купить

Как американский закон и Конституция США определяли рабство (пер. с англ. Кристины Сарычевой под ред. Николая Поселягина)

Paul Finkelman. How American Law and the American Constitution Defined Slavery

 

Пол Финкельман (Юридическая школа Олба­ни, США; почетный профессор; Саска­чеванский университет; приглашенный профессор юридического факультета; PhD) paul.finkelman@albanylaw.edu.

УДК: 326+342.721+347.167.2+94

Аннотация:

В статье подробно анализируется, как в британских североамериканских колониях, а затем в США были созданы юридические основания института рабства. Английская правовая сис­те­ма исключала рабство, однако постепенно в местном законодательстве колоний, а позже в Конституции Соединенных Штатов и в прецедентных судебных делах Верховного суда США формулировались основания, по которым рабы считались не людьми — субъектами права, а имуществом. В статье рассматривается, как именно происходил этот процесс законодательного закрепления за черным рабом статуса соб­ственности, принадлежащей белому человеку. Такая практика привела к тому, что в результате незадолго до Гражданской войны было юридически закреплено расистское отношение не только к невольникам, но и ко всему черному населению Соединенных Штатов (дело «Дред Скотт против Сэндфорда»).

Ключевые слова: рабство, рабы, афроамериканцы, черное население США, Конституция США, Верховный суд США, дело «Дред Скотт против Сэндфорда»

 

Paul Finkelman (Albany Law School; emeritus profes­sor; University of Saskatchewan; visiting profes­sor, College of Law; PhD) paul.finkelman@albanylaw.edu.

UDC: 326+342.721+347.167.2+94

Abstract:

Finkelman offers a detailed analysis of the creation of legal foundations for the institution of slavery, first in the British North American colonies and then in the United States. The English legal system exclu­ded slavery, but a foundation gradually began to appear in the colonies’ local legislation (and subse­quently in the US Constitution) according to which slaves were not considered people — legal subjects — but rather property. Finkelman examines the exact workings of this process, whereby black slaves were legally assigned the status of property belonging to whites. This practice led, on the eve of the Civil War, to the notorious Dred Scott vs. Sandford decision, when this status was legally confirmed for both slaves and the entire black population of the United States.

Key words: slavery, slaves, African-Americans, US black population, US constitution, US Supreme Court, Dred Scott vs. Sandford

 

 

В 1787 году, спустя четыре года после окончания успешной революции против сильнейшего в Европе государства, американцы написали национальную конституцию. Делегаты Конституционного конвента, которые совещались на протяжении всего лета в Филадельфии, должны были решить множество острых вопросов и проблем, включая вопросы торговли, представительства в государственных законодательных органах и распределения сил между тринадцатью штатами (и будущими штатами) и новым федеральным правительством. Одни участники конвента беспокоились по поводу формирующейся исполнительной власти: она могла оказаться чрезвычайно сильной. Другие же, наоборот, боялись, что исполнительная власть будет слишком слабой и неспособной к сильному и энергичному управлению. Одни опасались, что регулярная армия приведет к диктатуре, в то время как другие полагали, что без сильной армии страна будет уязвима для внешних и внутренних угроз. Делегаты боялись и деспотизма, и хаоса и, словно новые Одиссеи, пытались вести корабль государства между Сциллой тирании и Харибдой анархии [Finkelman 1997a].

Все эти споры осложняло существование рабства в государстве, основанном на идее, что — как указано в Декларации независимости — все люди «сотворе­ны равными», «им даны их Творцом некоторые неотъемлемые права, в числе которых находятся — жизнь, свобода и право на счастье» (§ 2). На протяжении всего конвента — буквально от первой серьезной дискуссии до окончательного подписания Конституции — делегаты бились над вопросом о месте рабства в свободном государстве. Когда Элбридж Джерри, представитель Массачусетса, и Джордж Мейсон, представитель Виргинии, отказались подписывать Конституцию, в качестве причины такого поступка они назвали положения, поддержи­вающие рабство. Джордж Мейсон завершил свои «Возражения к Конституции правительства» следующим утверждением: «Общая законодательная власть медлит с запрещением дальнейшего ввоза рабов двадцать с лишним лет…» [Farrand 1966—1968, 2: 640]. Джерри сослался на компромисс трех пятых, по которому в рабовладельческих штатах общее количество рабов распределялось в подсчетах численности населения, как на одну из главных причин протеста против Конституции [Farrand 1966—1968, 2: 632—633]. Никто на конвенте или во время ратификации соглашений не оспаривал эти два высказывания.

В тексте Конституции, составленном в 1787 году, рабство не упоминалось. На самом деле, единственное упоминание о рабстве в Конституции Соединенных Штатов — это Тринадцатая поправка (ратифицированная в 1865 году), которая отменила институт рабства. Это привело к тому, что некоторые ученые утверждали: поскольку Конституция все же не упоминает рабство, она не поддерживает этот институт. Это, конечно, довольно слабый лингвистический аргумент, который не учитывает события, происходившие во время Филадельфийского конвента, дебаты по Конституции, действия конгресса с 1789-го по 1861 год и все судебные практики Верховного суда. Многие современные американцы предпочитают не думать о том, что Конституция защищала рабство, и игнорировать историческую реальность документа.

Тем не менее новая Конституция была пронизана положениями, которые поддерживали рабство и укрепляли политическую власть рабовладельцев. Моя цель в этой статье относительно скромна. Я хочу показать, как Конституция и Верховный суд «понимали», что такое рабство, и как Верховный суд определял его. Я начну с колониальной эпохи — с вопроса о том, как англичане создали правовую систему, которая приспосабливала рабство под принципы общего права, враждебного проявлениям человеческой неволи. Колониальное прошлое помогает нам понять колебания между отношением к африканцам как к людям, которых держат для работы, и как к собственности, которой владеют другие люди. Это позволяет понять, как участники Филадельфийского конвента защищали рабство в Конституции. События конвента, в свою очередь, дают возможность изучить, как Верховный суд юридически определял рабство. В центре моего исследования — вопрос: как законодательная система балансировала между отношением к невольникам как к «людям» и как к «имуществу»?

 

I. Рабство, общее право и колониальная Америка

Первые европейцы, которые обосновались в Новом Свете, прибыли из Испании, где рабство было глубоко укоренено в культуре. Неудивительно, что они привезли понятие рабства с собой и быстро узаконили этот институт в своих колониях[1]. Большинство континентальных государств Нового Света позднее были образованы в соответствии с римским правом или по крайней мере связаны с ним, а оно определяло рабство как «институт национального права, по которому <…> человек переходит во владение к другому человеку» [Watson 1987: 7]. Согласно Юстиниану, «основное отличие в правах людей состоит в том, что все люди являются или свободными, или рабами и третьей, промежуточной категории в римском праве нет» [Watson 1987: 7].

Испанцы и португальцы имели хорошо развитую рабовладельческую культуру, и, когда Колумб достиг Нового Света, они уже занимались перевозкой африканских рабов на Пиренейский полуостров и в свои поселения на Азорах, Кана­рах и других островах восточной Атлантики. По иронии судьбы, первая трансатлантическая работорговля была осуществлена с Запада на Восток, когда Христофор Колумб в 1495 году отправил пятьсот карибских индейцев в Испанию [Finkelman, Miller 1998, 1: 206]. Испанцы уже держали в рабстве турок, арабов, африканцев и других, теперь они поработили и индейцев. Когда множество индейцев погибли от болезней, переутомления и жестокого обращения, испанцы стали привозить в свои новые колонии африканцев. Помимо опыта в содержании рабов, у испанцев и португальцев была разработанная юридическая культура, основанная на римском праве, которая позволила им быстро создать не просто рабовладение, а рабовладельческую систему [Watson 1987].

Во Франции в начале XVI века не было института рабства: там существовала давняя традиция освобождения рабов, которые ввозились в страну [Watson 1989: 83][2]. Но, с другой стороны, во Франции всегда были рабы, а римское право и французская каноническая правовая культура оказывали рабству определенную институциональную поддержку. Франция не полностью переняла римское право, но французские законодатели и судьи обращались к нему во множестве случаев. Во Франции также имелся кодекс, лежавший в основе правовой системы, что означало, что правовые изменения могли быть (и зачастую бывали) быстро кодифицированы. Законодатели понимали, что правовые принципы, на которых основано рабовладение, не были полностью чужды Франции. Таким образом, у французских поселенцев уже имелись возможности, чтобы в начале XVII века кодифицировать рабовладение в Карибском бассейне, а правительству в Париже было легко и удобно контролировать рабство в колониях с помощью Черного кодекса 1685 года. На самом деле Кодекс был создан по приказу короля, что демонстрирует, как быстро Франция, гордившаяся тем, что у нее нет рабов, узаконила рабство [Palmer 1996] (см. также: [Watson 1989: 84—87]). В 1716 году французское правительство также приняло закон, который открыто разрешал хозяевам брать себе рабов из Нового Света во Францию; некоторые ограничения предусматривали свободу рабам, привезенным в метрополию вопреки закону [Peabody 1996: 11—24]. Эти законы смогли возникнуть благодаря традиции римского и гражданского права [Watson 1987]. Другие европейские континентальные государства — Голландия, Швеция, Дания — тоже могли обращаться к римскому праву, чтобы ввести рабство в своих колониях, даже несмотря на его отсутствие в метрополиях.

В отличие от других европейцев, прибывавших в Новый Свет, у англичан не существовало ни закона о рабстве, ни традиции рабства. Выходцы из Англии, основавшие в 1607 году Джеймстаун, приехали оттуда, где рабства не было тысячу лет или дольше[3]. Рабство как система собственности или эксплуатации труда было действительно чуждо Англии, в ее правовой системе не было ничего, что признавало бы владение человеческими существами. В конечном счете она получила огромную прибыль от африканской работорговли и сахарных колоний — даже члены королевской семьи вкладывали личные деньги в Королевскую Африканскую компанию, таким образом получая прибыль от продажи рабов в Америку, — но рабовладение как таковое никогда не было здесь законным. Ни король, ни королева не пытались узаконить рабство в колониях, как это сделал Людовик XIV в Черном кодексе. Парламент никогда не принял бы закон, какой приняла Франция в 1716 году, специально позволяющий землевладельцам брать рабов в метрополию. Английские судьи могли признавать статус рабов в колониях и использовать понятия общего права и коммерческого права, чтобы обеспечивать договоры купли-продажи или сис­тему морского страхования, связанную с покупкой, продажей и переправой рабов из Африки. Но ни парламент, ни корона, ни суд никогда бы не смогли издать законы или создать прецеденты, которые бы легализовали рабство в метрополии или управление рабством в колониях. Рабство в колониях Британской империи управлялось местными законами, которые принимались бессистемно, и судебными решениями, которые выносились по поводу частных происшествий и случаев. Это привело к усложнению правовой структуры рабства в колониях и в Соединенных Штатах.

Первые африканцы, привезенные в английские колонии, считались наемной прислугой, которую держали какой-то определенный срок, а затем им давали свободу. Мы знаем, что один из них, Энтони Джонсон, прибыл в Виргинию в 1621 году под именем Антонио Негро и был зарегистрирован как слуга. Он освободился, позже купил землю, держал белых подневольных рабочих и в конце концов завладел черными рабами [Breen, Innes 1980][4]. Первые юридические записи Виргинии демонстрируют запутанную ситуацию. Какие-то африканцы содержались пожизненно в подневольном состоянии; другие были свободны. В 1640 году Джон Панч, как известно, был приговорен к пожизненному рабству за побег [McIIwaine 1979: 466[5]], а в том же году — что менее известно, но более показательно — другой африканец не получил за побег никакого дополнительного наказания. Предположительно, он уже считался рабом [McIIwaine 1979: 467[6]]. Белые жители не приговаривались к пожизненному рабству за побег. Случай Панча показывает, что к 1640 году власти Виргинии рассматривали африканцев как тех, кого можно «закабалить», постепенно и непоследовательно наделяя их этим статусом.

Процесс продвигался медленно, пока законодательная власть не начала кодифицировать рабство и не оказала землевладельцам покровительство в их владении рабами. Бессистемный характер рабства того времени иллюстрируется судебным решением, вынесенным спустя год после того, как Джона Панча приговорили к пожизненному рабству. В 1641 году общий суд позволил Джону Грэйвиру — «чернокожему слуге», которым владел некий Уильям Эванс, — купить свободу своему сыну, рожденному черной женщиной, «принадлежавшей лейтенанту Роберту Шеппарду», другому плантатору. Был ли Грэйвир рабом или слугой по контракту, непонятно, как непонятен и статус женщины, родившей ребенка. Но статус ребенка был однозначным. После того как Грэйвир «купил для своего вышеуказанного сына свободу», суд постановил, что «ре­бенок должен быть свободным» [McIIwaine 1979: 477[7]]. Таким образом, в то время как Виргиния порабощала одних африканцев, таких, как Джон Панч, колониальные власти устанавливали свободу для других черных.

Путаница в статусе африканцев в Виргинии сохранялась по крайней мере до 1670-х годов. Так, в 1672 году Генеральный суд Виргинии определил, что «негр Эдвард Мозинго, бывший подмастерьем по контракту», служил вне договора, и приказал «вышеназванному Эдварду Мозинго быть и оставаться свободным во всех намерениях и целях» [McIIwaine 1979: 316[8]]. Годом позже суд постановил, что «Эндрю Мур, черный раб», служил не по договору и впредь «будет свободным от его вышеупомянутого хозяина», а также что хозяин должен назначить ему свободные сборы «кукурузы и одежды в соответствии с обычаем страны или четыреста фунтов» табака [McIIwaine 1979: 354[9]]. Эти и другие разрозненные судебные записи показывают, что статус африканцев в ранней Британской Виргинии зависел от случая. Правила были неясны, и не было строгого определения, кто такой раб.

Начиная с 1640-х годов палата представителей Виргинии (House of Bur­gesses), колониальный законодательный орган, начала рассматривать сложные вопросы расы, рабства и статуса. Палата была избрана всенародно, но электорат был ограничен землевладельцами и формирующимся классом плантаторов. Законодательство о рабстве отражало классовые интересы тех, кто хотел контролировать рабочую силу колонии. С 1640-х по 1680-е палата боролась за безопасность своих вложений в африканцев, но все еще не было законодательства, способного дать четкое и ясное определение рабов.

Акт о военнообязанных 1639—1640 годов признал существование среди населения немногочисленного количества выходцев из Африки, но не указал, что эти африканские иммигранты были рабами. Этот документ требовал, чтобы все белые мужчины, включая слуг, были обеспечены оружием для военной служ­бы, но освобождал «негров» от этой повинности[10]. Акт не исключал вооружения черных для защиты от атак индейцев, но просто не требовал этого. Возможно, он отражал страх перед вооруженными африканцами, которые находились в Виргинии и были, вероятно, враждебны тем, кто контролировал их работу. Но точно так же он мог отражать и предположение, что африканцы не знали, как использовать европейское оружие, и, таким образом, требование вооружиться было бы выполнено плохо. Мы знаем, что спустя 75 лет Южная Каролина воору­жила по крайней мере четыреста рабов для борьбы на Ямасийской войне [Wood 1974; Ramsey 2008]. Итак, кажется вполне вероятным, что инородность африканцев, а не их статус, была основной причиной не требовать их вооружения.

Три года спустя, в 1643 году палата представителей Виргинии приняла закон, по которому черные женщины облагались налогом так же, как белые и черные мужчины. Этот закон предусматривал уплату десятины со всех взрослых мужчин и взрослых черных женщин в колонии. Десятины представляли собой налоги, взимаемые с людей — не с собственности, — вносивших вклад в развитие экономики. Свободные мужчины должны были платить собственные налоги, а хозяева слуг должны были платить налог за каждого слугу. Белые женщины не облагались налогом, потому что закон предполагал, что они работали внутри дома, а не производили товары. Это также согласовывалось с английской практикой, где женщины были освобождены от десятины. Однако на африканских женщин законодательный орган Виргинии смотрел иначе. В отличие от женщин в Англии, черные женщины в Виргинии работали на полях наравне с мужчинами обеих рас. Это можно трактовать и как пример расовой дискриминации, однако похоже, что перед нами просто экономическое решение, основанное на роли, какую африканские женщины играли в раннем обществе Виргинии. То есть это было всего лишь признание того, что черные женщины обычно использовались как сельскохозяйственные рабочие наравне с мужчинами и поэтому должны облагаться налогом[11]. Это подтверждается актом, принятым двадцать лет спустя, по которому белые женщины-слуги облагались налогом по той же ставке, что и мужчины и черные слуги-женщины, если их «общая работа — сбор урожая»[12]. Закон об обложении налогом черных женщин 1643 года считал африканцев не рабами, а просто слугами, чья работа была «собственностью» хозяев до тех пор, пока действовал контракт.

Медленное движение к рабству видится в законе 1657 года о слугах-беглецах[13]. Этот закон наказывал беглецов продлением срока их службы и выжиганием клейма, но не предусматривал правил для рабов, которые, очевидно, не могли быть наказаны продлением времени работы. Тогда же палата представителей упорядочила срок работ слуг, которые «были ввезены в колонию без контрактов или гарантии соблюдения соглашений». Закон устанавливал, что каждый, кто моложе 16 лет, должен служить до 21 года, а каждый 16-летний и старше — всего четыре года[14]. Он применялся к некоторым европейцам, которые приехали без контрактов, и почти ко всем ввезенным в колонию африканцам. Палата явно не представляла, что колония вскоре станет почти полностью зависима от работы невольников из Африки.

В 1659—1660 годах палата в итоге признала существование рабства в коло­нии, но не дала ему определения. В законе 1660 года лишь отмечалось: «Если вышеуказанные голландцы или другие иностранцы ввозят чернокожих рабов, они — указанные голландцы или другие лица — должны за табак, в действительности произведенный путем продажи указанного негра, заплатить только пошлину в два шиллинга за бочку, как принято у нас в стране»[15]. Этот закон был принят для поддержки ввоза рабов путем сокращения налогов на экспорт любого купленного работорговцами табака, если он был произведен невольниками, ранее проданными в колонию. Закон совершенно не работал, поскольку невозможно было определить, какой табак каким именно рабом был произведен. Однако это показывает, что жители Виргинии были заинтересованы в получении большего количества африканцев, которые явно рассматривались как товары, импортированные в колонию. Это было первое явное утверждение, что африканцы считались скорее «вещами» или собственностью, нежели людьми.

Но, конечно, они были людьми, и они сопротивлялись неволе в Новом Свете. Чаще всего они убегали. Это создавало новую проблему. Обычным наказанием за побег слуги было избиение (и иногда клеймение) с последующими дополнительными работами сверх контракта. Но раб не мог получить дополнительную отработку. Поэтому спустя год после первого указа по ввозу рабов палата представителей впервые ввела полицейское предписание, посвященное проблеме белых контрактных слуг, сбегавших вместе с рабами. Чтобы предотвратить такой межрасовый вызов режиму, закон предусматривал, что белые должны отрабатывать дополнительное время за рабов, которые сбежали с ними. Новый закон гласил:

В случае если какой-либо англичанин сбежит вместе с какими-либо неграми, которые неспособны возместить ущерб с помощью дополнительного времени отработки, сим утверждается, что слуга-англичанин, сбежавший с ними, если срок его службы у собственных хозяев истек, должен служить у хозяев указанных негров за их отсутствие так долго, как предусмотрено этим актом, если они не были рабами, каждый христианин среди них служит свою часть; и если негры потеряются или умрут во время побега, слуги-христиане, бежавшие с ними, должны, распределив между собой, также заплатить четыре тысячи пятьсот фунтов табака и отбыть три или четыре года службы за каждого потерянного или умершего негра[16].

Этот закон не только предусматривал компенсацию хозяевам, чьи рабы сбежали с белыми, но и сталкивал лбами черных и белых рабочих[17]. Это создавало межрасовые проблемы для власти плантаторов и могло привести даже к большему числу побегов. Черные, не допущенные к планам побега, имели стимул докладывать о них своим хозяевам. С другой стороны, без помощи англоговорящих белых африканцам было гораздо сложнее бежать[18]. Не менее важно, что закон разрушал дружбу белых слуг с африканцами, работавшими вместе с ними. Это тоже усиливало власть плантатора.

Этот закон помогал разделить белых слуг и черных рабов и более прочно заковать африканцев в кандалы формирующейся системы рабства. Он также недвусмысленно признавал, что некоторые «негры» в Виргинии «неспособны возместить ущерб с помощью дополнительного срока работы», потому что они «рабы». Но, несмотря на это явное признание рабства в колонии, закон не помогал определить, кто мог быть рабом. На самом деле он даже скорее запутывал проблему.

Закон начинался с упоминания об «английском слуге», способном сбежать с «каким-либо негром», которому невозможно назначить дополнительное время отработки. Эта формулировка предполагает, что некоторые черные имели этот статус, а другие нет. То есть не все черные в колонии, а только некоторые из них, были в рабстве. Все рабы были черными, но не все «негры» были рабами. Использование понятия «англичанин» также затемнено, поскольку белые наемные служащие того времени были и ирландцами, и шотландцами, и голландцами. Однако, конечно, законодательство имело в виду и их тоже. Дальнейшая путаница происходила из-за использования понятия «христианин», предполагавшего, что если раб сбежал с другими рабами, то «каждый христианин среди них» должен отработать дополнительный срок за потерянное время работы раба. Это могло означать, что христиане не могли быть рабами, а обращение в христианство могло освободить раба. Прояснение этого вопроса у законодательного органа заняло несколько лет[19].

Еще до того, как палата представителей занялась вопросом, как религия может помочь в определении рабства, законодатели Виргинии встретились с более серьезной проблемой: как рассматривать потомство белых мужчин и африканских женщин? Согласно английскому общему праву, ребенок, даже рожденный вне брака, наследует статус отца. Если применять это правило к детя­м рабов, тогда дети смешанной расы должны были рождаться свободными людьми, даже если их матери считались рабынями. Это могло привести к странной ситуации, когда рабыни воспитывают своих свободнорожденных детей, создавая класс свободных людей смешанной расы. Обе эти проблемы волновали англичан в Виргинии. К тому же, поскольку рабы не могли жениться законно, дети смешанной расы считались незаконнорожденными. В соответствии с действовавшим законом попечители по призрению бедных были обязаны помогать воспитывать и обучать всех незаконнорожденных. Кроме того, власти должны были следить за всеми отцами внебрачных детей, чтобы удостовериться, что те их поддерживают. Применение этих правил к детям смешанной расы от женщин-рабынь спровоцировало бы огромные социальные проблемы: тогда рабовладельцы — и предводители общин — могли бы быть публично посрамлены и даже привлечены к ответственности за незаконный (прелюбодейный) секс с собственными рабынями.

С другой стороны, если колония отказывалась от общего права и вместо этого принимала тезис римского права partus sequitur ventrem (плод наследует утробе), все эти проблемы исчезали. Это было законное правило, применяемое к домашнему скоту и другим домашним животным, в соответствии с которым потомство домашних животных принадлежало владельцу женской особи. Применительно к рабам это означало, что потомок рабыни наследовал статус матери и был рабом в собственности владельца его матери. Отец не имел отношения к распределению собственности.

Трактовка рабынь как собственности и сведение их статуса к положению домашних животных разрешали некоторые серьезные правовые проблемы и одновременно давали дополнительное преимущество (если это слово при­менимо здесь): они предоставляли привилегии белым мужчинам, которые тепе­рь могли свободно вступать в половую связь с рабынями без каких-либо проблем с законом. Дети, рожденные от этой связи, были рабами и при­над­лежа­ли владельцу матери, которая, конечно, несла ответственность за воспитание ребенка; они становились собственностью, новыми рабами. Местным властям не нужно было искать отца незаконнорожденного ребенка и начинать процесс против него, поскольку общество не требовало содержать или под­держивать внебрачных детей. Когда последующие постановления запретили черным свидетельствовать против белых, вся проблема была выведена из правовой сферы — не могло идти речи об установлении отцовства или о преследовании за изнасилование белыми мужчинами рабынь, поскольку рабыня никог­да не могла подать жалобу против белого. Могло быть только больше рабов, пусть и мулатов.

В обществе с огромным гендерным дисбалансом, где мужчин гораздо больше, чем женщин, этот закон давал огромное преимущество белым мужчинам. В 1662 году палата представителей издала указ, который имел серьезные последствия: «Принимая во внимание некоторые возникшие колебания, считать ли детей англичан от негритянок рабами или свободными людьми, следует постановить, что все дети, рожденные в этой стране, должны быть невольными или свободными только в соответствии с положением матери…»[20]

Этот закон делал рабынь уязвимыми для всех белых мужчин, поскольку он просто игнорировал сексуальную связь, от которой рождались их дети смешанной расы. Хозяева могли свободно заниматься сексом со своими рабынями, не встречая никаких официальных запретов. Нерабовладелец мог столкнуться с требованием наказания со стороны хозяина рабыни за связь с ней, но никакие судебные иски никогда не составлялись. Этот закон помогал определить рабов через отрицание основного права рабынь — контролировать свои тела или иметь контроль над своими детьми. Видимо, отсутствие контроля над детьми применялось и к отцам-рабам. Этот закон также создал ужасающую особенность американского рабства, просуществовавшую вплоть до его окончательной отмены: по всему Югу хозяева — целые поколения белых мужчин — были владельцами собственных детей и относились к ним как к собственности, которую можно купить, продать, использовать в качестве залога и подарить[21].

Пять лет спустя после рассмотрения статуса детей рабынь палата представителей вернулась к мучительной проблеме рабства и вероисповедания. Начиная с первой доставки африканцев жители Виргинии были обеспокоены связью между религией, расой и этнической принадлежностью. Ранние законы часто проводили различие между африканцами, или «неграми», и «христианами». Одним из первоначальных оснований для порабощения было то, что африканцы не были христианами. В то же время другое оправдание работорговли заключалось в том, что она несла африканцам христианство. В ответ на это среди некоторых европейцев возникло представление, что неправильно порабощать дружественных христиан, обращение в христианскую веру должно приводить к освобождению. Некоторые рабы, видимо, получили свободу через крещение. В 1667 году законодательный орган Виргинии разработал решение этой дилеммы в следующем законе:

Принимая во внимание, что есть некоторые колебания, являются ли дети, рабы по рождению, но по милосердию и жалости их владельцев сделавшиеся причастными таинству крещения, в силу своей христианской веры свободными. Утверж­дается <…> что обращение в христианство больше не меняет условий человека, будь он рабом или свободным; иные землевладельцы, не сомневающиеся в этом, тщательно заботятся о распространении христианства, позволяя <…> рабам <...> быть допущенными к этому таинству[22].

В отличие от акта о статусе детей рабынь, этот закон признавал отнесенность рабов к человеческому роду, утверждая, что у них есть души, которые требуют внимания. В дальнейшем обращение рабов в христианство способствовало укреплению их неволи, и целые поколения священников в южных штатах учили рабов, что их повиновение хозяевам равно послушанию перед Богом и что путь к небесам начинается с надлежащего уважения к их земному хозяину. После революции они продолжали защищать рабство, утверждая, что оно было разрешено в Библии[23].

В двух последующих законах палата представителей снова обратилась к религии, используя ее для оправдания рабства и определения того, кто мог быть невольником. Акт 1670 года гласил, что «все слуги, не являющиеся христиана­ми, ввезенные в эту страну на корабле, должны стать рабами на всю жизнь». Однако те, кто прибывал по земле, служили до тридцатилетнего возраста, если они были «мальчиками или девочками», либо в течение 12 лет, если они приезжали взрослыми[24]. Видимо, по земле в Виргинию прибывали индейцы, в то время как африканцев привозили по морю. Однако транспортировка вряд ли была ключевой для определения социального статуса, учитывая, что рабов сначала могли привезти в Мэриленд или Южную Каролину, а дальше они приезжали в Виргинию по земле. Акт 1682 года решал эту проблему, вновь опираясь на религию и место рождения, чтобы дать определение рабству. В нем утверждалось, что «все слуги <…> будь то негры, мавры, мулаты или индейцы, чье происхождение и страна рождения не христианские и они не являлись христианами на время первого приобретения такого слуги каким-либо христианином <…> должны быть рабами»[25]. Отныне любой человек с черным цветом кожи, который прибывал из нехристианской страны по суше или по морю, стано­вился рабом. Его последующее обращение в христианство, как указано в акте 1667 года, положения не меняло. Закон применялся и к людям смешанных рас (в тексте — к «мулатам»), хотя половину их родословной составляли белые люди, происходившие из христианских стран. Но такое противоречие не слишком беспокоило законодателей Виргинии.

Этот закон в сочетании с правилом, что дети рабынь были рабами от рождения, создал определение рабства. Любой привезенный в Виргинию африканец, даже крещеный, изначально был рабом, потому что он, скорее всего, родом из нехристианской страны. Были ли эти невольники людьми или собственностью, оставалось непонятно, но их статус был теперь определен.

Наконец, еще один аспект определения рабства и рабов как людей и собственности относился к подавлению сопротивления и мятежей. Акт 1669 года предусматривал, что хозяин не будет преследоваться законом, если раб погибнет в результате наказания. В нем были сформулированы экономические предпосылки этого тезиса: «Нельзя допускать, чтобы умышленное злодеяние <…> привело кого-либо к разрушениям в собственном доме»[26]. Эти рассуждения были, конечно, ложными, поскольку, как мы знаем, некоторые хозяева убивали рабов ради удовольствия, в гневе или когда были пьяны[27]. Важнее, что закон принимал во внимание только умышленное убийство, игнорируя возможность любого другого убийства, которое могло произойти из-за жестокости хозяина или его пренебрежительного отношения к жизни раба. В сущности, раб в нем рассматривался как собственность — товар, — а не как человек. Английское право защищало жизнь всех людей. Местное право не обеспечивало жизнь раба защитой, если того убьет его хозяин.

Закон 1680 года распространил эти представления на людей, которые не были рабовладельцами. «Акт по предотвращению мятежей негров» сделал легальным убийство рабов, которые сбежали от хозяев, «прятались и скрывались в потаенных местах»[28]. Спустя десять лет законодательный орган разрешил местным мировым судьям поручать шерифам «убивать и истреблять <…> с помощью оружия или чего бы то ни было» «негров, мулатов и других рабов, незаконно ушедших от своих хозяев и хозяек», которые «прятались и скрывались в потаенных местах»[29]. Этот закон приравнивал рабов к диким зверям или опасным собакам, быкам и другим домашним животным, общественные влас­ти могли их «истреблять» без суда и следствия. Рабы были собственностью, но если они «прятались и скрывались», тогда они становились даже меньше, чем собственность. В этих двух актах Виргиния воспользовалась одним из центральных тезисов римского права, касающихся рабства: убийство раба не является преступлением[30].

Акты, принятые в 1660-е годы, ближе всего к определению рабства среди всего корпуса законов колонии Виргиния. Это определение оказалось ограниченным и неполным. Африканцы, проданные голландцами, были рабами, если они не прибыли в Виргинию по договору. Дети рабынь становились рабами, даже если их отцы были свободными, белыми, христианами и англичанами. Рабы, обращенные в христианство, оставались рабами. Африканцы или выходцы из других нехристианских мест были рабами. Эти законы установили стандарт, которому последовали другие британские колонии материка.

Учредительный акт Южной Каролины постановлял: «Каждый свободный человек Каролины должен иметь абсолютную власть и силу над своими рабами-неграми, каких бы убеждений и религии они ни были»[31]. Это добавило к пониманию рабства только то, что рабы были «неграми», но, конечно, не давало определения «негру» — видимо, предполагалось, что все знали, кто такой «негр». Возможно, в 1660-е годы большинство рабов в Южной Каролине в самом деле были африканцами по рождению либо родились на Британских Карибах от родителей-африканцев. Число детей смешанного происхождения в Южной Каролине (или в любой другой британской колонии в Новом Свете) в то время было крайне незначительным. Однако в течение следующих двух столетий определение расы и связь между расой и статусом раба становились все менее ясными. К 1860 году в США проживало около полумиллиона свободных афроамериканцев — чуть больше в рабовладельческих штатах, чем в свободных. Были также десятки, если не сотни, тысяч рабов, у которых некоторые предки были белыми. Связь между расой и рабством размылась.

Хотя ясного определения рабству в Новом Свете так и не было дано, оно укоренилось во всех американских колониях Британской империи. К 1770 году во всех колониях материка можно было обнаружить рабов родом из Африки, а также смешанного происхождения — потомков белых мужчин и черных женщин. К 1740 году рабы составляли бóльшую часть населения Виргинии и две трети населения Южной Каролины [Wood 1974]. Их количество на Британских Карибах было еще выше, во многих местах достигая 90% населения. В 1770 го­ду на Британских Карибах было около 45 000 европейцев и около 434 000 рабов [Eltis, Lewis, Richardson 2005: 674]. Британия активно участвовала в торговле рабами, по большей части продавая их на Карибских островах; в материковые колонии прибывало гораздо меньшее число рабов. В Англии не было рабства, но тысячи купцов, работорговцев, капитанов, беглецов с карибских сахарных плантаций, колониальных чиновников и путешественников брали рабов с собой в Британию, как правило, в качестве личных слуг или близких компаньонов. К 1760-м годам было обычным делом видеть их, облаченных в ливреи, обслуживающих богатые семьи в Лондоне, Ливерпуле и где угодно. На самом деле человек, имевший черных слуг (которые в действительности были рабами), приобретал символически высокий статус среди британской элиты.

Правовой статус этих рабов был неопределенным. Часть из них покидали своих хозяев, а судебные разбирательства заканчивались обычно каким-либо компромиссом. Британские юристы обычно убеждали хозяев, что они не должны заставлять суд решать, имеют ли они право владеть рабами в Англии. Однако в конце концов в 1772 году до высшего суда дошло дело «Сомерсет против Стюарта»[32]. Чарльз Стюарт, младший чиновник в британских колониях, покидая пост в Виргинии, взял с собой в Англию раба Джеймса Сомерсета. Ког­да тот сбежал, Стюарт поймал его, заковал в цепи и передал капитану корабля, который собирался взять Сомерсета на Ямайку и там продать его. Вмешались британские аболиционисты, применяя право habeas corpus и оспаривая задержание Сомерсета перед Судом королевской скамьи.

Главный судья лорд Мэнсфилд пытался избежать тяжбы. Он отметил: «Вопрос в том, имеет ли владелец право удерживать раба, чтобы отправить его посредством продажи на Ямайку. В пяти или шести случаях такого рода, которые я знаю, дело разрешилось соглашением сторон: я настоятельно рекомендовал бы прибегнуть к такому варианту и здесь»[33]. Но Стюарт был не богатым землевладельцем, а обычным гражданским служащим и не мог позволить себе отказаться от такой ценной собственности, как Сомерсет. Кроме того, его поддержали многие богатые англичане, вкладывавшие средства в производство сахара и в рабов и желавшие разрешить спорный вопрос. В конечном счете они не получили того, что хотели.

Мэнсфилд, высказывая свое мнение, просто и убедительно заявил, что никто в Англии не может содержаться в качестве раба. Он отметил, что «столь высокий акт господства», как удержание человека в рабстве против его воли, может быть исполнен, только если «признается законом страны, где он осуществляет­ся». В отличие от колоний Нового Света, где рабство истолковывалось смутно и непонятно, лорд Мэнсфилд не собирался разрешать его в Англии. Он заявил:

Рабовладельческое государство обладает такой природой, что оно никогда не может быть учреждено ни на нравственных, ни на политических основаниях, а только на основе позитивного права, которое сохраняет силу спустя долгое время после того, как случай, его причины и само время, когда он произошел, исчезают из памяти. Оно настолько возмутительно, что ничто, кроме позитивного права, не может поддерживать его[34].

Таким образом, общее право Англии — и американских колоний накануне революции — предполагало, что рабство может существовать только на основе позитивного права. Законы в большинстве колоний признавали и регулировали рабство, но само его создание — как и многое другое, что с ним связано, — было аномальным и неясным.

Виргиния, самая большая колония с самым многочисленным числом рабов, никогда формально не вводила рабство и никогда не определяла, чем имен­но оно являлось или как в точности узнать о ком-либо, рабы они или нет. Однако Виргиния создала определенные классы людей — африканцы и дети африканских матерей, — которые предположительно были рабами. Они могли быть куплены, проданы, перевезены и обменяны на другие ценные вещи. Тела женщин-рабынь были доступны белым мужчинам для использования и удовлетворения без правовых или общественных последствий, а также, возможно, с некоторыми экономическими выгодами. Право собственности на их детей соответствовало правилам, распространявшимся на домашних животных. В этом смысле рабы были собственностью. Одновременно они считались людьми наравне со всеми остальными: у каждого из них есть душа, и ее можно спасти; однако их тела можно было истреблять по прихоти суда или злого хозяина, словно вещи, от которых легко избавиться, когда в них нет больше надобности.

 

II. Рабство и Конституция США

Революция заставила американцев задуматься о положении рабов. К маю 1787 года, когда открылся Конституционный конвент, два штата — Массачусетс и Нью-Хэмпшир — отменили рабство, а три других — Пенсильвания, Род-Айленд и Коннектикут — стали постепенно вводить аболиционистские законы, по которым дети, рожденные на территории этих штатов, были свободными, даже если их матери были рабынями. Это означало, что рабство здесь по факту прекратит существование, когда скончается нынешнее поколение рабов[35]. Вопрос о человеческой неволе начал разделять страну. Многие американцы — в основном на Севере, но также и некоторые на Юге — пришли к выводу, что рабство противоречит законам морали и губительно для политики и культуры. Многие белые южане, однако, были зависимы от рабства и глубоко убеждены в его нравственности и необходимости. Как объяснял конвенту представитель Южной Каролины Чарльз Пинкни, «если бы рабство было ошибкой, это было бы доказано на примере всего мира. Он упомянул о Греции, Риме и других древних государствах; о той поддержке, которую оказывают Франция, Англия, Голландия и другие современные государства. Во все времена половина человечества пребывала в рабстве» [Farrand 1966—1968, 2: 371]. Пинкни, конечно, не считал рабство несправедливостью.

Основные споры накануне, во время и после Конституционного конвента касались вопроса: кто такие рабы — люди или собственность? Он так и остался нерешенным вплоть до отмены рабства и часто становился предметом беспокойства Верховного суда, конгресса и исполнительной власти, взаимодействующей с институтом рабства.

Во время революции политики «Глубокого Юга» утверждали, что рабы являются собственностью, а не людьми, и их не следует считать во время учета денег, которые каждый штат должен отдать национальному правительству, и солдат, которых каждый штат должен предоставить.

В конце июля 1776 года, спустя меньше месяца после того, как Континентальный конгресс принял Декларацию независимости, делегаты обсуждали, должны ли рабы ради поддержки новой страны облагаться налогами в той же мере, что и свободные люди. Налогообложение должно было быть таким, чтобы сумма сборов в каждом штате зависела от численности населения в нем. Северяне настаивали на том, что рабы должны вносить такой же вклад в экономику, как и все остальные, и поэтому их необходимо учитывать при оценке нало­гов. Представитель Мэриленда Сэмюэл Чейз возразил, что рабы являются «ресурсом» (wealth), а не людьми, и что нет основания облагать их налогом иначе, нежели «рыбные места в Массачусетсе»[36]. Он утверждал, что «негры должны считаться членами штата не больше, чем крупный рогатый скот, и они сами в этом заинтересованы не больше скота». Будучи «ресурсом», они не могут «отличаться от земли или от [объектов личной собственности], принадлежащих жителям штатов, где мало рабов»[37]. Чейз также привел довольно корыстный, лицемерный и эмпирически ошибочный довод, будто пожилые и юные рабы были «обузой для своих владельцев»[38]. Представитель Пенсильвании Джеймс Уилсон резко ответил, что на Юге рабы облагаются налогом наравне со свободными людьми. В результате Томас Линч из Южной Каролины начал угрожать в первый (но не последний) раз отделением от государства, утверждая, что если конгресс «будет обсуждать, являются ли их рабы собственностью», то это приведет к «распаду Конфедерации». Он говорил: «Почему наши рабы, являясь нашей собственностью, должны облагаться бóльшим налогом, чем земля, баран, скот, лошади и проч.?» Пенсильванец Бенджамин Франклин, которого нелегко было запугать, язвительно ответил, что есть «некоторое различие» между рабом и бараном, поскольку «баран некогда не поднимет восстание»[39].

Южане выиграли спор, и с тех пор в соответствии со Статьями Конфедерации рабы не считались при учете военнослужащих и налогов. Они определялись как «собственность» — именно так, как требовали Чейз и Линч. Разумеется, это имело серьезные последствия для нового государства. Всего за несколько недель до того, как Линч сцепился с Франклином, конгресс принял Декларацию независимости, где провозглашались свобода и равенство всех людей (§ 2). Декларация не имела силы закона, но обладала большой моральной значимостью. На Севере она привела к отмене рабства. Но такие рабовладельцы, как Линч, как и землевладельцы вроде Томаса Джефферсона, основного автора Декларации, несомненно, не считали, что утверждения о равенстве и свободе противоречат их праву на обладание рабами. Таким образом, позиция Линча была не просто мнением насчет налогообложения и квот воинского призыва — это было заявление, как, с его точки зрения, новая нация должна определять рабов. Это «собственность», а не люди.

Подобные требования выдвигались и после революции. Когда британцы покинули Америку, с ними ушли около 15 000 бывших рабов. Многие из них стали свободными людьми в Англии или в британских колониях [Hodges 1997; 1999]. Во время мирных переговоров американцы требовали возвратить эту «собственность». Американцы не могли требовать вернуть свободных людей, которые уехали с британцами; они не могли даже требовать отдать им американских изменников, таких, как Бенедикт Арнольд. Но если эти освобожденные действительно считались собственностью, а не людьми, тогда американцы могли законно требовать, чтобы их «собственность» была возвращена. Британцы, рассматривая бывших рабов как людей, которые к ним примкнули, отказались исполнять эту просьбу. В 1794 году в переговорах, которые завершат­ся Договором Джея[40], британцы предложили за них денежную компенсацию, предполагая собственнические интересы американцев, но отказались видеть в бывших рабах собственность. Джон Джей согласился с этим и не стал настаивать на возвращении рабов, но другие члены американского правительства, включая государственного секретаря Томаса Джефферсона, горячо требовали их возвращения [Finkelman 2014: 113—115]. Похоже, что для королевской власти человеческая свобода была важнее, чем для американской.

Ко времени Договора Джея произошли значительные изменения в порядке определения рабов в Соединенных Штатах. Согласно Статьям Конфедерации, каждый штат имел один голос в конгрессе. Количество населения требовалось для определения финансовых обязательств штата перед бюджетом государственного правительства и числа военнослужащих, которых каждый штат должен был предоставить для войны с Британией. Так что у южных штатов не было мотивации учитывать рабов как часть населения — наоборот, у них был повод не делать этого. Но Конституционный конвент изменил ситуацию: от количества населения теперь стала зависеть численность делегации штата в палате представителей, а численность этой делегации влияла на число выборщиков от этого штата на президентских выборах. Ко времени Договора Джея была готова новая Конституция. Споры по поводу этого документа и его окончательная редакция показывают, что новое правительство испытывало большие сложности с определением рабов как людей или собственности.

Рабство беспокоило делегатов в течение всего срока работы Конституционного конвента[41]. В конечном счете было одобрено правило при подсчете численности населения учитывать три пятых общего числа рабов. Это могло быть формальным признанием того, что они люди, хотя, будучи рабами, они счита­лись людьми заниженных способностей и малой ценности. Но те представите­ли Севера, кто не мог допустить, чтобы рабовладение получило такое преимущество, понимали их реальный статус. Представитель Нью-Джерси Уильям Патерсон жаловался: каждый знает, что к рабам следует относиться «не иначе как к собственности. Они несвободные существа, у них нет возможности приобрести собственность, напротив, они сами являются собственностью и, как любая собственность, полностью находятся во власти своего хозяина». Он спросил: «Зависит ли в Виргинии количество поданных за кого-либо голосов от количества его рабов?» [Farrand 1966—1968, 1: 560—561]. Претензии Патерсона, хотя и правомерные, не смогли воспрепятствовать конвенту наделить рабовладение на Юге политической силой и считать рабов «другими людьми».

Предложение дать конгрессу полномочия регулировать международную и межштатную торговлю спровоцировало требование делегатов от Южной и Северной Каролины и Джорджии, чтобы конгрессу запрещено было вмешиваться в африканскую работорговлю. После тяжелой дискуссии по этому поводу конвент согласился приостановить операции по купле-продаже рабов по меньшей мере на двадцать лет. В торговом праве речь шла о собственнос­ти и торговле, и все дебаты велись о коммерции, работорговле и собствен­ности. Но вместо того, чтобы честно заявить об этом, создатели Конституции использовали формулировки, по которым рабы рассматривались как люди, при условии что

переселение или ввоз таких людей, которых какие-либо из существующих штатов признают полезным допустить, не будут воспрещены конгрессом до тысяча восемьсот восьмого года, но такой ввоз может быть обложен налогом или пошлиной, не превышающей десяти долларов с человека[42].

Говернер Моррис, ньюйоркец, представлявший на конвенте Пенсильванию, взорвался от гнева и негодования, когда увидел, что идеи революции преданы. Он отметил, что компромисс трех пятых, дающий Югу больше представительства за счет рабов, в сочетании с продолжающейся работорговлей,

если его честно объяснить, сводится к следующему. Житель Джорджии и Южной Каролины, который отправляется на побережье Африки и, нарушая самые священные законы человечества, отнимает ближнего своего от его самых близких людей и обрекает его на самые жестокие оковы, должен иметь больше голосов в правительстве, созданном для защиты прав человечества, чем житель Пенсильвании или Нью-Джерси, который наблюдает с ужасом, насколько это низко [Farrand 1966—1968, 2: 222].

Моррис понимал, что конвент в конце концов дает представительство собственности, а не людей.

Дебаты о налогообложении привели к требованиям конституционно запретить экспортные пошлины, поскольку южане опасались, что их используют как косвенный налог на рабов через обложение табака, риса и индиго, выращиваемых невольниками[43]. Особенно их пугала сама идея централизованной власти: они беспокоились, что новое правительство положит конец рабству. Поэтому они сильнее, чем любая другая группа, настаивали на ограничении и точном перечислении полномочий правительства. Они чрезвычайно преуспели в этом, и большинство южан — даже те, кто по разным причинам был против Конституции, — согласились с генералом Чарльзом Коутсуортом Пинк­ни из Южной Каролины, который хвастался перед палатой представителей своего штата:

Мы уверены, что правительство страны никогда не освободит их, поскольку у него нет такой власти, и все единодушно проголосовали за то, чтобы общее правительство не имело никакой власти, кроме предусмотренной Конституцией, и чтобы все права, о которых не оговорено прямо, были сохранены несколькими штатами[44].

С первого дня работы конвента было ясно, что представительство в новом конгрессе будет основано на численности населения. Неожиданно южане посчитали, что в новой Конституции рабы должны быть признаны «людьми». Поэтому делегаты с Юга, в особенности из Южной Каролины, начали отчаянно бороться за то, чтобы рабов считали людьми, учитывая, сколько мест в конгрессе их штаты в итоге получат. Конституционный конвент в конце концов остановился на условии трех пятых: согласно ему, при подсчете численности населения учитывалось не общее число рабов, а три пятых от него. Это стало политическим компромиссом между южанами, желавшими учитывать полную численность рабов, и северянами, которые не хотели считать их совсем.

Этот пункт часто неверно понимают в том смысле, будто отцы-основатели полагали, что черные составляют три пятых от человека. Это совсем не так. Прежде всего, согласно этому условию, численность свободных черных учитывалась полностью. Однако противники рабства не хотели считать рабов, полностью отказывая им в участии в представительстве, потому что в соответствии с законами южных штатов те считались собственностью, а не людьми, и, стало быть, никогда не смогли бы голосовать или избираться в правительство. Защищавшим рабство южанам нужно было посчитать количество всех рабов, поскольку это дало бы им больше мест, даже несмотря на то, что эти дополнительные голоса в конгрессе (и в избирательной коллегии) могли быть использованы лишь для дальнейшего закабаления невольников.

Принятие обозначения рабов как «людей»[45] стало уступкой южанам. Эта формулировка повторялась на протяжении всей Конституции. Параграф о работорговле[46] отсылал к «таким людям», кого штаты решили принять под свою юрисдикцию. Параграф о беглых рабах[47] упоминает лица, «находящиеся на службе или на работе» в соответствии с законами штата. То есть Конституция использовала слово «люди», чтобы описать рабство, хотя на самом деле все в конвенте понимали, что рабы на Юге считались имуществом, а не лицами.

Документ также определял рабство через отсылку к тому, как штаты определяли, кто является рабом. Компромисс трех пятых утверждал, что представительство в конгрессе будет основано на целом числе свободных людей и на трех пятых от всех остальных. Но штаты сами оценивали, кто свободный, а кто нет. Важно, что Конституция определяла рабов как «других» с точки зрения их общественного статуса — соответственно, закон их не защищал. Условия работорговли допускали «ввоз таких людей, которых какие-либо из сущест­вующих штатов признают полезным допустить». Те же формулировки мы находим и в параграфе о беглых рабах. Согласно ему, законы рабовладельчес­ких штатов имели преимущество перед законами свободных штатов. Во всех трех примерах невольничий статус создается законом штата — в конечном счете именно южные штаты получили возможность навязывать свои определения, кто является рабом, а кто нет, национальному правительству и свободным штатам, влияя даже на федеральное налогообложение и государственную иммиграцию. Крайне важно, что в результате в 1840—1850-е годы из-за беглых и перевозимых рабов будут разрываться соглашения между штатами, а из-за вопроса о рабстве на территориях будут разваливаться государственные политические партии.

Хотя в основном рабов определяли как «людей», один параграф Конституции определял их все же как имущество. Работорговля в этом пункте предстает внутренне противоречивым делом. Параграф говорит о «перемещении», т.е. речь идет о людях, но также и о «ввозе», т.е. речь идет о собственности. Последняя фраза определяет, что «такой ввоз может быть обложен налогом или пошлиной». Очевидно, что тут говорится об имуществе. Однако, запутывая дело еще больше, конвент одобрил, чтобы налог «не превышал десяти долларов с человека». В сущности, здесь выражается двойственное отношение к рабам — и как к людям, и как к имуществу одновременно.

Другие статьи Конституции поддерживали рабство, не упоминая рабов даже косвенно. Так, гарантировалось, что федеральное правительство будет пресекать «восстания» и «внутреннее насилие»[48]. Очевидно, что только люди могли все это совершать. Запрещались пошлины на экспорт[49], что препятствовало косвенному обложению рабов через налоги на произведенные ими продукты, но это не оказывало влияния на их статус и определение.

Конституция была быстро ратифицирована, несмотря на серьезное противодействие некоторых штатов. Многие оппоненты сожалели о компромиссах, связанных с рабством, в частности о защите продолжения африканской работорговли. Однако чаще звучали жалобы по поводу того, что Конституции не хватает Билля о правах.

В 1789 году конгресс утвердил Билль о правах и разослал его по штатам. К 1791 году документ был ратифицирован. Пятая поправка предусматривала, что никого нельзя «лишать жизни, свободы или имущества без надлежащего судебного разбирательства» и что «никакое частное имущество не может быть отобрано для общественного употребления без справедливого вознаграждения». Это условие имело два последствия для рабства.

Если рабы являются людьми, тогда они не могут быть лишены свободы без должной законной процедуры. Не было законов, учреждающих рабство, и рабы не совершали никакого преступления, за которое их следовало бы лишать свободы. Следовательно, они не могли содержаться как невольники в любом месте, находящемся под юрисдикцией федерального правительства. Конечно, автор Пятой поправки Джеймс Мэдисон, у которого было около сотни душ, не пытался лишить южан права жить вместе со своими рабами в буду­щей столице государства или на территории страны. Но все же наименование неволь­ников людьми в тексте Конституции несло угрозу для рабовладения. В противном случае, если рабы были собственностью, то хозяев нельзя «лишать <…> имущества» без надлежащей процедуры[50]. Если бы правительство решило отменить рабство на политическом основании — что перевело бы рабов в «публичное пользование», — то хозяева должны были получить справедливую компенсацию.

В перспективе 1789 года единственная честная интерпретация Пятой поправки заключается в том, что рабы признавались собственностью, а не людьми. Просто невозможно представить, что кто-то в конгрессе думал иначе или кто-нибудь из законодателей рабовладельческих штатов, голосуя за ратификацию поправок, полагал, что они представляют для них угрозу.

 

III. Исполнение Конституции: африканская работорговля

Конституция не позволяла конгрессу запретить торговлю африканскими рабами до 1808 года. Однако конгресс имел полномочия ее контролировать и делал это начиная с 1794 года[51]. Он запрещал использование любых портов и верфей Соединенных Штатов для снаряжения либо постройки кораблей, которые будут использоваться в работорговле, и в качестве пунктов их погрузки. Судно, отправлявшееся из портов США в Африку, даже под чужеземным флагом, должно было «предоставить договор с необходимыми поручительствами казначею Соединенных Штатов, что никто из урожденных африканцев или какой-либо иной страны или места не был взят на борт <…>, чтобы перевезти или продать его как раба в какую-либо другую страну в течение девяти месяцев после этого»[52]. В наказание закон предусматривал штрафы: от 2000 долларов за снаряжение судна до 200 долларов за индивидуальную работу на таком судне. Любой корабль, занимавшийся работорговлей, мог быть конфискован.

В 1800 году конгресс существенно повысил взыскания за незаконное участие Америки в работорговле и дал заявителям право полностью оценивать любое судно, конфискованное по закону. Новый закон также запретил американцам вкладывать средства в иностранное судно, которое участвовало в африканской работорговле, даже несмотря на то, что она была законна в это время почти повсюду в Атлантике[53]. Нарушившие закон подвергались штрафу, равному двойной стоимости их вложений в судно и двойной стоимости рабов, которые им были нужны. Поправка 1800 года открыто запрещала любому американскому гражданину или жителю добровольно служить «на борту любого иностранного судна или корабля <…> нанятого для работорговли», что наказывалось штрафом в 2000 долларов[54].

В 1803 году конгресс назначил новые штрафы для тех, кто ввозил рабов в США, что прекратило их ввоз[55]. Закон касался всех «негров, мулатов и других цветных людей», ввезенных из Африки или с Карибских островов[56]. Такая формулировка была, очевидно, использована для того, чтобы никто не пытался выдавать нелегально ввезенных на его корабле африканцев за слуг, наемных рабочих или свободных мореплавателей.

Акты 1794-го, 1800-го и 1803 годов были составлены, чтобы ограничить участие американцев в работорговле, но не могли прекратить саму работорговлю: этому препятствовал первый параграф девятого отдела первой статьи Конституции. Важно, что все законы, принятые до 1807 года, касались кораблей, моряков и вкладчиков[57]. Ни один из законов не содержал никаких положений, регулирующих статус рабов, которых нелегально ввезли в США. Действительно, хотя акт 1794 года принимал во внимание продажу корабля и «снаряжения, снастей и других приспособлений» невольничьего судна, в нем не указывалось, как нужно поступать с рабами или другим грузом[58]. Предположительно, они должны были быть проданы в пользу Соединенных Штатов, обвинителя или любого другого истца в соответствии с этими тремя актами.

В марте 1807 года конгресс принял закон, с 1 января 1808 года запрещающий работорговлю[59]. Тем самым он давал всем работорговцам девять месяцев, чтобы прекратить свои операции в США. Его десять разделов были составлены так, чтобы любое участие американцев в работорговле было исключено. Начиная с 1 января 1808 года становилось незаконным «ввозить или привозить в Соединенные Штаты или на их территории из любого иностранного королевства, места или государства любого негра, мулата или цветного человека с целью содержать его, продавать или считать <…> рабом либо распределить его на службу или для работ»[60].

Акт предусматривал штрафы до 20 000 долларов за строительство или снаряжение любого судна, которое использовалось в работорговле. Американские граждане, участвовавшие в работорговле, подвергались штрафу до 10 000 долларов и заключались в тюрьму в любом месте на срок от пяти до десяти лет. Иностранные невольничьи корабли, заходящие в американские порты или даже просто дрейфующие у американского побережья, могли быть арестованы и оштрафованы, капитан подвергался штрафу в 10 000 долларов и тюремному заключению на срок до четырех лет61

[61]. У американцев, которые приобретали нелегально ввезенных рабов, конфисковали их и налагали штраф в 800 долла­ров за каждого купленного невольника. Закон наделял флот США полномочи­ями арестовывать суда, вовлеченные в незаконную работорговлю. Наказания определенно были впечатляющими. Штрафы были чрезвычайно высокими, а установленного времени тюремного заключения было, конечно, достаточно, чтобы отбить охоту у большинства контрабандистов.

Вместе с тем закон мало смягчал положение своих субъектов — самих рабов. По логике, незаконно ввезенные невольники должны были быть осво­бождены на территории США или репатриированы в Африку. Но тогда африканцы должны считаться людьми, незаконно похищенными и порабощенными, а этого закон не предусматривал. Президент Джефферсон был настроен враждебно к присутствию свободных афроамериканцев в Соединенных Штатах. В письме Эдварду Коулсу спустя несколько лет после окончания президентства он назвал их «паразитами» общества[62] [Finkelman 2014, ch. 7—8]. Он не был заинтересован в освобождении нелегально ввезенных африканцев. Крайне скупой, он не желал тратить деньги, чтобы вернуть несчастных на их родину. Их продажа была безнравственной формой коммерции, их незаконно ввозили в Америку в кандалах, но в конце концов, с точки зрения Джефферсона, они все еще оставались товаром. Итак, что должно было сделать государство с рабами, незаконно привезенными к его берегам? Отражая взгляды Джефферсона на права штатов, его ненависть к свободным афроамериканцам и его отказ тратить деньги до тех пор, пока это не будет абсолютно необходимо, закон рассматривал нелегально ввезенных африканцев как собственность, которую нужно отдать в распоряжение штата, где они оказались, для последующей продажи[63].

Итак, запрещающий африканскую работорговлю закон 1807 года в то же время не считал незаконно ввезенных африканцев людьми, чьи права были попраны. Они были просто товаром, который можно конфисковать у контрабандистов и затем продать покупателю, предлагающему самую высокую цену. У таких конфискаций была тройная выгода: помешать контрабандистам, ведущим работорговлю (ведь они теряют весь свой груз), обогатить штаты Юга, которые заработают на продаже, и дать отдельным южанам возможность приобрести новых рабов.

Поэтому неудивительна логика вердикта председателя Верховного суда Роджера Тейни по делу «Дред Скотт против Сэндфорда» (1857), что африкан­цы «не имеют прав»[64] и остаются рабами. В 1819 году конгресс изменил эту часть закона, теперь незаконно ввезенные рабы должны были быть возвращены в Африку[65]. Акт разрешал президенту назначать ответственных, которые возвращали бы спасенных африканцев на их родной континент. После этого США стали отправлять африканцев, обнаруженных на перехваченных кораблях, в Либерию [Finkelman, Miller 1998, 2: 525—526, fn. 3]; см. также: [Shick 1980].

«Индивидуальность» африканцев была в дальнейшем закреплена законом 1822 года, который приравнял работорговлю к пиратству, наказуемому смертной казнью. На первый взгляд, здесь можно говорить об индивидуальности, поскольку контрабанду «имущества» нельзя считать серьезным преступлени­ем. Однако в современной Америке тяжким преступлением считается, например, контрабанда наркотиков[66]. Согласно общему праву, поджог — еще одно преступление против собственности — исторически наказывался смертной казнью. Так что смертельный приговор — реакция на безнравственность торговли и на ту опасность, которую несет обществу постоянный ввоз африканцев, а не попытка защитить свободу самих африканцев. Примечательно, что в большинстве штатов Юга похищение не только черных, но даже белых считалось обычным преступлением, а не тяжким[67].

Можно подумать, что закон 1822 года считает африканцев людьми, поскольку их незаконно ввезли в США, т.е. они никогда не были законными рабами, следовательно, могут считаться только людьми. Но закон, принятый в 1807 году и подписанный президентом Джефферсоном, не делал этого разли­чия, а относил нелегально ввезенных африканцев к имуществу. При этом различие между человеком и собственностью стиралось, когда контрабанде сопутствовал успех и их продавали в рабство в Соединенных Штатах. Тогда они сливались с местным афроамериканским населением и в конце концов превращались в американское «имущество», а не в нелегально ввезенных «людей».

 

IV. Верховный суд и африканцы как люди и собственность: случай «Антилопы»

Верховный суд США выслушал большое количество дел о кораблях, их владельцах, экипажах и капитанах, которые нарушали разные законы, где регулировалась или полностью запрещалась работорговля. Чаще всего дело касалось технических вопросов, например времени начала плавания или того, какое обвинение нужно предъявить торговцу. Наиболее важный судебный процесс, касающийся статуса раба, связан с кораблем под названием «Антилопа».

В 1820 году катер береговой охраны перехватил «Антилопу» и арестовал американского капитана по законам о работорговле 1807 и 1819 годов. Изначально «Антилопа» была испанским судном и занималась официально разрешенной работорговлей в испанских колониях, но была захвачена пиратами и использована для нападения на другие корабли. На судне, арестованном Соединенными Штатами, находился американский капитан и развевался революционный флаг Хосе Артигаса. На борту было 258 африканцев. Испанское правительство заявило, что африканцы являются рабами на законных основаниях и принадлежат испанским гражданам. Возник прецедент, в котором оказались заинтересованы и другие рабовладельцы, из США и Португалии, чьи рабы так же снимались с других кораблей. Первое заседание в Верховном суде состоялось в 1825 году. Суд мог бы постановить, что все африканцы на корабле были свободными в соответствии с законами, по которым работорговля в США запрещена, а американские корабли имеют право задерживать работорговцев поблизости от американского побережья. Но, зачитывая единогласный вердикт, председатель Верховного суда и рабовладелец Джон Маршалл объявил, что, хотя африканская работорговля противоречит «закону природы», она все же «соответствует закону государств» и «сама по себе не может быть признана пиратством»[68]. Таким образом, Маршалл определил всех африканцев на борту как имущество — товар, который должен быть разделен в соответствии с принятыми правилами коммерческого права. Он передал дело в окружной суд, чтобы тот решал судьбу несчастных африканцев. Дело возобновилось в 1826 году, и Верховный суд снова вернул дело в окружной суд с приказом разделить рабов «по жребию или согласно доказательствам их принадлежности испанскому истцу», чтобы установить, какие из них принадлежали испанским хозяевам, а какие нет[69].

Когда дело было передано в суд в третий раз, судья Роберт Тримбл из Коннектикута, озвучивая единогласный приговор, постановил, что во время захвата на «Антилопе» находилось 93 раба, принадлежавших гражданину Испа­нии, но на основании пропорционального распределения этот истец получил право только на 39 африканцев. Другие африканцы на «Антилопе» принадлежали американцам, португальцам и, возможно, кому-то еще, кто не подал заявление. В результате суд постановил, что 39 африканцев должны быть переданы испанским властям, а остальные — вернуться в Африку[70].

Однако суд не смог определить или узнать, кто именно из африканцев на «Антилопе» принадлежал испанскому истцу. Их адвокаты настаивали, что, поскольку этого узнать невозможно, будет неверно обречь всех на пожизненное рабство. Тримбл не согласился с этим, утверждая, что по решению окружного суда 39 африканцев отобраны по жребию и теперь должны быть переданы испанскому правительству. Все остальные были отправлены в Африку.

Случай с «Антилопой» показывает, что суд Маршалла был склонен рассматривать африканцев — рабов и свободных — как товар или имущество. Принадлежа к культуре личной свободы и надлежащих правовых процедур, судьи решили, что свободу и неволю допустимо определять по жребию, без всякого внимания к индивидуальным требованиям отдельных африканцев. Так, судья Тримбл отверг идею, что нельзя считать достаточным доказательством утверждение, будто какие-то отдельные африканцы законно принадлежат испанским работорговцам, и что вследствие этого ни один африканец не может быть продан в рабство, поскольку никто не знает, какие именно африканцы были законными рабами, а какие — свободными. С точки зрения Верховного суда США, всех их можно было заменять или обменивать, а рабы они или нет — неважно.

В последующих делах суд схожим образом принял с некоторыми колебаниями представление о том, что рабы — это товар, собственность, которую можно покупать и продавать. Так, в деле «Гроувз против Слотера»[71] он поддержал договоры о продаже рабов, признающие рабов частью торговли между штатами. Дело шхуны «Амистад»[72] оказалось серьезнее. Африканцы с «Амис­тада» — известные как амистадцы — были нелегально ввезены на Кубу, что нарушало испанский закон и испанские соглашения с Великобританией. Там им были выданы подложные документы, испанские имена, затем они были проданы. Покупатели погрузили их на борт «Амистада», чтобы отвезти на другую часть острова. Во время плавания рабы подняли мятеж, убили капитана корабля и заставили двух испано-кубинских хозяев направить корабль на восток, к Африке. В августе 1839 года береговая охрана США обнаружила «Амистад» на Лонг-Айленде и отбуксировала его в Нью-Хейвен.

Следующие два года суды пытались определить статус этих африканцев. Окружной суд вынес вердикт, что, поскольку амистадцы стали рабами нелегально, у них было законное право применить силу — в том числе пойти на убийство, — чтобы добиться свободы. Поддерживая это решение, Верховный суд определил африканцев как людей — точнее, людей, у которых есть право пойти на убийство ради свободы, — поскольку на Кубу они попали незаконно. Поэтому было объявлено, что африканцы не должны быть выданы испанским властям в соответствии с Договором Пинкни 1795 года (известным также как Мадридский договор и Договор Сан-Лоренцо). Однако в том же постановлении суд распорядился, что юнга на корабле, рожденный рабом на Кубе, должен быть возвращен в соответствии с тем же договором, поскольку он является законной собственностью испанского гражданина. В сущности, суд одобрил право свободных людей сражаться за свободу и сопротивляться незаконному порабощению, но рабы — это имущество, у которого нет права на свободу и которое неспособно бороться за нее.

Случай «Амистада» уникален по разным причинам и не подпадает ни под какие определенные американские конституционные категории, потому что здесь все дело в договоре и особом составе фактов. У него почти не было прецедентной силы, но он был, конечно, чрезвычайно важен в пропагандистской войне против рабства. Случай «Амистада» показывает, что суд поддерживал статус рабов как имущества. Судебное решение, высоко ценимое некоторыми нашими современниками как признание великих прав человека и как победа над рабством[73], не угрожало институту рабства и даже не бросало вызов его легитимности. Оно просто доказывало юридическую силу международных соглашений, которые запрещали торговлю африканцами в некоторых местах. Если бы африканцы с «Амистада» пребывали в рабстве законно в согласии с нормами испанского права, суд отправил бы их обратно на Кубу — именно так он и поступил с юнгой.

 

V. Беглые рабы как собственность

Через год после решения по делу об «Амистаде» суд провел первое слушание, связанное с параграфом о беглых рабах четвертой статьи Конституции и с Законом о беглых рабах 1793 года. В этом параграфе было сформулировано, что рабы являются людьми. Параграф не давал конгрессу полномочий регулировать возвращение беглых рабов, и, судя по тому, как составлен его текст, предполагалось, что возвращение беглых рабов остается полностью в ведении штатов. Однако в 1793 году конгресс принял закон, регламентирующий возврат беглецов [Finkelman 2014, ch. 4]. В целом о беглых рабах в нем говорилось как о «людях». Акт был сформулирован на языке, близком к тому, который использовался в криминальной экстрадиции. Но, в отличие от обычного криминального процесса, закон обеспечивал минимальные процедурные и доказательные требования возврата беглых рабов. Предполагаемый беглец мог быть возвращен заявителю «на основании сатисфакции» любого федерального, штатного или местного суда либо магистрата, «а также на основании ранее данного устного свидетельства или письменного показания, заверенного у магистров любого штата или территории», где беглый раб был схвачен или арестован[74]. Этот слабый доказательный стандарт вынудил большинство северных штатов принять защитные законы, известные как «законы о личной свободе», чтобы предотвратить похищение свободных черных[75]. Они признавали индивидуальность предполагаемых рабов и, таким образом, давали процессуальные права тому, кто был назван рабом. В известном смысле законы о личной свободе могли быть прочитаны как просто допущение презумпции о том, что все люди на Севере свободны и обладают определенными правами; и если удастся доказать, что эта презумпция неверна, тогда их можно вывезти из штата как рабов.

В процессе 1842 года «Пригг против Пенсильвании»[76] Верховный суд впервые применил закон 1793 года. В этом деле житель Мэриленда Эдвард Пригг обвинялся в том, что на территории Пенсильвании похитил, по его утверж­дению, беглого раба вопреки закону о личной свободе, принятому штатом в 1826 году. Верховный суд аннулировал его обвинение и по ряду оснований признал все законы о личной свободе антиконституционными. По большей части этот процесс касался вопросов федерализма и власти конгресса, а не природы рабства как такового[77]. Но крайне важно, что вердикт большинства, зачитанный судьей Джозефом Стори, резко изменил определение рабов. Стори утверждал, что хозяева имеют право поймать своих рабов везде, где найдут их, без каких-либо проволочек и для этого им не требуется никаких законов или правовых процедур. Согласно Стори, параграф Конституции о беглых рабах обеспечивал хозяев общим правом для захвата беглых рабов. Стори писал:

Мы сказали, что параграф содержит положительное и безоговорочное признание права собственника на раба, неприкосновенное со стороны любого закона штата или какого-либо законодательства, потому что в нем нет никаких оговорок или ограничений, а у нас нет права включать в него все, что не выражено и не может быть честно предположено. В особенности нас останавливает от этого тот факт, что параграф определяет право на слугу или рабочего в любом штате на тех же основаниях и в той же мере, что и в штате, откуда раб сбежал и в котором он пребывал в качестве слуги или рабочего. Если это так, тогда все происшествия необходимо оценивать, исходя из этого права. Следовательно, владелец должен иметь право схватить раба, которого местные законы его штата даровали ему как собственность, и снова вступить во владение им, и мы все знаем, что это право захвата силой и возвращения признано во всех штатах, где есть рабовладение. В самом деле, это не более чем простое подтверждение принципов общего права, применимого к данному предмету[78].

Далее Стори процитировал «Комментарии» Уильяма Блэкстоуна по поводу возвращения имущества:

Отъем или ответная мера [по его словам] — это другой вид возмещения, которое совершает пострадавшая сторона простым действием. Это случается, когда кто-нибудь завладевает собственностью другого, его личными вещами или движимым имуществом либо противоправно отбирает чью-то жену, ребенка или слугу, в случае чего владелец имущества, муж, отец или хозяин может законно пожаловаться и вернуть себе все, что ему случится найти, только это не должно происходить в форме разбоя или с нарушением чьего-либо покоя[79].

Стори добавил еще один пункт к этому положению. Он утверждал:

На этом основании у нас нет ни малейшего сомнения, на основании Конституции и в согласии с ней, что рабовладелец получает полное право в каждом штате Союза схватить своего раба и снова стать его хозяином тогда, когда он сможет это сделать, без нарушения мира или других незаконных действий. В этом смысле и в этой мере данный параграф Конституции может сам себя приводить в исполнение без помощи законодательства штата или государства[80].

Далее Стори предположил, что возвращать беглых рабов можно по принципу «in rem» (судебный процесс, который возбуждается против собственности или вещи, но не против человека)[81]. В морском праве «in rem» применялся к кораблям. Таким образом, возвращение беглых рабов приравнивалось к возвращению любого иного имущества, в этом смысле они не отличались от лошадей, коров или кораблей. Они были вещами.

Дело Пригга стало самым прорабским в истории Верховного суда вплоть до решения по делу Дреда Скотта. Здесь суд пренебрег любыми воззваниями к «личности» предполагаемых беглых рабов. Наоборот, все Соединенные Штаты должны были принять и признать, что владелец имеет право «схватить раба, которого местные законы его штата даровали ему как собственность, и снова стать его хозяином». Закон Юга отныне стал законом всей страны. Раб должен был рассматриваться как «личное движимое имущество» и мог быть задержан, хозяин мог поймать его, как беглую лошадь или собаку, как укатившуюся повозку. Либо их можно было счесть «вещами», которые оказались в противоправном владении у кого-то, кто их не приобретал, и, таким образом, они подлежали судебному процессу «in rem».

Для определения раба важен еще один аспект заключения Стори. До дела Пригга США никогда не пытались определить, кто такой раб, в тексте федерального закона. Законы, запрещавшие торговлю африканскими рабами, не задавались такой целью, а просто запрещали ввоз африканцев или карибских афрокреолов, если только капитаны кораблей не докажут, что это свободные люди. В таких делах, как «Гроувз против Слотера», сами рабы не участвова­ли — речь шла только о деловых бумагах, связанных с работорговлей. Но в деле Пригга Стори должен был дать определение рабу. Его ответ был прост: это все, что считается рабом в южных штатах. Рабовладельческие штаты теперь решали, кому быть рабом, а федеральное правительство это одобряло и принуждало нерабовладельческие штаты также принимать это решение. Это означало, что ребенок, рожденный в Пенсильвании, считался рабом, если его мать была рабыней, хотя по закону Пенсильвании все люди, рожденные на территории штата, считались свободными от рождения.

Дело Пригга было невероятной победой Юга и рабовладельцев, потому что оно легализовало южные представления о рабстве на федеральном уровне и подтвердило, что, согласно Конституции, рабы являются собственностью. Но в от­вет весь Север отказался сотрудничать с Югом [Finkelman 1979]. Се­верные шта­ты отказались помогать внедрению федерального закона, отчасти потому, что не хотели, чтобы он мешал их гражданам защищать своих свободных черных соседей от похищения. Чтобы сполна насладиться плодами победы, южане потребовали принять новый закон о беглых рабах, который бы обеспечил эффективное применение на федеральном уровне их права на поимку беглых рабов. Это произошло в 1850 году. Новый закон о беглых рабах создал бюрократические процедуры по применению федерального закона — первые в своем роде в американском обществе, — чтобы помогать владельцам ловить их беглых рабов[82].

Новый закон подробнее определял рабов как «имущество» и предусматривал целый ряд процедур для возвращения беглых рабов. Связанные с ними дела оказывались в ведении федеральных судов, чьи постановления объявлялись окончательными и безоговорочными для судей штата или других федеральных судей. Свидетельство, выданное судьей или членом комиссии, «было решающим в отношении права человека или людей, в чью пользу оказывалась поддержка, отправить беглеца обратно в тот штат или на ту территорию, откуда он сбежал; свидетельство пресекало все покушения на этого человека или людей со стороны любого суда, уголовного или мирового судьи или любой иной персоны»[83]. В отличие от всех остальных, кто представал перед федеральными судьями, беглые рабы не имели ни права подачи апелляции, ни права на заявление о доставлении в суд, ни права доказать свою свободу перед присяжными или апелляционным судом.

Еще важнее то, что закон предусматривал, что «в судебном процессе или слушании в соответствии с этим актом свидетельство предполагаемого беглеца недопустимо в качестве доказательства»[84]. Это положение более, чем какое-либо другое, сводит невольника к «вещи». Закон отказывал рабу в способности говорить — сущностной способности человека. Немой раб в зале суда юридически превращался в вещь.

 

VI. Дело Дреда Скотта и раса: окончательное определение раба

Решение по делу «Дред Скотт против Сэндфорда»[85] — определенно самое позорное, которое когда-либо принимал Верховный суд США. Два его частных положения еще можно считать юридически оправданными: что Дред Скотт не был свободным, когда был привезен на территорию Висконсин, и что у конгресса нет полномочий для освобождения рабов, пойманных на федеральных территориях. Даже допустимо утверждать, что конгресс не имел власти запретить рабство на территориях, которые защищались Конституцией [Finkelman 2008b]. Однако дело Дреда Скотта вошло в историю благодаря своему возмутительному и конституционно спорному выводу, что черные, даже свободные, никогда не будут гражданами Соединенных Штатов. Поскольку свободные черные голосовали по крайней мере в шести штатах во время ратификации Конституции США, трудно представить, почему они и их дети не могли быть гражданами. Ко времени решения по делу Дреда Скотта свободные черные все еще могли голосовать и занимать государственные посты в ряде штатов, — не менее трудно представить, чтобы при этом они не могли быть гражданами Соединенных Штатов.

Однако моя задача заключается не в том, чтобы разоблачать несправедливость вердикта председателя Верховного суда Роджера Тейни. Я хочу показать, как этот вердикт помог детализировать определение рабства в рамках федерального закона. Приведу два значимых фрагмента.

Во-первых, Тейни считал, что рабство было формой частной собственнос­ти, признанной Конституцией и федеральным законом. Его аргументация не позволяла считать рабов «людьми». Утверждая это, Тейни делал вывод, что ни один федеральный закон не может освободить рабов, просто запретив рабст­во на федеральных территориях. Это нарушало Пятую поправку к Конституции, поскольку предполагало владение имуществом без надлежащего судеб­ного разбирательства или справедливого вознаграждения. Следова­тель­но, Дред Скотт не был свободным, поскольку закон, объявивший террито­рии свободной землей, был антиконституционным. Это означало, что рабы были не просто собственностью, а, как утверждал Тейни, особо охраняемой собственностью.

Во-вторых, Тейни касался расы. Он утверждал, что черные никогда не смогут стать гражданами США, даже если они свободны, рождены в стране и считаются гражданами штатов своего проживания. Такая постановка вопроса указывала на то, что Тейни стремился использовать дело Дреда Скотта, чтобы обозначить статус всех афроамериканцев, а не только рабов. Он писал:

Вопрос прост: может ли негр, чьи предки были ввезены в эту страну и проданы как рабы, стать членом политического сообщества, созданного и порожденного Конституцией США, и как таковой наделяться всеми правами, привилегиями, защитой, какими обеспечен гражданин? Одно из таких прав — привилегия судиться в Соединенных Штатах в случаях, указанных в Конституции[86].

В ответе на этот вопрос Тейни использовал самые расистские в американской юриспруденции формулировки, утверждая, что в момент образования государства США все черные либо являлись рабами, либо, если они были свободными, не обладали никакими политическими или юридическими правами. Он заявлял, что черные

не подпадают и никогда не будут подпадать под понятие «граждане», указанное в Конституции, и не могут претендовать ни на одно из прав и ни на одну из привилегий, какими этот документ обеспечивает граждан Соединенных Штатов. Напротив, на этот момент (1787 год. — П.Ф.) они считались низшим классом существ, подчиненным доминирующей расе, и, будь они свободны или нет, они все-таки остаются подвластны ей и не имеют прав и привилегий, кроме тех, которые могут быть дарованы им властями предержащими и правительством[87].

Согласно Тейни, черные — это существа «настолько низшие, что у них нет прав, которые белый человек обязан уважать»[88]. Он, в сущности, утверждал, что Конституция создала нечто вроде двойного гражданства — внутриштатного и фе­дерального — и что, хотя штаты могут считать кого-либо своими гражданами, федеральное гражданство доступно только белым. По мнению Тейни, невозможно представить, чтобы те отцы-основатели, что были выходцами с Юга, подписали Конституцию, по которой свободные черные считались бы гражданами.

Так Тейни вернулся к изначальному определяющему фактору статуса раба: раса и происхождение. Черным присуще положение невольника. Во время создания США предполагалось, по мнению Тейни, что все черные — рабы. Те, кому как-то удалось стать свободными, остаются низшими по сути, по происхождению и по Конституции. Пусть они больше не имущество, но они никогда не будут и полноценной частью общества. Они лишь невостребованные «вещи», и белое общество может накладывать на них любые ограничения.

В деле Дреда Скотта было сделано окончательное определение раба до Гражданской войны. К 1860 году конгресс и суд утвердили составляющие элементы этого определения.

1) Рабы — потомки африканцев, хотя они могут быть и потомками белых мужчин. Ни одно ведомство Соединенных Штатов не приняло «правило одной капли крови» для определения расы. Это нововведение возникнет позже, в начале ХХ века. Однако законы 1660-х годов установили, что дети рабынь являются рабами. Это значило, что у некоторых рабов может быть белая кожа, однако это было меньшей из проблем. Важнее, что свободные афроамериканцы предполагаемо оставались рабами и не могли стать гражданами. В 1847 году Верховный суд привлек Джона Ван Зандта к ответственности за то, что он подвез группу афроамериканцев, встреченных им на дороге в Огайо. Огайо — свободный штат, и Ван Зандт мог не знать, что люди в его повозке были рабами, хотя на самом деле он скорее всего понял, кто они[89]. Суд отклонил заявление, что в Огайо все люди юридически свободны и что Ван Зандт имел право по умолчанию считать людей в его повозке свободными. Как и в деле Дреда Скот­та, суд утвердил противоположную правовую норму: все черные — заведомо рабы и, согласно Конституции, не имеют прав. К тому же, исходя из Закона о беглых рабах 1850 года, даже свободные афроамериканцы не могли свидетельствовать в свою пользу на слушаниях, чтобы заявить о своем статусе.

2) Рабы — имущество. Дела Пригга, Дреда Скотта и Закон о беглых рабах 1850 года вновь это подтвердили. Федеральные законы не признавали их людьми — это лишь собственность без голоса в зале суда и без прав.

3) Рабовладельческие штаты решали, кто является свободным человеком, а кто рабом. Федеральное правительство и суды следовали этим решениям. Согласно вердиктам судов по делам Пригга, Ван Зандта и др., Конституция постановила это в параграфе о беглых рабах. Свободные штаты были обязаны признать законы штатов рабовладельческих. Накануне Гражданской войны политики и судьи на Юге действительно утверждали, что свободные штаты должны признать статус рабов — на случай, если хозяин поедет туда и добровольно возьмет раба с собой. В деле Дреда Скотта судья Сэмюэл Нельсон намекнул, что это следующий вопрос, который суд должен решить:

Вопрос, который был здесь затронут, состоит в следующем: право хозяина с его рабом переезжать в свободный штат или через него по деловым или коммерчес­ким делам, или в осуществление федерального права, или для выполнения федерального обязательства, поскольку он гражданин США, — этот вопрос ранее не обсуждался. Он зависит от разных соображений и принципов и касается прав и привилегий, которыми наделен гражданин США по Конституции. Когда возникнет вопрос, мы должны быть готовы его решить[90].

Два года спустя в деле «Митчелл против Уэллса»[91] суд штата Миссисипи объявил, что раб этого штата всегда будет рабом, даже если, как в этом случае, его хозяин взял его в Огайо и там законно отпустил на волю.

В конечном счете весь американский конституционный порядок приводил к тому, что только штаты могут менять статус раба. В сущности, все адвокаты, юристы, ученые и политики соглашались, что федеральное правительство не имеет полномочий отменять рабство и освобождать невольников нигде, за исключением округа Колумбия и, возможно, некоторых территорий (хотя Тейни отрицал это в деле Дреда Скотта). Таким образом, рабы — конституционно охраняемая собственность, и государство обязано защищать ее. При этом у него нет законной силы, чтобы регулировать или отменять рабство. Хотя конгресс мог принимать законы о гражданстве и устанавливать его стандарты, но, согласно председателю Верховного суда Тейни, эти стандарты не могли распространяться на свободных афроамериканцев. Во всяком случае, по Конституции рабство и правда было особым институтом, и для рабов и свободных черных людей существовали отдельные конституционные правила.

 

VII. Освобождение и определение рабов

Заняв пост президента в 1861 году, Авраам Линкольн столкнулся с небывалым кризисом. Семь штатов откололись и провозгласили себя Конфедеративными Штатами Америки. Это было новое государство, основанное на рабстве и предполагавшее, что все люди не созданы равными. Как отмечал вице-президент Конфедерации Александр Стивенс, рабство и вера в расовое неравенство — «краеугольный камень» КША:

Наше новое правительство сформировано <…> заложены его основы и краеугольные камни, и великая истина заключается в том, что негр не равен белому человеку; что рабское подчинение высшей расе — это естественное и нормальное явление. Наше новое государство — первое в мировой истории, которое основано на этой великой физической, философской и моральной правде [Cleveland 1866: 717—729].

Южные штаты вышли из состава США, предполагая, что Линкольн будет пытаться отменить рабство (подробнее об этом см.: [Finkelman 2012]). В своем первом инаугурационном послании тот постарался опровергнуть это предположение и призвал семь отколовшихся штатов вернуться в Союз. При этом Линкольн настаивал, что Конституция и его администрация сохранят рабство в южных штатах в безопасности. Он повторял то, что говорил в ходе предвыборной кампании: «У меня нет цели прямо или косвенно вмешиваться в институт рабства в штатах, где оно существует. Полагаю, что у меня нет ни законного права, ни малейшего желания делать это». Он подчеркнул свою позицию, ссылаясь на платформу Республиканской партии:

Решено, что обеспечение неприкосновенности прав штатов и в особенности права каждого штата контролировать его собственные внутренние институты и распоряжаться ими согласно исключительно его собственному суждению, является необходимым для баланса сил, от которого зависит совершенство и крепость нашего политического здания <…>. Вся защита, которая в рамках Конституции и закона, будет с радостью предоставлена всем штатам, если она будет законно запрошена по какому-либо делу, — в равной мере для всех случаев [Basler 1953, 4: 262—263].

Позиция Линкольна отражает общепринятую интерпретацию Конституции США. С 1787 года фактически все теоретики Конституции уже поняли, что феде­ральное правительство не имеет права вмешиваться во «внутренние институты» штатов[92]. Только штаты, а не государство, могли принимать законы, касающиеся личного положения людей: свадьбы, развода, опекунства над ребенком, наследства, голосования и свободы. В 1861 году ни один политический лидер, юрист или теоретик права не оспаривали тех слов генерала Чарльза Коутсуорта Пинкни, которые он произнес в палате представителей Южной Каролины после окончания Конституционного конвента.

Таким образом, когда Линкольн стал президентом, он полностью осознавал, что у него «нет законного права» «вмешиваться в институт рабства в штатах, где оно существует». Поэтому он мог бы честно сказать отколовшимся штатам: «У меня нет возможности сделать это». Это утверждение в его инаугурационной речи можно понять в том смысле, что у Линкольна не было личного интереса или желания положить конец рабству. Но он тщательно выбирал слова. Его личные взгляды были ясны: он ненавидел рабство и считал, что «если рабство не зло, то зла в мире вообще нет» (письмо Линкольна Альберту Ходжесу 4 апреля 1864 года) [Basler 1953, 7: 281]. Но его желания не могли бы пересилить конституционную реальность его эпохи. Как последовательный сторонник идеологии вигов, Линкольн отверг идею воздействия на Конституцию извне. Он охотно заверил отколовшиеся штаты, что не имеет «намерения» делать то, чего нельзя достичь конституционно, юридически и политически. «Намерения» Линкольна изменились вместе с изменением обстоятельств, но в марте 1861 года у него не было оснований предполагать такой поворот.

Обстоятельства, конечно, изменились сразу после того, как Линкольн вступил в должность. Весной 1861 года началась Гражданская война, и отмена рабства превратилась в военную и политическую проблему. К концу лета рабы, сбежавшие от своих хозяев из Конфедерации в армию Союза, стали свободными, поскольку считались военной контрабандой. Это затронуло положение тысяч рабов, однако всего в стране их было около четырех миллионов. Линкольн отверг другие проекты освобождения — такие, как тщеславное предложение Джона Чарльза Фримонта освободить всех рабов в Миссури. Штат Миссури не входил в Конфедерацию, и его рабы не могли рассматриваться как военная контрабанда, а поскольку Миссури оставался в Союзе, Конституция препятствовала их освобождению [Finkelman 2008a; 2009].

Линкольн понимал, что рабы в Соединенных Штатах по закону считались имуществом. Это понимал и конгресс. В апреле 1862 года конгресс отменил рабство в округе Колумбия, возместив компенсацию хозяевам. Он имел полные правомочия принимать все законы для округа Колумбия, это было конституци­онно допустимо, но если бы он не компенсировал стоимость рабов, суды, скорее всего, сочли бы, что закон нарушает Пятую поправку к Конституции, которая запрещает «отбирать» частное имущество «без справедливого вознаграждения». Этот закон последовательно определял раба как собственность, но в то же время утверждал, что конгресс вправе управлять округом Колумбия[93].

Пять месяцев спустя, 22 сентября 1862 года, Линкольн выпустил предварительную прокламацию об освобождении рабов. И этот документ, и окончательная Прокламация, изданная 1 января 1863 года, сохраняли за рабами статус соб­ственности. Это была военная мера. Линкольн выпустил прокламацию «в силу власти, данной мне как главнокомандующему армией и флотом США, во время настоящего вооруженного противостояния». В ней он обращался к тем штатам или частям штатов, которые восстали против федерального правительства. Это было конституционно существенно: Линкольн имел полномочия затронуть рабство только там, где нельзя было привести в исполнение Конституцию. Где Конституция была в силе, федерализм и Пятая поправка не допускали вмешательство президента. Документ был строго прописан, тщательно составлен, чтобы противостоять скрупулезному разбору Верховного суда, все еще возглавляемого Тейни. Он был адресован только штатам, находящимся в состоянии войны. Он не угрожал Кентукки, Миссури, Мэриленду и Делавэру и не расшатывал конституционные отношения штатов и федерального правительства.

На другом направлении Линкольн воспользовался лазейками, которые не углядел Тейни, вынося вердикт по делу Дреда Скотта. Так, вместе с предварительной прокламацией Линкольн разрешил афроамериканцам записываться в добровольцы на фронт. Он никогда не принимал суждений Тейни об абсолютной бесправности черных, хотя и не верил в полное политическое и социальное равенство черных с белыми. Но позволение черным мужчинам служить в униформе было огромным шагом по направлению к равенству и огромным ударом по рабству. Впервые со времен создания Конституции государственное правительство решило вывести их из подчиненного статуса. К концу войны в армии уже было несколько черных офицеров и много военнослужащих сержантского состава. Некоторые из них удостоились высшей военной награды — медали Почета, и президент Линкольн выступил за избирательное право для ветеранов и других афроамериканцев. Еще до окончания войны конгресс принял Тринадцатую поправку, навсегда запрещающую рабство, и через восемь месяцев после окончания войны она была ратифицирована.

Когда рабство закончилось, суды и законодательства стали пытаться определить, что это значит. В конце концов и конгресс, и Верховный суд заклю­чили, что рабство было не просто системой эксплуатации рабочей силы. Это была система отношения к людям как к имуществу, когда они не имели права контролировать собственную жизнь, высказываться за свою свободу, даже сохранять свою семью. Все эти признаки рабства появились в XVII веке и усиливались вплоть до самой его отмены. Четырнадцатая и Пятнадцатая поправки указывали, что они связаны с расой, гражданством и равенством.

Пер. с англ. Кристины Сарычевой
под ред. Николая
Поселягина

 

Библиография / References

[Basler 1953] — Basler R.P. The Collected Works of Abraham Lincoln: In 8 vols. New Brunswick, N.J.: Rutgers University Press, 1953.

[Breen, Innes 1980] — Breen T.H., Innes S. “Myne Owne Ground”: Race and Freedom on Virginia’s Eastern Shore, 1640—1676. New York: Oxford University Press, 1980.

[Cleveland 1866] — Cleveland H. Alexander H. Ste­phens, in Public and Private: With Letters and Speeches, Before, During, and Since the War. Philadelphia etc.: National Publishing Company, 1866.

[Cooper 1836] — Statutes at Large of South Carolina / Ed. by Th. Cooper. Vol. 1. Columbia, S.C.: A.S. Johnson, 1836.

[Einhorn 2006] — Einhorn R.L. American Taxation, American Slavery. Chicago: University of Chicago Press, 2006.

[Elliot 1987] — The Debates in the Several State Conventions on the Adoption of the Federal Constitution: In 5 vols. [1888] / Ed. by J. Elliot. New York: Burt Franklin, 1987.

[Eltis, Lewis, Richardson 2005] — Eltis D., Lewis F.D., Richardson D. Slave Prices, the African Slave Trade, and Productivity in the Caribbean, 1674—1807 // The Economic History Review. New Series. 2005. Vol. 58. № 4. P. 673—700.

[Farrand 1966—1968] — The Records of the Federal Convention of 1787: In 4 vols. / Ed. by M. Farrand. New Haven: Yale University Press, 1966—1968.

[Finkelman 1979] — Finkelman P. Prigg v. Pennsylvania and Northern State Courts: Antislavery Use of a Proslavery Decision // Civil War His­tory. 1979. Vol. 25. № 1. P. 5—35.

[Finkelman 1981] — Finkelman P. An Imperfect Uni­on: Slavery, Federalism, and Comity. Chapel Hill, N.C.: University of North Carolina Press, 1981.

[Finkelman 1994] — Finkelman P. Story Telling on the Supreme Court: Prigg v. Pennsylvania and Justice Joseph Story’s Judicial Nationalism // The Supreme Court Review. 1994. Vol. 1994. P. 247—294.

[Finkelman 1997a] — Finkelman P. Between Scylla and Charybdis: Anarchy, Tyranny and the Debate over a Bill of Rights // The Bill of Rights: Government Proscribed / Ed. by R. Hoffman and P.J. Albert. Charlottesville, Va.: University Press of Virginia, 1997. P. 103—174.

[Finkelman 1997b] — Finkelman P. Prigg v. Pennsylvania: Understanding Justice Story’s Pro-Slavery Nationalism // Journal of Supreme Court History. 1997. Vol. 22. № 2. P. 51—64.

[Finkelman 2003] — Finkelman P. Defending Slavery: Proslavery Thought in the Old South. Boston: Bedford Books, 2003.

[Finkelman 2008a] — Finkelman P. Lincoln, Eman­ci­pa­tion and the Limits of Constitutional Chan­ge // The Supreme Court Review. 2008. Vol. 2008. № 1. P. 349—387.

[Finkelman 2008b] — Finkelman P. Was Dred Scott Correctly Decided? An “Expert Report” for the Defendant // Lewis & Clark Law Review. 2008. Vol. 12. № 4. P. 1219—1252.

[Finkelman 2009] — Finkelman P. Lincoln and the Preconditions for Emancipation: The Moral Grandeur of a Bill of Lading // Lincoln’s Proclamation: Emancipation Reconsidered / Ed. by W.A. Blair and K.F. Younger. Chapel Hill, N.C.: University of North Carolina Press, 2009. P. 13—44.

[Finkelman 2012] — Finkelman P. States’ Rights, Southern Hypocrisy, and the Coming of the Civil War // Akron Law Review. 2012. Vol. 45. P. 449—478.

[Finkelman 2014] — Finkelman P. Slavery and the Founders: Race and Liberty in the Age of Jefferson. 3rd ed. New York: Routledge, 2014.

[Finkelman, Miller 1998] — Macmillan Encyclopedia of World Slavery: In 2 vols. / Ed. by P. Finkelman and J.C. Miller. New York: Macmillan, 1998.

[Foner 1970] — Foner E. Free Soil, Free Labor, Free Men: The Ideology of the Republican Party be­fore the Civil War. New York: Oxford University Press, 1970.

[Hening 1820] — The Statutes at Large; Being a Collection of All the Laws of Virginia, from the First Session of the Legislature, in the Year 1619 / Ed. by W.W. Hening. Vol. 4: [1711—1736]. Richmond: Franklin Press; W.W. Gray, 1820.

[Hening 1823a] — The Statutes at Large; Being a Collection of All the Laws of Virginia, from the First Session of the Legislature, in the Year 1619 / Ed. by W.W. Hening. Vol. 1: [1619—1660]. New York: R. & W. & G. Bartow, 1823.

[Hening 1823b] — The Statutes at Large; Being a Collection of All the Laws of Virginia, from the First Session of the Legislature, in the Year 1619 /
 Ed. by W.W. Hening. Vol. 2: [1660—1682]. New York: R. & W. & G. Bartow, 1823.

[Hening 1823c] — The Statutes at Large; Being a Collection of All the Laws of Virginia, from the First Session of the Legislature, in the Year 1619 /
Ed. by W.W. Hening. Vol. 3: [1684—1710]. Philadelphia: Th. Desilver, 1823.

[Hodges 1997] — Hodges G.R. Black Loyalists Directory: African Americans in Exile in the Age of the Revolution. New York: Garland, 1997.

[Hodges 1999] — Hodges G.R. Root and Branch: African Americans in New York and East Jersey, 1613—1863. Chapel Hill, N.C.: University of North Carolina Press, 1999.

[Jones 2009] — Jones B. Fathers of Conscience: Mixed-Race Inheritance in the Antebellum South. Athens, Ga.: University of Georgia Press, 2009.

[McIIwaine 1979] — Minutes of the Council and General Court of Colonial Virginia, 1622—1632, 1670—1676: With Notes and Excerpts from Original Council and General Court Records, into 1683, Now Lost. 2nd ed. / Ed. by H.R. McIIwaine. Richmond: Virginia State Library, 1979.

[Merrill 2004] — Merrill B. Jefferson’s Nephews: A Frontier Tragedy. Lincoln, Ne.: University of Nebraska Press, 2004.

[Morgan 1975] — Morgan E.S. American Slavery, American Freedom: The Ordeal of Colonial Virginia. New York: W.W. Norton, 1975.

[Morris 1974] — Morris Th.D. Free Man All: The Personal Liberty Laws of the North, 1780—1861. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1974.

[Mullin 1972] — Mullin G.W. Flight and Rebellion: Slave Resistance in Eighteenth Century Virginia. New York: Oxford University Press, 1972.

[Noonan 1977] — Noonan J. The Antelope: The Ordeal of the Recaptured Africans and the Administrations of James Monroe and John Quincy Adams. Berkeley; Los Angeles: University of California Press, 1977.

[Palmer 1996] — Palmer V.V. The Origins and Authors of the Code Noir // Louisiana Law Review. 1996. Vol. 56. № 2. P. 363—407.

[Peabody 1996] — Peabody S. “There Are No Slaves in France”: The Political Culture of Race and Slavery in the Ancien Régime. New York: Oxford University Press, 1996.

[Ramsey 2008] — Ramsey W.L. The Yamasee War: A Study of Culture, Economy, and Conflict in the Colonial South. Lincoln, Ne.: University of Nebraska Press, 2008.

[Shick 1980] — Shick T.W. Behold the Promised Land: A History of Afro-American Settler Society in Nineteenth-Century Liberia. Baltimore; London: Johns Hopkins University Press, 1980.

[Watson 1987] — Watson A. Roman Slave Law. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1987.

[Watson 1989] — Watson A. Slave Law in the Americas. Athens, Ga.: University of Georgia Press, 1989.

[Wood 1974] — Wood P.H. Black Majority: Negroes in Colonial South Carolina from 1760 to the Stono Rebellion. New York: Alfred A. Knopf, 1974.

[Zilversmit 1967] — Zilversmit A. The First Emancipation: The Abolition of Slavery in the North. Chicago: University of Chicago Press, 1967.

 

[1] Они, конечно, не привезли рабство в Новый Свет. Рабство существовало в Центральной и Южной Америке и процветало среди майя, инков и ацтеков. Многие североамериканские индейцы тоже держали рабов, а некоторые, например тлинкиты, активно порабощали людей из других народов.

[2] О рабстве во Франции см.: [Peabody 1996: 11—24].

[3] Там были другие формы служебной зависимости, такие, как крепостное право, однако они исчезли к концу XV века.

[4] Тимоти Брин и Стивен Иннес утверждают, что в 1625 году он был «рабом» [Breen, Innes 1980: 9, 116], но это кажется маловероятным, поскольку нет очевидных доказательств того, что рабство в то время практиковалось в Виргинии, и последующая свобода Джонсона также позволяет это предполагать.

[5] Запись от 4 июня 1640 года.

[6] Запись от 22 июля 1640 года.

[7] Запись от 31 марта 1641 года.

[8] Запись от 5 октября 1672 года.

[9] Запись от 27 октября 1673 года

[10] «Act for Arming of Persons» (Акт X, январь, 1639—1640) [Hening 1823a: 226].

[11] «Act Concerning Church Government» (Акт I, март, 1642—1643) [Hening 1823a: 240, 242].

[12] «Women Servants Whose Common Imployment Is Working the Ground to Be Accompted as Tythable» (Акт XIII, декабрь 1662 года) [Hening 1823b: 170].

[13] «Against Runaway Servants» (Акт XVI, март, 1657—1658) [Hening 1823a: 440].

[14] «How Long Servants without Indentures Shall Serve» (Акт XVIII) [Hening 1823a: 441—442].

[15] «An Act for the Dutch and All Other Strangers for Tradeing to This Place» (Акт XVI, март, 1659—1660) [Hening 1823a: 540].

[16] «Run-aways» (Акт CII, март, 1661—1662) [Hening 1823b: 116—117].

[17] Об отношениях между черными и белыми в этот период см.: [Morgan 1975]. Сущест­вует не очень много работ о беглецах в XVII веке, но о XVIII веке см.: [Mullin 1972].

[18] Джералд Маллин отмечает, что в XVIII веке рабы, родившиеся в Америке и владеющие английским, совершали более успешные побеги, чем те, кто родился на территории Африки [Mullin 1972].

[19] «An Act Declaring that Baptisme of Slaves Doth not Exempt Them from Bondage» (Акт II, сентябрь 1667 года) [Hening 1823b: 260].

[20] «Negro Womens Children to Serve According to the Condition of the Mother» (Акт XII, декабрь 1662 года) [Hening 1823b: 170].

[21] Некоторые землевладельцы честно признавали своих детей от рабынь, воспитывали их, давали им образование и свободу; см.: [Jones 2009].

[22] «An Act Declaring that Baptisme of Slaves Doth not Exempt Them from Bondage» [Hening 1823b: 260].

[23] Примеры религиозной защиты рабства изложены в книге: [Finkelman 2003: 96—128].

[24] «What Tyme Indians to Serve» (Акт XII, октябрь 1670 года) [Hening 1823b: 283].

[25] «An Act to Reaple Former Law Making Indians and Others Free» (Акт I, ноябрь 1682 го­да) [Hening 1823b: 490—492].

[26] «An Act about the Casual Killing of Slaves» (Акт I, октябрь 1669 года) [Hening 1823a: 270]. Это была вариация библейского правила: «А если кто ударит раба своего, или свою служанку палкою, и они умрут под рукою его, то он должен быть наказан; но если они день или два дня переживут, то не должно наказывать его, ибо это его серебро» (Исход, 21: 20—21). Однако библейское установление предписывало наказать хозяина, от чьих наказаний раб не выживал, а закон Виргинии этого не делал. И, конечно, Виргиния или любая другая рабовладельческая территория не следовали библейскому правилу о покалеченных рабах: «Если кто раба своего ударит в глаз, или служанку свою в глаз, и повредит его, пусть отпустит их на волю за глаз; и если выбьет зуб рабу своему, или рабе своей, пусть отпустит их на волю за зуб» (Исход, 21: 26—27).

[27] См., например, судебные решения: «Штат против Гувера» 1839 года (State v. Hoo­ver // Dev. and Bat. (NC). 1839. № 4. P. 365), по которому хозяин был казнен за то, что пытал своего раба в течение многих месяцев и замучил его до смерти; «Саутер против штата» 1851 года (Souther v. The Commonwealth // Gratt. (Va.). 1851. № 7. P. 672), по которому хозяин был привлечен к ответственности за убийство второй степени, после того как замучил своего раба до смерти. В книге [Merrill 2004] описывается, как в 1811 году Лилбёрн и Льюис Айшемы, племянники Томаса Джефферсона, убили мальчика-раба и расчленили тело топором.

[28] Акт X, июнь 1680 года [Hening 1823b: 481].

[29] «An Act for Suppressing Outlying Slaves» (Акт XVI, апрель 1691 года) [Hening 1823c: 86].

[30] В 1723 году законодательство предусматривало, что если рабы будут пойманы, то они могут быть «наказаны отрезанием частей тела или иным способом, не лишающим их жизни», но если они умирали от такого наказания, никто не мог быть преследуем по закону; см.: «An Act Directing the Trial of Slaves…» (май 1723 года), глава IV [Hening 1820: 126]. В XIX веке большинство рабовладельческих штатов запретили умышленное убийство рабов.

[31] Составлено Джоном Локком 1 марта 1669 года [Cooper 1836: 43]. Историческое исследование позволяет предположить, что этот акт создан совместно Локком и его патроном, графом Шефтсбери.

[32] Somerset v. Stewart // Eng. Rep. 1772. № 98. P. 499.

[33] Ibid. P. 509.

[34] Ibid. P. 510.

[35] После ратификации Конституции аналогичные законы приняли Нью-Йорк и Нью-Джерси; см.: [Zilversmit 1967; Finkelman 1981].

[36] Journals of the Continental Congress. Vol. 6. P. 1079—1080 (дебаты от 30 июля 1776 года). Превосходное освещение этих дебатов см. в монографии: [Einhorn 2006: 120—124].

[37] Слова Чейза приведены в книге: [Einhorn 2006: 121].

[38] Journals of the Continental Congress. Vol. 6. P. 1079—1080 (дебаты от 30 июля 1776 го­да). Дети-невольники в хозяйствах южан работали на разных промыслах начиная с пяти лет. Даже очень пожилые рабы получали какую-то работу, например наблюдали за детьми и младенцами, пока их матери работали на полях.

[39] Ibid. См. также: [Einhorn 2006: 123].

[40] «Treaty of Amity Commerce and Navigation, between His Britannic Majesty and the United States of America» (19 ноября 1794 года).

[41] Я подробнее писал о рабстве и конвенте в: [Finkelman 2014, ch. 1].

[42] Конституция США. Статья I. Отдел 9. § 1.

[43] Хлопок, который позже станет самой важной экспортной культурой Юга, до конца 1790-х годов не производился для продажи.

[44] Слова Пинкни приводятся в книге: [Elliot 1987, 4: 286]. Более подробное исследование этой проблемы на конвенте см. в: [Finkelman 2014]. Патрик Генри, используя любой аргумент против Конституции, опасался, что «среди десяти тысяч подразумеваемых полномочий, которыми они могут воспользоваться, они имеют право, если мы будем втянуты в войну, освободить каждого вашего раба, если захотят» [Elliot 1987, 3: 589]. По иронии, предполагаемые военные силы президента использовались, чтобы положить конец рабству, но только после того, как Юг вышел из состава Союза.

[45] Конституция США. Статья I. Отдел 2. § 3 («Представители и прямые налоги распределяются между разными штатами, которые могут быть включены в Союз, по их соответственному населению; последнее определяется, прилагая к всему числу свободных людей, включая в него обязанных на известный срок службы и исключая индейцев, не подлежащих обложению налогами, — три пятых всех остальных»).

[46] Там же. Статья I. Отдел 9. § 1.

[47] Там же. Статья IV. Отдел 2. § 3 («Никто, находящийся на службе или на работе в одном штате, на основании законов его, и убежавший в другой штат, не может быть освобожден от своих обязательств на основании законов и правил, существующих в последнем, но должен быть выдан по требованию того лица, которое имеет право на пользование такой работой и такими услугами»).

[48] Там же. Статья I. Отдел 8. § 13; Статья IV. Отдел 4.

[49] Там же. Статья I. Отдел 9. § 5; Статья I. Отдел 10. § 2.

[50] Верховный суд США подтвердит это в деле «Дред Скотт против Сэндфорда» 1857 го­да (Dred Scott v. Sandford // U.S. (19 How.). 1857. № 60. P. 393).

[51] Акт 22 марта 1794 года, статья 11 (Stat. 1794. № 1. P. 347).

[52] Ibid.

[53] В 1800 году работорговля была легальна во всем Новом Свете, кроме США (где ее запретили для всех штатов) и Верхней Канады. Южная Каролина и Джорджия разрешили работорговлю после 1803 года.

[54] Акт 10 мая 1800 года, статья 51 (Stat. 1800. № 2. P. 70).

[55] Акт 28 февраля 1803 года, статья 10 (Stat. 1803. № 2. P. 205).

[56] Ibid.

[57] Акт 22 марта 1794 года, статья 11 (Stat. 1794. № 1. P. 347); Акт 10 мая 1800 года, статья 51 (Stat. 1800. № 2. P. 70); Акт 28 февраля 1803 года, статья 10 (Stat. 1803. № 2. P. 205).

[58] Акт 22 марта 1794 года, статья 11 (Stat. 1794. № 1. P. 347).

[59] «An Act to Prohibit the Importation of Slaves», глава 22 (Stat. 1807. № 2. P. 426).

[60] Ibid.

[61] Ibid. P. 426—428.

[62] Письмо Томаса Джефферсона Эдварду Коулсу (25 августа 1814 года) доступно здесь: www.teachingamericanhistory.org/library/index.asp?document=307 (дата обращения: 14.08.2016).

[63] По закону предполагалось, что корабли, незаконно перевозящие рабов, идут в порты Юга. Конгресс не задумывался о том, что будет с человеческим грузом на кораблях, которые прибыли в свободные штаты, где африканцы не могли быть проданы как рабы.

[64] «Дред Скотт против Сэндфорда» (Dred Scott v. Sandford // U.S. (19 How.). 1857. № 60. P. 404—405).

[65] Акт 3 марта 1819 года, статья 101 (Stat. 1819. № 3. P. 532).

[66] Сегодня исключениями являются «наркобароны», их можно казнить. Это особенность американской войны с наркотиками и последствие представления, что «наркобароны» ввозят очень много опасных наркотиков. Аналогично и ввоз африканских рабов считался крайне опасным для государства.

[67] Лишь в 1933 году, после похищения и убийства младшего сына Чарльза Линдберга, конгресс принял Федеральный закон о похищении (Federal Kidnapping Act // Stat. 1932. № 47. P. 326), также известный как Закон Линдберга.

[68] The Antelope // U.S. (10 Wheat.). 1825. № 23. P. 66. См. об этом: [Noonan 1977].

[69] The Antelope (II) // U.S. 1826. № 25. P. 413.

[70] The Antelope (III) // U.S. (12 Wheat.). 1827. № 25. P. 546.

[71] Groves v. Slaughter // U.S. (15 Pet.). 1841. № 40. P. 449.

[72] United States v. The Amistad // U.S. (15 Pet.). 1841. № 40. P. 518.

[73] Для примера см. фильм «Амистад» (1997).

[74] «An Act Respecting Fugitives from Justice, and Persons Escaping from the Service of Their Masters» (Акт 12 февраля 1793 года (Stat. 1793. № 1. P. 302). Отдел 3).

[75] См. общую характеристику вопроса: [Morris 1974].

[76] Prigg v. Pennsylvania // U.S. (16 Pet.). 1842. № 41. P. 539.

[77] Обсуждение сложных вопросов юриспруденции на этом процессе см. в: [Finkelman 1994; 1997b].

[78] Prigg v. Pennsylvania // U.S. (16 Pet.). 1842. № 41. P. 613.

[79] Ibid.

[80] Ibid.

[81] Ibid. P. 624.

[82] «An Act to Amend, and Supplementary to, the Act Entitled “An Act Respecting Fugitives from Justice, and Persons escaping from the Service of their Masters, Approved February Twelfth, One Thousand Seven Hundred and Ninety Three”» (Акт 18 сентября 1850 года (Stat. 1850. № 9. P. 462)).

[83] Ibid. (Отдел 6.)

[84] Ibid.

[85] U.S. (19 How.). 1857. № 60. P. 393.

[86] Dred Scott v. Sandford // U.S. (19 How.). 1857. № 60. P. 393, 403.

[87] Ibid. P. 402—405.

[88] Ibid. P. 407.

[89] Jones v. Van Zandt // U.S. (5 How.). 1847. № 46. P. 215.

[90] Dred Scott v. Sandford // U.S. (19 How.). 1857. № 60. P. 468.

[91] Mitchell v. Wells // Miss. 1859. № 37. P. 235. Я рассматривал это дело довольно подробно в статье: [Finkelman 1981].

[92] Несколько сторонников отмены рабства вроде Лисандра Спунера утверждали обратное. Но никто из судей, политиков и юристов не принимал эти доводы всерьез. Даже такие последовательные противники рабства среди республиканцев, как Сэмон Портленд Чейз из Огайо, понимали, что у конгресса нет полномочий запретить его в штатах. См., например: [Foner 1970; Finkelman 1981].

[93] «An Act for the Release of Certain Persons Held to Service or Labor in the District of Columbia» (Акт 16 апреля 1862 года (Stat. 1862. № 12. P. 376)).