> мысль, что Россия не примет буржуазный дух, что он не русский, что нужна какая-то иная социальная динамика на другой базе — мысль-то очень здравая. <…> Мнение о том, что именно “воля” 1861-го и последующие великие реформы Александра II заложили базу для террора и двух революций, конечно, имеет право на существование. Более того, оно весьма аргументированно. Посыл таков: жизненно необходимая реформа, выкроенная, впрочем, по чуждым России европейским лекалам, разорила дворянство и создала тем самым революционный класс[26].

Затрагивая не преодоленные до сих пор последствия крепостных отношений, политологи и журналисты чаще всего апеллируют к экономическим и поли­тическим аспектам современной жизни. Так, заместитель генерального директора Центра политических технологий Алексей Макаркин, выступая на конференции «Великие реформы и модернизация России», отметил, что «счита­ет условным аналогом крепостного права зависимость населения от чиновников, всевластие должностных лиц и коррупцию, а также крышевание бизнеса со стороны правоохранительных органов. К пережиткам крепостничества Макаркин отнес незащищенность прав собственности в современной России»[27]. Журналист Владимир Смирнов, рассказав о различных формах эксплуатации крестьян и рабочих в забайкальской глубинке, связанных с нарушением трудового законодательства, пишет: «Совсем недавно официальные власти с помпой отмечали очередной юбилей — 150-летие отмены крепостного права в России. Хвалебные речи в адрес Александра II — “царя-освободителя”, научные конференции, посвященные этому событию. Только не видит официальная власть или не желает видеть, что на смену крепостному праву на Руси идет еще более жестокое рабство — неокрепостное»[28]. Аслан Маго­медов, напомнив о юбилее освобождения крестьян и характеризуя си­туацию бюджетников в Дагеста­не, писал о том, что там педагоги и медики лише­ны возможности высказать собственное мнение и должны беспрекословно подчиняться начальству[29]. В день празднования юбилея журналисты отмечают: «…тема крепо­стничества по-прежнему актуальна для сотен южноуральцев, фактичес­ки оказавшихся в рабстве. Речь идет о жильцах обще­житий, находящихся на балансе предприятий “Мечел”, “Юничел”, “РЖД” и других компаний, а также государственных образовательных учреждений. Люди не могут приобрести в соб­ственность свои комнаты или заключить договоры социального найма. Владельцы зданий перепродают общежития вмес­те с “душами”. И те живут в постоянном страхе оказаться на улице»[30]. Упомяну также, что 3 марта 2011 го­да активисты «Молодежного Яблока» провели на Невском проспекте ряд одиночных пикетов по поводу 150-летия со дня отмены крепостного права в России с целью напомнить петербуржцам о том, что, хотя 150 лет назад в России было отменено крепостное рабство, в нашей стране все еще остаются и другие виды рабства: призывное, бюрократическое и налоговое[31].

Но неравноправие, зависимость одной группы населения от другой — не главное и не самое опасное последствие крепостного строя. На мой взгляд, гораздо большее значение и большую опасность для современной России имеют социально-психологические последствия крепостной зависимости. Я имею в виду мотивационную сферу, формы осмысления социальных отношений личностью и способы участия ее в социальной жизни. Российский человек, как и крепостной крестьянин, привык полагаться не на себя, а на власть, воспринимая ее в то же время не как ответственную перед ним, а как чужую и чуждую силу; как и крепостной, во всем зависевший от одного лица, российский житель слабо различает законодательную, исполнительную и судебную власть и считает естественным их сочетание в одном лице; свое бесправие он воспринимает как норму и не умеет объединяться для отстаивания групповых, профессиональных, региональных и т.д. интересов; он лишен чувства ответственности за происходящее и не считает себя в силах что-либо изменить; он низко ценит человеческую жизнь.

Об этом в юбилейный год говорили лишь очень немногие. Так, актер Юрий Стоянов справедливо замечает: «…рабство, крепостничество выражалось впрямую в отношении одного сословия к другому. А наше рабство, нынешнее — оно несколько иное. Мы рабы самих себя. <…> рабство — оно внутри каждого из нас, это боязнь самого себя. Как часто я думаю: ну скажи то, что считаешь нужным. И если таких, как ты, наберется большинство — значит, сказал не зря. Тебя услышали. Дело, конечно, не в политической позиции, а элементарно — в человечес­кой. Но все равно в ту же секунду говоришь себе: “Остановись”. Начиная с выхода на улицу, мир острыми копьями нацелен в тебя, в твою семью... “Остановись. Подумай о своих близких. Заткнись. Промолчи”. Это рабство? Рабство»[32]. Журналист Александр Петров пишет: «Общество бывших “крепостных” и тех, у кого фактически никогда не было опыта владения частной собственности и опыта свободного труда, не может моментально, как будто бы по волшебству, превратиться в общество свободных людей или, как правильнее было бы говорить, в гражданское общество. Поэтому-то до сих пор в сознании россиян сохраняются черты, по сути дела, привитые крепостничеством. Это и неуважение к личности (прежде всего, к себе) и частной собственности, это и неуважение к законам, и, как следствие, развесистый патернализм и страх перед любыми проявлениями власти»[33]. На конференции «Великие реформы и модернизация России» «член Совета Федерации Людмила Нарусова сказала, что у русских людей еще сохраняется психология крепостных, которая мешает модернизации, проводимой руководством страны. “Мышление и психология раба мешали нам тогда и мешают сейчас”, — сказала сенатор. Одним из признаков рабской психологии, по ее мнению, является ностальгия многих людей по несвободным советским временам, когда была дешевая колбаса»[34].

 

Знакомство со спорами по поводу крестьянской реформы позволяет сделать два следующих вывода. Во-первых, новых точек зрения на реформу не появилось, с теми или иными вариациями воспроизводятся старые ее трактовки. Они исходят из существующих подходов к оценке возможности и целесообразности реформирования российского государства и российского общества. При этом стоит отметить, что в 2011 году еще сохранялись иллюзии, что Россия идет по пути реформ, окончательно утраченные к настоящему времени. Во-вторых, бросается в глаза, что подавляющее большинство участников обсуждений (независимо от позитивной или негативной оценки ими реформы) основное внимание уделяли экономическому и правовому аспектам реформы и ее последствий, а гуманистическое, человеческое измерение освобождения крестьян привлекало внимание лишь считаных авторов, которые чаще всего апеллировали к религиозным ценностям. Вот два примера. Ксения Мяло справедливо отметила, что «при таком, сугубо прагматическом, чтобы не сказать конъюнктурном, подходе полностью отпадает за ненадобностью вся нравст­венно-религиозная сторона вопроса, все, связанное со “страданиями человеческими” и чувствами уязвляемой ими души»[35]. Действительно, к сожалению, гуманность, сочувствие к ближнему непопулярны в современном российском обществе. Аналогичным образом рассуждал культуролог Игорь Яковенко: «Для меня свобода представляет собой религиозную ценность. С этих позиций рассуждения Гоголя о том, что “правление одного помещика может быть выгоднее”, нежели управление многих чиновников, абсолютно неприемлемы. Выгоды, о которых говорит Гоголь, фиктивны. Но будь он прав, выбор ярма есть отказ от богоданной природы человека. Конечно же, века рабского состояния уродовали человеческий материал и задавали тупиковую инерцию, которую тем сложнее преодолевать, чем позже за это берутся»[36].

В целом, на мой взгляд, празднование юбилея крестьянской реформы не вызвало интереса у общества и не дало никакого социального эффекта. Будучи использовано частью политической элиты в чисто конъюнктурных целях, оно послужило поводом для высказываний о современном состоянии и перспективах реформ в России, но, как и в других случаях, обсуждение не привело к сближению позиций, достижению консенсуса. Участники его не слышали друг друга, а общество не слышало их. Частично это было связано с отсутст­вием новых аргументов у участников споров, схоластичностью рассуждений и их оторванностью от реальных проблем, стоящих перед страной. Характерно, что ни сторонники реформ, ни их противники не предлагали четкой и конкретной программы на будущее. Но главное, на мой взгляд, не в этом. Мне представляется, что большинство россиян не осознают, что прошлое не отпускает нас, что влияние крепостного права на наши мысли, формы осознания социальной реальности еще очень сильно. Люди хотят либо представить крепостное право как что-то давно прошедшее и их не касающееся, либо мифологизировать его, дать далекий от реальности его образ. Почти не представленный в юбилейном году впрямую на страницах прессы, идеализированный образ помещичьей жизни в имперской России, отеческой заботы помещиков о крестьянах довольно часто возникает в популярных статьях, телепереда­чах, кинофильмах, музейных выставках и т.д. Это чрезвычайно показательно. Подав­ляющее большинство населения современной России — это потомки кресть­ян, поскольку дворянское сословие было почти целиком вытеснено в эмиграцию или истреблено в годы революции и Гражданской войны. Однако эти люди претендуют на наследование дворянской культуры и стремятся вытеснить из своего сознания травматический период крепостной зависимости своих предков, связанный с унижениями и страданиями. Вряд ли такой подход к прошлому способствует решению сложных проблем, с которыми сталкивается Россия сегодня.