По краю обрыва кадра

 

 

Лан-даун-таун

(Хржановский и картонный харьковский Вормс)

 

Жизнь из папье-маше можно распотрошить

Или растормошить, добавив в зрение жгучей соли морской

 

Можно долго монтировать заново жизнь

Посыпая все грубой солью

Пересматривая «Нибелунгов»

И всю жизнь свою пересматривая, как взгляды свои

 

Шесть или более долгих лет

Можно пережитую другими жизнь

За которой ты подглядывал и надзирал

                           сквозь глазок объектива

Можно монтировать

Словно протекшие трубы монтер

К поясу чулки, к каблукам сапоги

 

В суд никто не подаст

За давностью прожитой жизни своей

Все залито цементом забвенья

Там где на съемочной стройплощадке

              торчали 60-х ржавые и витые

                    куски арматуры

 

Получив отступные, исчез дирижер

Где же один из самых актеров безвестных

Что бежал из Харькова по железным

                                                         путям

Попытавшись ту вычеркнуть жизнь свою

В кинокамере пыток,

Что уже не войдет больше в кадр –

В одиночную камеру самого себя

Ты исчез из массовки

И велел свой образ стереть

И тебе обещали и исполнили верно

 

Для тебя одного

Оставили обрезки жизни твоей

Что осталось за кадром

Ночью будешь ты пересматривать

                                           жизнь свою

Видеть, верить, варить, только глаза закрыв

Для тебя одно

Предназначено это кино

 

Вот выходишь ты не в город даунов

И одетый не в то «сам во все виноват»

Ты идешь по кадра краю обрыва

И твою мягкую

                          всю открывшуюся вдруг на мгновенье

                                                продленную жизнь

Можешь снова вернуть из черного бездонного

                                                        зрачка режиссера

Вы скрепили с ним истинный и надорванный лишь на четверть договор

 

 

Встреча Платонова и Мандельштама

во дворе Литинститута

 

То была наверное нешуточная явь

А если сон, то ничейный

Никто его не смотрел

 

Один был с метлою в обнимку

Другой одетый в полосатую женину штору

 

Они не узнали друг друга –

Были заняты разговорами

Со многими проходившими мимо людьми

 

Они пытались их запомнить

И даже записать чернильным карандашом

Каждый в свой реестр

 

Но те ускользали меж пальцев

С какой-то солнечною беспечностью

Лишь дверь содрогая мгновенья

Куда некоторым писателям путь, быть может, навсегда заказан.

 

 

Анатомический атлас

 

                                                                                                 И.К.

 

                                              Беспамятство, как Атлас, давит сушу

                                                                                 Ф.И. Тютчев

                                              Едва закутана в атлас…

                                                                          Н.А. Заболоцкий

 

         Анатомический атлас

         Изданный облаченным в атлáс

Гладить рукой в темноте

Супер-форму укрощающую содержание

Всей географии и геометрии тела

Его титанических жил, сухожилий

Провинций и магистральных путей

От метрополии выложенных лимфой к отдаленным лимбам

Дискам его заброшенным вдаль, раковинам

                                           ушным

В шуме на берегу темного океана

Где там Китай?

Его еще не достиг Марко Поло

Неописуемый мир еще

Он в караванах мысли в пути

Что же век будем ждать вестей?

Иль охватить всю книгу

Мыслеобращения восьмеркой

Той что не снилась и Гарвею

Мыслью сожженный áтлас

         И снизошедший в пылающий неугасимый атлáс

 

 

Выставка

(Пьеро делла Франческа в Пикетном зале в Эрмитаже)

 

Между тремя квадратами и тремя кругами

На полу

И другим квадратом, в который

       вписан круг и в него – восьмиконечная звезда

И трактатами об абаке, о перспективе (двумя) и Архимеда

 

         В невесомом воздухе

         Некая едва повторимая музыка

взвешенная на почти таких же весах

 

         даже все наши одежды становятся сотканными из живописи

 

         Погружая всех в сон невечный

         У подножья креста

 

    Реставрация голубя Благовещения нескончаема в этих веках

 

P.S. да, еще был поднятый вверх раненый мой мизинец с приложенным льдом

 

 

Ростральная колонна

 

     Зимние ледяные торосы

      И не приблизиться к Посейдона-Нептунову владенью

Где зелено-иневый нереиды хвост штопором ввинчен в глубины морей

 

         Положив на колени, читаем книгу, но изо льда

         Там прозрачно имя града и мира

         Лишь паяльною лампой растопить его

         Но сильна зелень открытых нами морей

           Зимний с нами – весь санный путь

           И трезубцем прочерченная за ним в снегу вспаханная борозда

 

         Будем и в пустоте светом томить

         Атропином черноты ночей распахнув глаза

         Лишь духовным голодом все объять и съесть

         Не давясь – не зависть, не древесная смесь

Нет не жилки одной, что не возникла сейчас

 

Даже из без имени

Камня этих морей

Завоеванных нами для всех

Только сколько ждать нам зеленого моря во льдах.    

 

 

*        *          *

 

 

Растворяясь в толпе без остатка

 

Двое за руки взявшись шли

В одинаковых синих штанах

Она – ниже ростом немного него

В серой куртке с рюкзаком кажется

                                  желтым

И зеленою мягкой сумкой

Он в красной куртке с черным

                         рюкзаком на спине

Издалёка нимбом светилась его лысина

                    или только тонзура                                

Я видел их далеко впереди

После их поцелуя на улице

 

Не фиксировали они ничего

Ни о ком – ничего – обо мне, да и о

         друг о друге наверное не подозревали

 

В каждом из них и в нас –

                             толпа

Что топочет по-своему

Выжать бы из рукопожатий время –

                     что воротится к нам от околицы взгляда