Из не вошедшего в собрание произведений
* * *
…и пылью Вавилон еще не стал
Когда, дитя мое, маг Зороастр
Свой образ встретил, проходя по саду.
Один из всех он это видеть смог.
Так знай — есть мир живых и мир, где смерть:
Ты первый можешь созерцать, другой же —
Изнанка гробовая, — там витают
Лишь тени форм, что мыслят и живут,
Их только смерть соединит навеки.
(П. Б. Шелли. «Прометей освобожденный», 1973)
* * *
Брат — двадцать ли еще — чтобы запнувшись тот
Из глотки перебитой и прекрасной
Крыл ртутным паром через черный рот
Крыл златом баню родины ужасной
Ведь ему рыть висеть и неть и весь
Хрипеть бы в реку певчие кружала —
Но тут великого «Огромная Старуха» задержала…
Кто ж смутен здесь
И петь увидит весь
По ледяной тоскующей столице
По ледяной воде
По ледяной доске
По ледяной руке
Слова Господа о Вавилоне
(Из Исайи, гл. 13 и 34)
Пусть отныне
Там поселится тварь из соленой пустыни
Дщери страусов рядом с отродиями неясытей
Там — мохнатые будут скакать и беситься
В опустелых палатах степные собаки залают им вслед
А из храмов услады — шакалы кричат им в ответ.
Властелины там будут отныне ежи и сычи
И филин и ворон — на страже ночной и дневной
Пусть мохнатые там выкликают друг друга в ночи
Пусть там встретятся твари пустыни с собакой степной
И шакалы и страусов дщери в репьями заросших домах
Где совы-убийцы влетают в покои впотьмах,
Пусть там сип свивает гнездо
и потомство под сень своих крыл зазывает
И коршунов племя тоскливые стаи скликает.
1976
Последняя любовь
Птица прыгала по ветке
Задевая за цветок
1
Озарены любви сияньем
Мои вечерние деньки
Но черным рушатся зияньем
Полночным по утрам пеньки
2
О сердце! Не бейся ты так
Как медное золото бьется
Как звон от монеты пятак
Всё бьется пока не собьется
3
А день три дня уже опять
Короче с каждым днем короче
А ночь опять не истрепать
Чего и быть не может впрочем
4
Две девки выставив двадцать четыре зуба в пустоту
Хи-хи-хихикают при встрече на мосту
5
Когда над юными телами
Бывает властвует любовь
Тогда над старыми телами
Уже не властвует любовь
6
Я ревностью тебя не оскорблю
Пускай иные то что было забывают
И верности птенца не оскоплю
Чирикая скопцами не бывают
7
Над липовой березой
Стоит еловый дуб
8
Зачем при личном расставанье
Милому другу не дала
И на приличном расстоянье
С собой поспать не позвала?
9
Чуть еле хриплый голос твой
Едва дрожа по трубке слышу
Так словно сам себе не свой
Сижу как будто стукнут свыше
10
Слагая голову в известную мечту
Чествую голого, а честную не чту
11
Бегу обнять
Но не догнать
12
Догнать бегу
Но не могу
13
Прилечь лечу
Но не хочу
14
Чьи это валенки
В моей опочиваленке?
15
Так и смылся бы жизни остаток
Под забытый покров старины
Но у прошлого тот недостаток
Что все его члены равны
16
Над головами и на головах
Вороны летают и каркают
Здоровенная баба, царица на львах
Плывет триумфальною аркой
Голая Гора
июнь 2001
Дочки-матери
(Посвящается нашей прозе)
В дочку мать, как говорится,
Рысий аппетит
Выходила материться
Кто ей запретит?
Не вчера ль чернил ей бочку
В хвост матерый лось? —
Да с пера перину в дочку
Выписать далось
С рысьих шкур с тобой об скатерть
Скорописью — ах!
Матерись о дочке, матерь,
С перьями в зубах.
Медведь
Мне рассказали как-то нижеследующую историю. В одном заповеднике жили медведь и кабан. Кабан любил валяться в грязной луже у ручья, сладко нежась на солнце. А медведь, чуть кабан ляжет в лужу, подкрадывался и лапой начинал бросать в него комья. Кабан разъярится и за медведем, пока не добегут до сука над тропинкой. Здесь медведь, подскакивая, виснет на суку, а кабан летит низом и думает:
— Куда исчез медведь?
Потом идет назад в лужу.
Однажды исследователи подпилили сук и стали ждать.
Медведь выманил кабана из лужи, бежит, хватается лапами, но сук тотчас гнется и трещит в подпиленном месте.
Трудно описать горячий ужас, раскрывшийся в глазах медведя.
Публикация Ильи Кукуя