V Международная конференция филологического факультета МГУ памяти Л.Г. Андреева «Лики ХХ века. Литература и революция». (21–23 июня 2017 г.)

Научная биеннале «Лики ХХ века» в этом году отметила сразу два юбилея: собственное десятилетие и столетие русской революции. Это последнее обстоятельство и определило тему года — «Литература и революция». Проект «андреевских» конференций" стартовал в 2007 году, в год 85-летия Леонида Григорьевича Андреева (1922–2001) — профессора МГУ, известного литературоведа-зарубежника, многолетнего заведующего кафедрой истории зарубежной литературы (1974–1996) и декана московского филфака (1974–1980). Как сказано на сайте факультета: «...в семидесятые годы благодаря [Андрееву] студенты... слушали лекции о полузапретном французском новом романе, принимали «американского профессора» Романа Якобсона, проводили вечера поэзии, посвященные Борису Пастернаку и Марии Петровых, и писали курсовые работы без оглядки на идеологическую конъюнктуру»[1]. Заведуя кафедрой зарубежной литературы, Андреев ежегодно устраивал профильные конференции, на которые съезжались историки западных литератур со всей страны, создал книжную серию «Университетская библиотека» и много лет был ее главным редактором. Конференции-биеннале, проводящиеся кафедрой в память об Андрееве, и издающаяся на их основе научная серия «Литература. Век двадцатый» могут расцениваться как продолжение его дела.

За десять лет прошло пять конференций «Лики ХХ века». Начиная со второй, к этому общему названию стали добавляться темы года: «Модернизм: метод или иллюзия?» (2009), «Литература и война» (2013), «Литература и идеология» (2015). «География» конференций включает Москву, Санкт-Петербург, крупные российские города — научные и университетские центры (Казань, Нижний Новгород, Иваново, Воронеж, Саратов, Тюмень, Екатеринбург, Ростов-на-Дону) и дальнее зарубежье (Британия, Испания, Франция, Германия, США). Начавшись как форум зарубежников, уже с 2009 года «Лики ХХ века» постепенно расширяли представительство коллег-русистов. Решающий шаг, как кажется, был сделан в этот раз — тема года, объявленная в связи со столетием русской революции, предполагала равноправное участие историков отечественной и западных литератур. Надеемся, что Рубикон перейден и «Лики ХХ века» и в дальнейшем останутся конференциями историков литературы, объединяющими равно и западников, и русистов.

В этом году, как и всегда, конференцию посетили и ближайшие «смежники»-гуманитарии — искусствоведы, историки, философы, участие которых позволяет увидеть литературную историю прошлого столетия в широком контексте studia humanitatis, а ХХ век — как единую историческую форму бытования культуры и знания. Стремлением к такой перспективе была отмечена первая сессия первого дня. По традиции открыл конференцию заведующий кафедрой истории зарубежной литературы Василий Толмачев: его вступительное слово «Литература и революция: ХХ век. Аспекты проблемы» представляло собой рефлексию над разными смыслами понятий «революция» и «революционарное» в культуре ХХ века. Речь шла как о социально-исторической конкретике, так и о категориях культуры. Говоря о влиянии русской революции 1917 года на культуру ХХ века, В.М. Толмачев озадачил аудиторию вопросом: почему интерес западных писателей к коммунистическому строительству в СССР отразился почти исключительно в публицистике — травелогах, статьях, интервью, в то время как заметных художественных произведений, посвященных русской революции, на Западе появилось крайне мало, как, впрочем, и литературных героев, за которыми угадывались бы фигуры русских революционеров? Докладчик неоднократно возвращался к тезису, что революционное в культуре ХХ века связано не только с историческими событиями — Первой мировой, распадом империй, социальными революциями и гражданскими войнами, — но и с укорененностью революционарного в романтической и постромантической культуре.

Жанр доклада Александра Якимовича (РАХ, Москва) был точно обозначен в названии: «Проблема выбора во времена революционных потрясений. Заметки о литературе Нового времени». Доклад и в самом деле был построен как серия коротких заметок о нескольких литературных фигурах ХХ века — Достоевском, Ницше, Чехове, Маяковском, Томасе Манне, Вальтере Беньямине, Жорже Батае... Прихотливый выбор героев диктовался, однако, внутренней логикой, благодаря которой выстроилась сложная вязь параллелей и перекличек между русской и западной литературами и обнаружилось, как — то схоже, то по-разному — проявлялись в них симптомы социального отказа, творческой анархии и утраты свободы выбора.

Вадим Полонский (ИМЛИ РАН) в выступлении «Русская революция в отражениях отечественной литературы: фон и предпосылки катастрофичной эстетизации истории» остановился на глубокой антиномичности русской революции — исторического катаклизма, сочетавшего деструктивный катастрофизм с энтузиастическим пафосом «прометеевского дерзания». Отметив как отличительную черту русского модернизма его склонность к историософскому мышлению и «тотальной сакрализации дискурса», он проследил преемственность между культурой Серебряного века с ее эсхатологичностью, утопизмом, космизмом — и раннесоветскими опытами по сотворению культуры нового мира (конструктивизм, тектология Богданова, поэзия Маяковского, «Кузницы» и т.д.). Описав ситуацию выбора, перед которым оказалась после революции «старая» дореволюционная интеллигенция, докладчик назвал два пути, привлекавших писателей: новое мифотворчество, соединяющее архаичное и футурологичное (трансформация прежней «соборности»), и «кенозис» — смирение, самоумаление перед революционной массой (продолжение былого «народопоклонства»).

Доклад Татьяны Таймановой (СПбГУ) «Русская революция в свете греческой трагедии. Некоторые русско-французские параллели» продолжил разговор о сотворении образа революции в литературе и русско-западных параллелях. Остановившись на работе Шарля Пеги «Параллельные молящие» (1905), докладчица указала на типологическую схожесть взглядов на историю и революцию Пеги и Леонида Андреева — современников, которые, не будучи знакомы друг с другом, оказались во многом близки в идейных и моральных оценках сути революции.

К конкретике исторического факта вернул аудиторию доклад Александра Голубева (ИРИ РАН) «Советская культурная дипломатия 1920–1930-х годов: литературное измерение». Обратившись к теме, привлекающей в последние годы все большее внимание историков литературы и становящейся перспективным «местом встречи» русистов и западников, историков и филологов, докладчик предложил обзор начального периода советской культурной дипломатии (первые два постреволюционных десятилетия), который он охарактеризовал как наиболее успешный, в том числе и в смысле литературных контактов. Речь шла о создании инфраструктуры культурной дипломатии в СССР в 1920-е годы, о наиболее заметных визитах западных писателей, о практике «культпоказов», о писательских антифашистских конгрессах 1930-х годов и роли СССР в их организации.

Вторая сессия первого дня, «Русская эмиграция и русская революция», открылась двумя докладами, которые могли бы послужить идеальным примером эффективности интердисциплирнарного подхода: Александр Доброхотов (НИУ ВШЭ, Москва) и Дмитрий Токарев (ИРЛИ РАН / НИУ ВШЭ, Санкт-Петербург) с блеском продемонстрировали, как философы читают и интерпретируют писателей, а филологи исследуют влияние философии на литературу. В докладе Доброхотова «М.А. Алданов о революции: контрапункт мыслей и образов» через обращение к поэтике тетралогии «Мыслитель», ее лейтмотивной структуре и системе персонажей был сделан выход к глубинной философской платформе Алданова, наследовавшего историсофии Герцена и Льва Толстого, — к видению истории как борьбы со случаем и поля действия нравственно-ответственного человека в случайном морально нейтральном мире. Революция, по Алданову, предельно обостряет оппозицию нравственной свободы и природно-исторического детерминизма.

Токарев в докладе «Александр Кожев и Борис Поплавский о диалектике революционного террора» проанализировал взгляды писателя-эмигранта Бориса Поплавского на революцию и террор, выраженные, в частности, в его романе «Домой с небес», связав мысль Поплавского о необходимости революционного насилия с теми идеями, которые он почерпнул из посещений гегелевского семинара Александра Кожева в Высшей практической школе (1929–1933). Провокативные идеи Кожева были рассмотрены докладчиком на материале статьи «Философия и В.К.П.» (газета «Евразия» от 9 марта 1929 года), где Кожев дает положительную оценку партийному террору в СССР, считая это необходимым условием перехода к новой, постгегельянской философии.

Олег Коростелев (ИМЛИ РАН / Дом русского зарубежья им. А.И. Солженицына) в выступлении «Женский взгляд на революционное лихолетье» рассмотрел дневник Веры Буниной и как уникальный эго-документ, и как характерный образчик дневниковой прозы революционной поры. Разумеется, говорилось и о «затекстовом диалоге» записей Веры Николаевны с дневниками ее мужа. Замечание докладчика о специфике «женских дневников», «дневников жен», дополняющих «мужские дневники» и создающих эффект «отражения отражений», спровоцировало довольно бурную дискуссию вокруг «гендерного» аспекта доклада.

Американский опыт «формовки пролетарского писателя» был рассмотрен Анной Арустамовой (Пермский государственный университет) в докладе «Как научить(ся) писать стихи: „поэты из народа“ в литературном процессе русской эмиграции в США (1920–1930-е годы)». Феномен авторов-самоучек исследовался на материале эмигрантских изданий в США — журнала «Зарница» и в особенности газеты «Русский голос», где печатались «поэты из народа», «рабочие поэты» и существовала еженедельная рубрика Давида Бурлюка «Литературный четверг», созданная для обучения начинающих литераторов. Доклад не мог не вызвать ассоциаций с советскими практиками —"литучебой«, призывом ударников в литературу, что и отразилось в последовавшей дискуссии.

С настоящим детективным сюжетом выступил Леонид Кацис (РГГУ, Москва). В его докладе «Реакция русских эмигрантов на февральско-октябрьские события в публикациях „Киевской мысли“ 1917–1918 года» обсуждались публикации в прессе под чужим именем, а точнее, под псевдонимом. Однако задачи доклада выходили за рамки атрибуции текстов: восстанавливая лакуны в биографии и творчестве крупного русско-еврейского и сионистского деятеля Владимира Жаботинского, скрывавшего свое авторство под псевдонимами, докладчик одновременно показал, как периодика могла использоваться в качестве конспиративного канала связи революционеров.

Тема «Запад о революционной России» обсуждалась на последней сессии первого дня и утренней сессии второго дня. Центральным объектом внимания здесь были поездки в СССР и травелоги западных литераторов разного «калибра» и взглядов. Ирина Кабанова (Саратовский государственный университет им. Н.Г. Чернышевского) говорила о Морисе Хиндусе — американском писателе, выходце из черты оседлости (современная Белоруссия), получившем степень в Гарварде по русской литературе и истории русского крестьянства. Автор пяти репортажных книг о России (1920–1933) и романа «Под московскими небесами» («Under Mоscow Skies», 1936), Хиндус в целом принимал русский социальный эксперимент, показывая в то же время и его оборотную сторону, связанную со сталинским решением аграрного вопроса.

Ольга Волчек (СПбГУ) в докладе «Русская революция и эмансипация буржуазной женщины (Элла Майар и Колетт Пеньо в СССР)», обращаясь к гендерной проблематике, рассмотрела радикальный «советский опыт» двух известных нонконформисток — швейцарской писательницы и фотографа Эллы Майар и поэтессы Колетт Пеньо, увидевших в Советской России идеал свободы, нового быта и эмансипации, и связала тексты и фотографии Майар и Пеньо с ангажированными современными дискурсами (феминизм, постколониализм), с категорией «инаковости» в противовес диктату большинства.

С созвучным докладом, «Революция и расовое воображение в советской прозе Лэнгстона Хьюза», выступила Кэтрин Болдуин (Северо-Западный университет, Чикаго). Поэт Лэнгстон Хьюз, стремившийся увидеть в СССР общество интернационализма, расовой и национальной толерантности, в травелоге «Негр смотрит на советскую Среднюю Азию» (1932) и ряде эссе (например, «В гареме эмира») провел параллель между разделением по гендерному признаку в гаремах советской Средней Азии и расовой сегрегацией в американском обществе. Хьюз вдохновлялся советским проектом и как политическим, и как художественным экспериментом и сам стремился использовать опыт соединения политики и эстетики во имя будущей революции, которая изменит и общество (освободив цветное население), и сознание (сформировав новый, постгегельянский взгляд на исторический процесс).

Резко отрицательная оценка русской революции и ее порождения — советской страны — американским поэтом-авангардистом э.э. каммингсом стала темой размышлений Михаила Ошукова (Петрозаводский государственный университет): в центре внимания доклада о романе-травелоге каммингса «Eimi» (1933) была поэтика, в первую очередь особенности хронотопа романа, через которые и раскрывалось видение Советского Союза как антимира, антипространства.

Как известно, между двумя крайними позициями — восторженного приятия и резкого осуждения русского эксперимента — на Западе было распространено множество мнений, не сводящихся к такой простой бинарности. Так, например, стереотипное восприятие Ромена Роллана как «большого друга СССР», приветствовавшего русскую революцию и пользовавшегося неизменным расположением советской власти, было подвергнуто ревизии в выступлении «Ромен Роллан о русской революции 1917 года» Марины Ариас-Вихиль (ИМЛИ РАН), напомнившей о сомнениях Роллана в успехе социальной революции, высказанных в письмах Горькому, об отрицательном отношении к революционному террору, идеале ненасилия, выраженном в эссе о Махатме Ганди. Такая «шаткая» позиция Роллана, его «донкихотство» вызвали критику советского руководства. Репутация «друга Советского Союза» окончательно закрепляется за Ролланом только к середине 1930-х, когда писатель, обеспокоенный фашизацией Европы, сделал решительный выбор в пользу СССР.

Анализ еще одного «сложного случая» был представлен Ольгой Ушаковой (Тюменский государственный университет): ее доклад «Русская революция в журнале „Criterion“: мифология и аналитика» был разделен на две части. Вначале был предложен обзор публикаций журнала, позволявших проследить ход дискуссии о русской революции, социализме, марксизме в 1920–1930-е годы. Во второй части в центре внимания была оценка русских событий Томасом Элиотом — публицистом, поэтом и главным редактором журнала «Criterion»: эхо революции в поэме «Бесплодная земля» (1922) и в рассказе «Накануне: Диалог» (1925), геополитический взгляд на катаклизм в редакторских заметках, полемика о коммунизме в эссе «Мистер Барнс и мистер Роуз». Докладчица продемонстрировала различные пласты аллюзий и ракурсы элиотовского видения проблемы — от изображения карамазовского «безудержа», нового нашествия варваров на Европу до рефлексии о природе коммунизма и сопоставления коммунизма и фашизма как идеологических доктрин и социальных практик.

Отражение русской революции и советской истории в эксцентричном творчестве современного американского драматурга Тони Кушнера стало темой выступления Елены Доценко (Уральский государственный педагогический университет, Екатеринбург): Кушнер, чью литературную специализацию можно определить как «социополитическую драматургию», а политические взгляды как «противоречиво-марксистские», в пьесах, связанных с осмыслением русского опыта, — «Перестройка» (1991), «Славяне!» (1994) — показывает перерождение социалистической идеи в практику тоталитаризма, по словам самого драматурга, — «худшую вещь, которая случалась с великой идеей».

Тема обращения к «революционно-советскому ретро» была продолжена Верой Котелевской (Южный федеральный университет, Ростов-на-Дону): в своем докладе «Новый Одиссей Хайнера Мюллера: неомифологические аспекты трактовки русской революции в пьесе „Цемент“» она рассмотрела любопытный случай «ремейка» советского производственного романа, выполненного в ГДР в 1972 году, сосредоточившись на своеобразной поэтике пьесы, на свойственном ей парадоксальном сочетании соцреализма и модернизма. Тема была выбрана не случайно: докладчица принимала участие в только что вышедшем русском переиздании пьесы Мюллера (М.: Libra, 2017) — гости конференции смогли тут же познакомиться с новой книгой.

«Издательская» тема была продолжена выступлением Ольги Богдановой (ИМЛИ РАН) «„Наследие Достоевского“ в 1920-е годы: СССР — Германия», где освещалась необычная история первой публикации ряда рукописей Достоевского в Германии в рамках восьмитомной серии «Наследие Достоевского» (1925–1931) мюнхенского издательства «Piper Verlag» с участием ряда выдающихся российских литературоведов (А.С. Долинина, Л.П. Гроссмана, Н.Л. Бродского и др.). В ходе доклада были рассмотрены также обстоятельства путешествия австрийского критика Рене Фюлоп-Миллера в Советскую Россию в 1923–1924 годах в поисках материалов для издания.

Ракурс взгляда вновь сменился на дневной и вечерней сессиях второго дня: этот блок докладов можно обозначить как «Запад и (контр)революции». Русской революции пришлось «потесниться» — она оказалась в одном ряду с самыми разными революциями (и контрреволюциями) ХХ века: социальными, эстетическими, научно-техническими, мировоззренческими и т.д.

Открывший новый виток обсуждения Сергей Фокин (СПбГУ) ввел тему консервативной революции: героями его доклада «Идея „национальной революции“ в кругах „младоправых“ во французской литературе 1930–1940 годов» стали Морис Бланшо, Робер Бразильяк и Тьерри Мольнье, вошедшие в неформальную группу правых интеллектуалов, политической программой которых было низвержение режима III Республики и обновление французского государственного строя на основе национальной идеи. Дискуссия о степени прагматизма и утопизма французских «младоправых» предварила доклад Александра Беларева (ИМЛИ РАН) «Великая космическая революция. Сценарий Шеербарта», где было показано, как впечатляющий утопический проект Шеербарта неожиданно оказался востребованным в социальной области.

Переход от патетики и серьезности консервативных и прогрессивных утопий к бурлеску, эксцентрике и травестии произошел благодаря выступлению Юлии Скальной (МГУ им. М.В. Ломоносова) «Бернард Шоу и революции, или Как заставить швейную машинку жарить яйца». Исследование, построенное на любопытном материале (пьесы «Аннаянска, большевистская императрица», «Газетные вырезки», нефикциональные тексты), позволило уточнить позицию Шоу по отношению к разным революциям — русской 1917 года, научно-технической, гендерной (движение суфражисток). Одновременно с этой сюжетной линией доклада разворачивалась и другая, параллельная: революция в творчестве самого Шоу, который умело применял старые механизмы (социальные, театральные, литературные) для новых и неожиданных целей.

Настоящей кодой дневной сессии второго дня стал доклад Ольги Джумайло (Южный федеральный университет, Ростов-на-Дону) «„Тихие революции“ современных посткапиталистических утопий»: утопия и эксцентрика, социальное и эстетическое, культура и технология, революция и контрреволюция — весь спектр оппозиций рассматривался на материале двух романов англоязычных авторов — британца Джулиана Барнса («Англия, Англия») и американца Дейва Эггерса («Сфера») и с опорой на современные исследования медиа, надзора, маркетинга. Была показана манипуляция современных медиакорпораций дискурсом классических антиутопий и перерождение культа индивидуальности в маркетинг эмоций и воображения в неолиберальном обществе.

Вечерняя сессия открылась обсуждением категорий «революционного» и «революционарного» в классической прозе. Татьяна Венедиктова (МГУ) посвятила доклад «Бытописание как политика: к интерпретациям классического реализма в ХХ веке» трактовкам реализма, предлагавшимся левыми интеллектуалами от Георга Лукача до Ролана Барта, Юлии Кристевой, Филиппа Соллерса и Жака Рансьера, концепции которого было уделено особое внимание: обсуждение таких категорий, как «разделение чувствуемого» (рartage du sensible), «микроскопизация» художественного видения, «эстетический режим» бытования революционаризма в тексте, перестройка культуры эмоций, перекликалось с наблюдениями Ольги Джумайло, сделанными на материале современной англо-американской прозы: в обоих случаях речь шла об исследовании границ личного и публичного, революционного и консервативного, свободы и контроля, истории и повседневности. Нельзя не отметить своеобразный хиазм: если левые критики ХХ века вскрывали в классической прозе революционарность под покровом конформизма, то в современной литературе, культуре и медиатехнологиях под личиной радикальной демократии обнаруживались схемы контроля и манипулятивности.

Колебания Анатоля Франса между отрицанием и признанием революционарного стали темой выступления Михаила Недосейкина (Воронежский государственный университет), который подчеркнул роль двух русских революций начала ХХ века в изменении взглядов Франса. Эстетическое измерение революционности, воплощенное в образе Арлекина, широко бытующем в культуре рубежа XIX–XX веков, стало темой доклада Ольги Половинкиной «Арлекин и дело революции», представившей анализ целого ряда персонажей, которым свойственны фовистская красочность, телесная раскрепощенность и витальная энергия; провокативные образы арлекинов захватили воображение аудитории и спровоцировали длительную заинтересованную дискуссию.

Два доклада, завершивших второй день, вернули аудиторию к главной теме конференции — русской революции и ее осмыслению в русской культуре. Елена Пенская (НИУ ВШЭ, Москва) в докладе «Революция театрального опыта в 1917 году: зритель в эпоху катастроф» исследовала театральную оптику эпохи потрясений в эго-документах зрителей 1917 года: использовались материалы коллекции зрительских записок, дневников, эпистолярия, отложившихся в ГЦТМ им. А.А. Бахрушина. Докладчица особо остановилась на двух дневниках — Александра Живаго (1860–1940), известного врача, фотографа, путешественника, коллекционера, сотрудника ГМИИ, и экономиста, публициста и революционера Николая Суханова, (1882–1940): одновременно фиксируя театральные впечатления и политические катаклизмы, Суханов выступал как наблюдатель и сценического, и исторического действа.

Материалом доклада Михаила Голубкова (МГУ) «„Метаморфозы“ Александра Блока и Михаила Булгакова (к истории одной литературной полемики)» стали хрестоматийные художественные произведения, посвященные русской революции, — поэма «Двенадцать» и повесть «Собачье сердце», представшие с неожиданной стороны — как обмен полемическими репликами о концепции революции: если Блок рассматривает революцию как обновление жизни, стихийную метаморфозу, преображающую хаос в космос, то Булгаков показывает, как хаос, порожденный рукотворной метаморфозой, грозит уничтожением гармонии, которую человек как носитель культуры способен отстоять даже в эпоху вселенских катастроф.

Утренняя сессия завершающего, третьего дня конференции была посвящена революции и революционарному в разных национальных литературах и, соответственно, разбита на несколько параллельных панелей. Панель, посвященная отечественной литературе, была отмечена внушительным представительством «хозяев мероприятия» — сотрудников филологического факультета МГУ. Спектр тем и обсуждаемых фигур был достаточно широким, в том числе и хронологически — от Серебряного века до современности.

Алексей Холиков (МГУ) и Олег Коростелев (ИМЛИ РАН) представили подробный обзор публицистики Дмитрия Философова от революционных лет и до отъезда в эмиграцию; обратившись к анализу его статей, соавторы текстуально аргументировали тезис, что в публицистике Философов, участник «тройственного союза» с Мережковскими, ретранслировал их идеи. Разумеется, невозможно было обойти вниманием фигуру «великого пролетарского писателя» — он, а точнее, образ Горького как «Смердякова русской революции» в публицистике и художественном творчестве Евгения Чирикова, стал темой доклада Анастасии Назаровой (МГУ). Эффектная постановка проблемы отличала выступление Дарьи Земсковой (Московский кадетский корпус) «Советский производственный роман как универсальная технологическая оснастка в построении индустриального общества в СССР»: не только производственный роман (эволюция которого была очерчена от зарождения и кристаллизации сталинского канона и до трансформации в постсталинское время), но и концепт соцреализма в целом рассматривались в связке с идеологическим и социальным заказом. В заключительном докладе, «Образ революции в романе Алексея Варламова „Мысленный волк“», посвященном, как явствует из заглавия, рефлексии на тему событий столетней давности в современной отечественной литературе, Дарья Кротова (МГУ) продемонстрировала тесную связь романа Варламова с традициями Серебряного века, с пониманием нравственного и культурфилософского смысла революции у Блока, Бердяева и других очевидцев великого исторического катаклизма.

В панели, посвященной испаноязычным литературам, выступили трое участников интернационального научного коллектива, работающего в рамках исследовательской программы «Непрочитанные тексты сопротивления стран Иберийского полуострова (Испания, Португалия), 1926–2011» Университета Париж-Люмьер — Наталья Харитонова (ИМЛИ РАН / НИУ ВШЭ, Москва), а также руководители проекта Мерседес Юста (Университет Париж VIII) и Сораида Карандель (Университет Париж-Нантер). Харитонова анализировала политическую комедию-фантасмагорию «Призраки истории» (1961), посвященную русской революции, убежденного антисталиниста и антикоммуниста Хулиана Горкина (1901–1987) в контексте революционного мифа, а также взгляды Горкина на исторические судьбы Испании и России. Мерседес Юста в докладе «Маузер и перо. Короткая повесть между популярным жанром и революционным праксисом (1900–1949)» рассматривала неизданнную повесть «Пытка!» как характерный образчик пропагандистской литературы эпохи испанской гражданской войны, раскрыв сложную природу текста, соединяющего документальное и фикциональное, и предложив прочесть его как претекст для позднейших образцов (пьеса Хосе Бергамина «Юная партизанка», 1945, тексты о Зое Космодемьянской). Сораида Карандель в выступлении «Коммунистическая лирика, которая могла бы прийти из России: революционный поворот в поэзии испанского Серебряного века» проследила, как соединялись в испанской лирике 1910–1930-х годов темы революции, войны, изгнанничества на историческом материале событий в Испании и России. Завершил заседание доклад Анастасии Гладощук (МГУ) «Мексика в поле сюрреалистической революции», посвященный «экспорту сюрреалистической революции» из Франции в Мексику — как в области литературы, так и в пластических искусствах. Героями рассказа стали Андре Бретон, Антонен Арто, Октавио Пас, Роберто Матта, Вифредо Лам, Оскар Домингес, Руфино Тамайо, Ремедиос Варо, Мануэль Альварес Браво и другие.

Тема сюрреалистической революции звучала и на «французской» панели: в докладе «Что такое сюрреалистическая революция?», название которого отсылало к заголовкам лекций Андре Бретона о сюрреализме, Елена Гальцова (ИМЛИ РАН / РГГУ / МГУ) подчеркнула соединение этического и эстетического в доктрине французского сюрреализма и остановилась на оппозиции «радикализм/конформизм» и связи между сюрреализмом и левыми движениями во Франции (коммунизм, троцкизм). Обсуждение оппозиции «конформизм/революционарность» было продолжено Екатериной Фейгиной (МГУ) в докладе «Революция и традиция в итальянской поэзии: Альдо Палаццески и Эудженио Монтале», материалом для анализа в котором стала поэзия итальянского герметизма, создававшаяся в условиях тоталитарного режима, а предметом обсуждения — стратегии и приемы, при помощи которых революционный, протестный заряд скрывается в поэтическом тексте под различными масками — аполитичности, эстетизма, клоунады. В выступлении Веры Шервашидзе (РУДН) «Революция в романах Андре Мальро», напротив, объектом рефлексии был феномен ангажированности, открытого писательского активизма, тесная взаимосвязь личного опыта и художественного творчества. О почтенном возрасте революционных традиций во французской литературе напомнил доклад Натальи Пахсарьян (МГУ) «Французская революция во французском романе XIX века: от „Шуанов“ до „93 года“», где пересмотру и уточнению было подвергнуто традиционное разделение романов о Французской революции на про- и контрреволюционные и прослежено сложное переплетение идеологического и художественного при воссоздании образа революции.

Панель американистов целиком была посвящена советско-американским литературным и культурным контактам первой трети XX века. Некоторые вопросы, касающиеся истории отечественной американистики, затронула Ольга Несмелова (Казанский (Приволжский) федеральный университет): в докладе «Советские американисты о „революционности“ писателей США» она проследила, как вырабатывался и трансформировался понятийно-идеологический аппарат в работах советских американистов 1920–1930-х годов, проанализировала идейно-смысловое наполнение таких терминов, как «прогрессивные», «революционные», «пролетарские» писатели США, и продемонстрировала «превратности метода», который требовал уложить реальный литературный процесс в США и творчество конкретных писателей в прокрустово ложе догмы.

Сопротивление американских писателей советскому догматизму стало темой докладов Виктории Поповой (МГУ) и Ольги Пановой (МГУ). Виктория Попова в докладе «Уолдо Фрэнк и революция 1917 года: „Рассвет в России“ — или закат „Святой Руси“?» проследила историю контактов известного американского писателя с советскими литературными институциями — от знакомства (рубеж 1920–1930-х годов) и попыток сотрудничества (1931–1936) до разочарования, утраты веры в советский эксперимент и разрыва контактов (после 1937 года). Особое внимание было уделено непереведенному травелогу Фрэнка «Рассвет в России. Заметки о путешествии» (1932), в котором образ страны мифологизируется и предстает в сложном, амбивалентном освещении. Материалом выступления Ольги Пановой стали шесть неизданных писем писательницы и левой активистки Рут Кеннел к Теодору Драйзеру, которого она сопровождала в его поездке по СССР зимой 1927/28 года в качестве переводчика и секретаря. Письма Кеннел, написанные в Москве в январе—марте 1928 года, посвящены культурной жизни советской столицы, литературным делам и вопросам политики и идеологии. При анализе эпистолярия акцент делался на том, что общение с Кеннел и переписка с ней сыграли важную роль в превращении Драйзера в «друга СССР».

Доклад Елены Юшковой (Вологда) «Революционная танцовщица в революционной России: образ Айседоры Дункан в советской критике и публицистике 1920-х годов» был посвящен еще одной американке, ставшей апологетом русской революции, но гораздо более знаменитой. Анализируя материал газетных статей и рецензий (журналы «Зрелища», «Огонек», «Театральная Москва», газеты «Правда», «Известия», «Жизнь искусства»), докладчица вскрыла целый комплекс факторов, как идеологических, так и эстетических, предопределявших колебания в советской оценке творчества и педагогической деятельности «красной танцовщицы» в советской России.

Короткая сессия, тему которой можно было бы обозначить известными словами «печать и революция», оказалась едва ли не самой увлекательной. Елена Земскова и Елена Островская (НИУ ВШЭ, Москва) в совместном докладе «Литература мировой революции: от концепции до дистрибуции» проследили историю метаморфоз журнала «Вестник иностранной литературы» — «Литература мировой революции» — «Интернациональная литература» и постарались вскрыть причины «ребрендинга» на основе анализа архивных документов в тесной увязке с «ведомственной принадлежностью» издания (орган МОРП — орган Иностранной комиссии Союза писателей) и с «рыночным» моментом — трудностями дистрибуции журнала за рубежом.

Давид Фельдман (РГГУ) в выступлении «„Литература и революция“: советская издательская модель и литературные группировки 1900–1920-х годов» также касался вопросов целевой аудитории, адресации и саморепрезентации изданий на литературном рынке и в отношениях с государством. Анализ манифестов литературных группировок позволил продемонстрировать, как происходила смена ориентиров: если до революции манифесты были адресованы читателям, а стратегия заключалась в поиске «своего лица», педалировании особенностей эстетической программы, то после 1917 года адресатом стала власть, главный источник финансирования литературы. Захватывающую, почти детективную историю об играх власти с литературой и культурой поведала Оксана Киянская (РГГУ) в докладе «„Дымовское дело“ в советской литературе и культуре», описав «цепную реакцию» публицистов, писателей и поэтов, режиссеров, сценаристов на «убийство кулаками селькора Малиновского» в 1924 году. Докладчица восстановила реальный эпизод, не имевший почти ничего общего с запущенной в газетах «уткой», и подвела аудиторию к выводу о том, что развернувшаяся в прессе, литературе, театре и кино кампания была эпизодом борьбы между Сталиным и Троцким. Технологии изготовления литературно-агитационных изданий эпохи Большого террора была приоткрыта Ириной Лагутиной (НИУ ВШЭ, Москва) в докладе «„Писатели мира об СССР“: история издания сборника статей к 20-летию революции». Это возвращение к теме мировой литературы и русской революции послужило «мостиком» к завершающей сессии конференции, тему которой можно было бы обозначить как «Русская революция urbi et orbi».

Открывший заключительное заседание доклад Веры Терехиной (ИМЛИ РАН, Москва) «Маяковский за рубежом: от утопии к политике» был посвящен стратегиям восприятия личности и творчества поэта за границей как авангардного творца, автора идеи Интернационала искусств (Искинтерна), утопических проектов Революции Духа и искусства будущего. Докладчица прокомментировала распространенные в зарубежных исследованиях политические трактовки творчества и биографии Маяковского как поэта-активиста, прошедшего путь от левого радикализма до сервильности и приятия тоталитаризма.

Максим Гудков (СПбГУ) в докладе «Эхо русской революции 1917 года за океаном: первые советские пьесы на Бродвее» обратился к интересному материалу, обнаруженному в отечественных и американских архивах и периодике и позволившему живо представить, как происходило освоение советской драматургии 1920–1930-х годов в бродвейских театрах, а также расширить и скорректировать существующие представления о влиянии советского театра и драматургии на театральное дело в США. Анализ американских постановок пяти советских пьесе («Пурга» Дмитрия Щеглова, «Ржавчина» Владимира Киршона и Андрея Успенского, «Рычи, Китай!» Сергея Третьякова, «Квадратура круга» и «Дорога цветов» Валентина Катаева) и рецензий на эти постановки сопровождался красочным визуальным рядом (декорации, афиши, сцены из спектаклей).

Впечатления советских писателей (Короленко, Есенина, Маяковского, Пильняка и Ильфа и Петрова) от поездок за рубеж стали темой доклада Людмилы Федоровой (Джорджтаунский университет, Вашингтон) «„Эта улица тоже ведь наша“: свое и чужое в американских травелогах советских писателей». Будучи автором книги «Янки в Петрограде, большевики в Нью-Йорке: Америка и американцы в русском литературном восприятии» (2013), докладчица с помощью ярких и эффектных цитат из писательских травелогов продемонстрировала, что в Америке воспринималось как чужое, а что казалось узнаваемым, «своим». Анализ этих реакций отторжения и отождествления позволил вывести закономерности конструирования идентичности и сопоставить частный опыт отдельных писателей с амбивалентным самоопределением советской страны в целом по отношению к капиталистическому «сопернику за океаном»: отрицание/отталкивание — и подражание/заимствование с целью «догнать и перегнать Америку».

Самоопределение через опыт другого стало и темой доклада Александры Зиновьевой (МГУ) «Русская революция в образах революции французской: опыт Марины Цветаевой». Обратившись к ряду произведений поэтессы («Андрей Шенье», 1918, «Комедьянт», 1919, и др.) и ее записным книжкам 1919–1920 годов, докладчица проследила, как разворачивается у Цветаевой сопоставление двух революций, и продемонстрировала сложную эстетическую и мировоззренческую подоплеку обращения к репертуару сюжетов и образов эпохи Французской революции — спор с большевистской пропагандой, также настойчиво проводившей эти параллели, и стремление «гуманизировать» невыносимую реальность, сопоставляя ее с эпохой Андре Шенье, Шарлотты Корде, герцога Лозена. Поиск поэтического языка, адекватного предельно непоэтическим реалиям русского политического катаклизма, привел Цветаеву к необходимости универсализации русского опыта с помощью «французского», а на самом деле, универсально-романтического и героического репертуара образов и тем.

В беседах и обсуждениях, происходивших, как говорится, «в кулуарах», в том числе на вечерних чаепитиях, куда, по традиции, всех гостеприимно приглашала кафедра зарубежной литературы, участники в особенности отмечали высокую диалогичность конференции (живые дискуссии, переклички между докладами и то, как практически каждый следующий доклад подхватывал и продолжал предыдущие), серьезную фундированность выступлений. В самом деле, удачными получились структура и композиция конференции — от сессии к сессии можно было наблюдать развитие общего сюжета, следить за перипетиями интриги. В этот раз особенно ощущалось, что за Андреевскими биеннале уже стоит определенная традиция: несколько раз в докладах и дискуссиях присутствовали отсылки к предыдущим конференциям — «Литература и идеология» (2015) и «Литература и война» (2013). Думается, это чувство «контекста» во многом сформировалось благодаря изданию книжной серии «Литература. Век двадцатый» «по следам» прошедших конференций. Филологический факультет намерен и дальше поддерживать консолидацию традиции: ожидается появление очередного выпуска серии, на этот раз с подзаголовком «Литература и революция».

Ольга Панова