Генеалогия публичной сферы в позднесоветском обществе: Клуб-81 и Группа cпасения памятников архитектуры как примеры общественной самоорганизации в Ленинграде

Margarita Pavlova. The Genealogy of the Public Sphere in Late-Soviet Society: The Klub-81 and the Gruppa Spasenia Pamiatnikov Arkhitektury as Examples of Independent Self-Organization in Leningrad

Теоретическая модель трансформации публичной сферы, представленная Юргеном Хабермасом в 1962 году, рассматривалась исследователями в контексте различных сфер деятельности позднесоветского человека [1]. В то же время Алексей Юрчак подвергал сомнению применение теории Хабермаса к пониманию позднесоветского общества, утверждая, что в неформальных публичных пространствах обсуждение политических и социальных тем считалось «неинтересным» и, следовательно, избегалось. Взамен он предлагает концепцию «публик вненаходимости», подразумевающих «одновременное существование внутри дискурсивных и ритуальных форм системы и за пределами ее буквальных смыслов» [Юрчак 2014: 290].

Последствия ленинградских событий трех послесталинских десятилетий затрудняли любую контрполитическую реакцию в неформальных публичных пространствах. Серия арестов издателей самиздатского журнала «Колокол», судебное разбирательство над членами Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа, а также последующие разоблачения подпольных политических групп, происходивших в строжайшей изоляции, практически полностью вытеснили возможность обсуждения политических вопросов в общественной жизни Ленинграда. Во многом это объяснялось жестким и тщательным контролем ленинградского начальства над любым проявлением инакомыслия и его освещением в СМИ, в то время как в Москве иностранные корреспонденты в той или иной степени обеспечивали передачу информации по зарубежным радио [Алексеева 2012: 238]. Именно поэтому независимая общественная жизнь в Ленинграде конца 1970-х — начала 1980-х годов проявилась в виде «второй культуры», независимого культурного движения литераторов, художников и поэтов, литературный язык которых стал единственным доступным способом беспрепятственной артикуляции несогласия с режимом.

Ряд исследователей отмечают, что существование классической публичной сферы в контексте советского общества было невозможным ввиду тоталитарного контроля над всеми сферами жизни общества, включая СМИ и культуру [Beyrau 2014: 142], и, соответственно, недопустимости влияния на политическую жизнь государства. Однако эти обстоятельства не препятствовали появлению неподконтрольных сообществ и так называемой «публичной сферы», которую исследователи по-разному маркируют как «альтернативную», «закрытую», «квазиофициальную», «неофициальную», «подконтрольную» или «тоталитарную» или вовсе избегают ее упоминания, говоря о «публике», «публичных местах» и «пространствах». Вне зависимости от названия, сам факт существования «независимого культурного движения» означал плюрализацию и дифференциацию общества, что особенно ярко проявилось в годы перестройки с распространением критически направленной прессы. Принимая во внимание специфичный характер публичной сферы в контексте советского общества, я проанализирую трансформацию ленинградского движения «второй культуры» в публику, кристаллизация которой была обусловлена политическими изменениями в период перестройки.

Ленинградская «вторая культура» и литературный самиздат

Критическое осмысление сталинизма, хрущевская «оттепель» и смягчение цензурных ограничений в середине 1950-х годов привели к появлению (не)- политического инакомыслия в подпольных кружках. В Ленинграде с конца 1950-х годов такими островками свободомыслия становились студенческие литературные объединения (ЛИТО) при университетах, библиотеках или домах культуры. Формально ЛИТО выполняли функцию площадок поэтических чтений, которые фактически перерастали в форумы критического обсуждения литературных новинок и самиздатских произведений [Jones 2005: 198]. Реакция на студенческий активизм, спровоцированная событиями в Будапеште, последовала незамедлительно: в 1956 году первый секретарь Ленинградского горкома КПСС Иван Спиридонов отмечал «нездоровые настроения» в студенческом ЛИТО Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта, которое выпустило рукописный журнал «Свежие голоса», выразив протест против литературных стандартов соцреализма и настаивая на принципах «свободы творчества» [Британишский 1995].

Студенческая литературная самоорганизация послужила основой формирования целого поколения молодых литераторов, стремившихся к автономному существованию внутри советского культурного канона. Нежелание следовать цензурным ограничениям и формальным правилам литературного творчества стало причиной оформления «второй культуры», независимого культурного движения литераторов, причастных к образованию сети самиздатских журналов, в которых публиковались стихи, прозаические произведения, переводы и пьесы ленинградских авторов. Увеличиваясь, ленинградская творческая интеллигенция предпринимала попытки формирования пространства диалога для обмена идеями и обсуждения произведений. несмотря на постоянное давление КГБ, литературные собрания, квартирники и семинары способствовали сплочению литераторов и созданию единой неофициальной среды, самоопределяющейся в качестве «второй культуры».

Первыми, кто рискнул преодолеть немоту ленинградской общественности, стали художники-нонконформисты, вдохновленные опытом московских коллег. После успешной организации ряда выставок в ленинградских домах культуры литераторы «второй культуры» продолжали добиваться официального признания [Алексеева 2012: 288; Иванов 2015: 41]. В начале 1975 года была предпринята попытка публикации коллективного поэтического сборника неофициальной поэзии «Лепта», подготовленного с учетом возможных цензурных замечаний, однако прошение было отклонено, что фактически означало непризнание существования литературы, находившейся вне государственного контроля [Долинин, Северюхин 2003: 27].

Тем не менее молодые литераторы продолжали добиваться институционального признания, не останавливая работу над новой периодикой самиздата. Этому способствовало постановление ЦК КПСС о работе с творческой молодежью от 12 октября 1976 года, согласно которому требовалось «поддержать инициативу творческих союзов по созданию советов (комиссий) по работе с молодежью и по расширению ее представительства в редколлегиях периодических изданий» [Коммунистическая партия 1986: 139]. Спустя несколько дней, 27 октября, в Ленинградский областной комитет КПСС поступило сообщение от представителей «несоюзной творческой интеллигенции Ленинграда» об осуществлении ряда мероприятий по реорганизации культурной жизни города. В частности, предлагалось создать «при Ленинградском отделении Союза советских писателей и Союза советских художников советов по работе с творческой молодежью» [Иванов 2015: 15]. Предполагалось, что в состав новообразованных органов должны входить «как представители творческих организаций, так и представители несоюзной молодежи» с целью расширения и обновления советской творческой интеллигенции. Молодые литераторы предлагали создать общественную редколлегию, занимающуюся подготовкой к печати изданий, «которые будут знакомить читателей с духовными проблемами современного человека и поисками новых форм их художественного выражения»; они рассчитывали на то, что издания будут существовать «в рамках культурно-литературной критики, а не административного давления» [Иванов 2015: 15].

Иными словами, представители «несоветской интеллигенции» продолжали добиваться признания государственными структурами, требуя допуска к официальным институтам.

В конце 1979 года в Ленинграде впервые состоялись две конференции неофициального культурного движения, которые были организованы Борисом Ивановым и Борисом Останиным, видными деятелями ленинградского самиздата. Не оставшись не замеченными КГБ, конференции были «восприняты властями как беспримерная наглость»: свободное обсуждение философских и культурных проблем и беспрепятственная циркуляция материалов конференции вызывали особое недовольство, что, однако, не стало причиной жесткой реакции со стороны власти. Тем не менее вопрос существования «второй культуры» зависел от ее институциализации, что могло бы обезопасить движение от постоянного давления КГБ. Именно в таких обстоятельствах родилась идея создания клуба в «границах той “зоны свободы”, которую отвевали у режима самиздат и независимые художники» [Иванов 2015: 27].

Диалог независимой культуры и КГБ: Клуб-81 как центр консолидации неофициальных инициатив

Идея объединения неофициальных литераторов в официальную организацию, которая могла бы стать легальной площадкой для встреч и обсуждений [Шнейдерман 2004], принадлежала Борису Иванову, редактору журнала «Часы», ставшего впоследствии главным печатным органом культурного движения. Согласно одной из версий, сотрудники КГБ изначально пытались действовать через поэта и прозаика Виктора Кривулина, стоявшего у истоков независимого литературного движения в Ленинграде. В ультимативной форме Кривулину выдвигалось требование о прекращении выпуска самиздатского журнала «Северная почта», а взамен предлагалось создать поэтический клуб, в котором Кривулин мог бы занимать лидирующую позицию. Узнав о нежелании Кривулина возглавлять клуб, Иванов предложил собственную персону в качестве руководителя. Через некоторое время в результате прямых переговоров КГБ, союза писателей и «неофициалов», обоюдно заинтересованных в организационном оформлении культурного движения, был образован Клуб-81, зарегистрированный в 1981 году при музее Ф. М. Достоевского [Иванов 2015: 33].

Автономное существование в условиях советского общества было невозможно, в связи с чем КГБ пытался осуществлять строгий контроль над сообществом. Едва ли можно назвать попытку удачной: по неоднократным замечаниям сотрудника Комитета госбезопасности П. Коршунова, курировавшего деятельность творческого объединения, правление клуба не реагировало на мнение КГБ. План работы клуба не был согласован с властными инстанциями, выступления участников и литераторов на публичных вечерах проходили вне рамок цензуры, что давало возможность новым неофициальным авторам стать частью этого общества. Это свидетельствовало о бессилии госслужб в попытке подчинить себе клуб: за годы восьмилетней деятельности самиздат значительно расширил зоны своего действия [Шнейдерман 2004].

Структурно клуб предполагал наличие управляющего центрального органа (правления), ежегодно избираемого общим собранием, участниками которого могли стать литераторы, обладавшие высокими профессиональным навыками. На конец 1981 года более половины членов клуба имели высшее образование, хотя по роду деятельности большинство вынуждено было заниматься неквалифицированным трудом. Лекции, семинары, доклады, вечера памяти, обсуждения и дискуссии как форматы клубной работы развивали определенный габитус, который Иванов отождествлял с «хранителями особых культурных ценностей и социальных ролей, в основе которых находятся личная независимость и творческая свобода» [Иванов 2015: 129]. Это стало основой дальнейшего расширения движения, объединившего не только литераторов различных жанров, но и представителей других творческих отраслей — музыкантов, театралов и художников [2].

Сообщество неофициальных литераторов определяло себя не как оппозиционное «культурное движение», а как «вторую культуру», предполагая альтернативное существование вместе с официальной. В своих докладах Иванов артикулировал: «...это движение свободной, функционально независимой от институтов социума культуры на фоне культуры советской, консервативной, самоудовлетворенной» [Иванов 2015: 248]. Тем самым подчеркивалось, что новообразование ленинградской неофициальной культуры — не системный кризис культуры вообще, а результат ее нелинейного развития, предлагавшего одну из дальнейших перспектив культурного обновления.

Взаимоотношения клуба и официальных структур имели противоречивый характер, во многом из-за сложностей в достижении консенсуса по поводу публикации издательством «Советский писатель» сборника клубной прозы и поэзии «Круг». Под разными предлогами публикация откладывалась на протяжении четырех лет, и лишь в 1985 году издание вышло в свет, вызвав беспрецедентный резонанс ленинградской общественности, однако не создавая радикальных перемен в отношении власти к свободе творчества.

Таким образом, культурные практики становились одними из немногих доступных средств выражения несогласия. Именно поэтому деятели «второй культуры» избегали связей с политическими диссидентами и правозащитниками, которые могли бы привлечь нежелательное внимание КГБ. По замечанию Людмилы Алексеевой, ленинградская приверженность к «культурному» нонконформизму объяснялась не только стремлением к эмансипации в «чистое искусство», очищенное от стандартов навязанного соцреализма, но и традиционным соперничеством Ленинграда с Москвой как центром первых независимых общественных протестов, что сделало лозунг «Долой политику!» в Ленинграде практически всеобщим [Иванов 2015: 287]. Вплоть до распада советской системы этот принцип служил основой формирования независимого активизма в Ленинграде.

Независимая самоорганизация в период перестройки: Группа спасения памятников архитектуры и публичная сфера

Политическая повестка середины 1980-х годов, помимо радикальных реформ под лозунгами «ускорения», «гласности» и «перестройки», сопровождалась введением в советский политический дискурс новых понятий и смыслов, в то время как старые теряли значения, которые до тех пор придавались советской идеологией. В частности, «свобода», очищенная от деформаций марксизма-ленинизма, в новом политическом языке понималась как возможность действовать без ограничений. «Плюрализм», который долгое время находился под запретом и если употреблялся, то только в контексте критики «буржуазной демократии», стал использоваться Горбачевым в позитивном ключе, предполагая многообразие мнений [Brown 2006: 322—323]. Новшество было подхвачено не только журналистами, для которых стала возможна публичная артикуляция ранее подцензурных тем, но и демократически настроенной частью общества [Долинин, Северюхин 2003: 45], в частности молодежью, которая в контексте общественных изменений приобретала ключевое значение в глазах советского руководства. Вопрос молодежного досуга стал полем борьбы за внимание между комсомолом и «неформалами». Именно этим объясняется создание в противовес Клубу-81 Ленинградского центра творческой инициативы (ЛЦТИ) при городском отделении ВЛКСМ, оказывавшего организационное и финансовое содействие зарегистрированным при нем неформальным группам [Общественная жизнь 2009: 33].

В 1987 году на XX съезде ВЛКСМ М. Горбачев определял мобилизацию молодежи как ключевую в реализации политики перестройки, «в процессе обновления и демократизации общества» [3]. Однако гласность выявляла широкое неудовлетворение молодых людей комсомольской организацией: падение авторитета комсомола и коммунистической идеологии в среде молодежи привело к созданию собственных пространств и инициатив ь[4], независимых от влияния государственных органов [Riordan 1998: 559]. Во многом этому способствовало ухудшение социально-экономической обстановки, побуждавшей к активной публичной реакции. Утверждение ВЦСПС, ЦК ВЛКСМ и Министерством культуры СССР 13 мая 1986 года «Положения о любительском объединении, клубе по интересам», которое, наряду с принятым в декабре 1986 года решением отказаться от уголовного преследования инакомыслящих [Шубин 2008: 29], способствовало легализации форм независимых общественных объединений. Поэтому с конца 1986 года по всей стране, и, в частности, в крупных городах, образовывались независимые группы, инициативы и клубы [Березовский, Кротов 1990: 20]. В Ленинграде одной из основных молодежных форм «инакодействия» стала защита культурного наследия и исторических памятников.

Между тем, Клуб-81 стал играть заметную роль в общественно-политической жизни Ленинграда, предоставляя помещения, в которых проводились собрания новых независимых организаций, таких как экологическая организация «Дельта», Культурно-демократическое движение «Эпицентр», организация «Народный фронт» и многие другие. с наступлением перестройки Клуб-81 наравне с товариществом экспериментального изобразительного искусства (ТЭИИ) и рок-клубом стали главными центрами кристаллизации неофициальной культурной деятельности в Ленинграде. По воспоминаниям Иванова, «наступило время, когда действительно в городе не оказалось ни одной организации, которая бы знала, как придать общению с молодежью смысл и конструктивность». Формирование новых групп протекало и за пределами Клуба, однако каждая из них нуждалась в площадке для места встреч и собраний. Адаптируясь, новые группы вступали во взаимодействие друг с другом, перенимая практики и формы действия предыдущих поколений ленинградских инакомыслящих. Молодежные ленинградские группы, первыми из которых стали «Бюро экологических разработок» во главе с Юрием Шевчуком и Группа спасения памятников архитектуры (далее — ГС) во главе с Алексеем Ковалевым, подобно неофициалам-предшественникам, отдавали предпочтение неполитическим формам деятельности, выражая «презрение к политической и социальной реальности и [предпочитая] уход в культуру, в духовные и экологические проблемы» [Иванов 2015: 360].

В конце февраля 1986 года в стенах Музея Суворова, где на тот момент работали Алексей Ковалев, выпускник кафедры археологии Ленинградского государственного университета, член ВКЛСМ, и его друг, Сергей Васильев, студент исторического факультета ЛГУ, состоялся разговор: после передач о XXVII съезде КПСС молодые люди обсуждали вопрос о создании и развитии «легального, но независимого от КПСС общественного движения», которое имело бы возможность не только выступать с политической повесткой, но и обсуждать проблемы, затрагивающие «каждого человека в его доме, районе, городе» [Ковалев 1997]. По предположению Ковалева, инициатива, цель которой состояла в защите общественных интересов, в наименьшей степени была подвержена риску закрытия и аресту ее членов [Там же], а создание неполитической организации могло бы изменить политическую ситуацию [Ковалев 2009: 531]. В основе создания такого общественного объединения лежала идея демонстрации общественной борьбы и легализации ее инструментов на практике в условиях меняющейся политической обстановки. Не менее важной целью группа считала внедрение новых форм публичной жизни в советскую общественность, в частности демонстраций, митингов, пикетов, выставок, массовых экскурсий и публичных обсуждений [5].

Несмотря на попытки противодействовать градостроительной политике властей, которые предпринимались молодыми людьми ранее, — в 1985 году они пытались предотвратить строительство стелы на площади Восстания, собирали подписи, писали письма в газеты и партийные органы, Ковалев и Васильев, почувствовав конъюнктуру перестроечного времени, решились на создание институциализированного градозащитного общества. Этому способствовало образование ЛЦТИ при городском ВЛКСМ, который оказывал организационное и финансовое содействие зарегистрированным при нем неформальным группам [Общественная жизнь 2009: 33], а также проводил агитационную деятельность в молодежной газете «Смена», пытаясь привлечь активную молодежь к «санкционированной» самоорганизации [Пилатов 2009: 586] [6]. С другой стороны, Клуб-81 исполнял функцию независимого от ВЛКСМ культурного центра, «перекрестка» различных неформальных движений, которые обращались за помощью с организацией встреч и собраний [Иванов 2015: 360].

В конце сентября 1986 года Татьяна Лиханова, секретарь-машинистка ВООПИиК, узнала о предстоящем сносе дома на Загородном проспекте, 1, в связи со строительством наземного вестибюля станции метро «Владимирская». Запланированный к сносу дом фигурировал в советских путеводителях в контексте «пушкинских мест»: с конца 1829-го по январь 1831 года в нем проживал Антон Дельвиг, лицейский друг А.С. Пушкина. В этом же доме располагался кружок лицеистов, который с 1825 года начал издание «Литературной газеты». Чтобы привлечь общественное внимание к проблеме, «спасенцы» обратились в «Смену», журналистка которой, Наталья Курапцева, в своей статье «Остановка: “Дом Дельвига!”» подвергала сомнению законность сноса задания, подчеркнув пассивность государственных инстанций в деле защиты исторических зданий. «Мы хотим, чтобы формалисты и бюрократы не могли принимать решений, от которых зависит судьба нашего города. Мы хотим, чтобы за станцию метро нам не приходилось бы расплачиваться домом Дельвига, Достоевского, Салтыкова-Щедрина», — процитировала Сергея Васильева Наталья Курапцева, акцентируя внимание на активной гражданской позиции молодых людей. В последующей статье, продолжившей публичную полемику на страницах газеты, были опубликованы мнения ленинградцев, возмутившихся не только некомпетентной работой организаций, допустивших проект строительства вестибюля, но и удручающим состоянием других зданий [Сидоровский 1986].

Ковалев вспоминал: «...я, в свою очередь, начал в поисках информации звонить в Метрострой и проектные организации, представляясь уже от имени “новой общественной организации по охране памятников”» [Город 2002: 315]. В поддержку Группы выступил интерьерный театр. Его руководитель Николай Беляк разработал сценарий театрализованной акции, приуроченной к годовщине открытия лицея 19 октября 1811 года. «Перформанс» представлялся ему «мероприятием прежде всего художественным» [Там же: 421—425]: он был убежден, что «защищать памятники должно не петициями и протестными акциями, а обращением к культурной памяти горожан» [Васильев 2016: 7]. Обращение к памяти как социальному конструкту и к памятнику истории и культуры как нарративу, воплощенному в материальную форму, выступает в качестве образующего элемента некоторого дискурсивного пространства социальной принадлежности. Ее конструирование «основано на участии в общем знании и общей памяти, которые сообщаются через… использование общей системы символов» [Ассман 2004: 149], в том числе и памятников, которые транслируют определенный культурный смысл. Циркуляция общего смысла образует «чувство общности» [Там же: 151], которое, соответственно, стало ключевым формирующим звеном не только готовящейся акции, но и всей деятельности ГС, обращающейся к фигурам русской культуры и литературы в своей общественно-политической деятельности. Так, вслед за успешной акцией в защиту Дома Дельвига, 14 и 21 декабря 1986 года состоялись экскурсия-митинг и открытая выставка-митинг, посвященные Петербургу Достоевского, в которой приняло участие около 500 человек. Ковалев вспоминал: «...мы стремились просветить людей, дать им ясное понимание, за что и как необходимо бороться, поднять акцию на художественный уровень, чтобы не сухие лозунги, а само сопоставление происходящего вандализма с культурным контекстом города побудило людей к действию» [Город 2002: 315]. Иными словами, «демократия стала хуже различима обывателем, чем конкретный памятник истории и культуры» [Гладарев 2011: 454].

Хотя воздействие от публикаций в «Смене» было незначительным по меркам второго города СССР, совместная деятельность горожан, инициированная ГС, дала свои результаты: снос был остановлен, а здание до сих пор стоит на своем историческом месте. Тем не менее после акции на Владимирской площади проблемы сохранения исторических зданий в Ленинграде получили сильный резонанс в городских газетах, которые все чаще публиковали письма граждан, обеспокоенных состоянием городских памятников.

Весной следующего года ГС принимала участие в субботниках и воскресниках на городских кладбищах (Смоленском, Новодевичьем [7]), формировала группы по обследованию объектов в исторических районах города, в некоторых случаях совместно со специалистами Комитета инженерной реставрации и ВООПИиК [8] занималась организацией праздника поэзии за сохранение Фонтанного Дома, а также концерта в честь дня рождения архитектора Николая Львова в защиту Муринской церкви св. Екатерины. По возвращении из Мурино участники группы получили информацию о готовящемся сносе гостиницы «Англетер», в связи с чем в Клубе-81 началось обсуждение возможных способов предовращения разрушения памятника. Дальнейшие события марта 1987 года стали кульминацией не только деятельности ГС, но и всей общественно-политической жизни Ленинграда.

16 марта 1987 года несколько участников ГС и другие активисты организовали «живую цепь» вокруг здания гостиницы, чтобы не пустить технику на стройплощадку [Васильев 2016: 20]. Численность горожан увеличивалась, был организован «Пост общественной информации», который собрал тысячи подписей против сноса гостиницы. Акция протеста продолжалась до 18 марта, когда милиция разогнала пикетирующих, а здание было разрушено.

Митинг на Исаакиевской площади вызвал широкую дискуссию в периодической печати, разделив общественность на несколько лагерей. Одни подчеркивали значимость акций Группы, утверждая, что судьба многочисленных построек, являющихся памятниками культуры, практически не согласуется с новой политикой гласности, что и послужило началом активного действия различных молодежных общественных организаций [Ежелев 1987]. Другие, в частности представители властных структур, полагали, что действия молодых людей носили неправомерный характер и противоречили закону [Кокосов 1987]. Кто-то, поощряя стремление Группы к развитию общественного мнения в защиту памятников культурного наследия, критиковал ее лидеров за слабость методической организации митинга [Оленина 1987] и недостаток профессионализма [Курапцева 1987]. Неоднократно в адрес лидеров Группы поступали упреки о сокрытии информации о том, что реконструкцию «Англетера» планировалось осуществить в соответствии с решением правительства [Шевчук 1987]. Журналистка «Ленинградской панорамы» Н.Ф. Корконосенко, освещая в своей статье проблему сохранения зданий на Фонтанке 47 и 49, указывала на неосведомленность лидеров Группы в вопросах переустройства здания и пренебрежение официальной документацией [Корконосенко 1987]. Некоторые высмеивали «спасенцев», презрительно называя «мальчишками с Исаакиевской» [Чулаки 1987] за дилетантизм, обличали в «намеренном сокрытии истины», говорили о «тщеславных интересах». Следовательно, эффект от акций ГС «разбудил» широкий слой позднесоветской общественности и инициировал критический дебат вокруг «общего дела» — культурного наследия и, соответственно, права распоряжаться им в рамках городского пространства. Градозащитная риторика, инициируемая ГС, стала местом «производства и циркуляции дискурсов, которые принципиально могут быть критичными по отношению к государству» [Fraser 1992]. Таким образом, сама возможность обсуждения того, что ранее находилось под исключительным контролем государства, способствовала формированию пространства гражданского взаимодействия.

Вместо заключения

В одном из своих интервью Алексей Ковалев вспоминал: «У меня с самого начала была концепция, что именно созданием неполитических организаций можно сдвинуть политическую ситуацию… с мертвой точки» [Ковалев 2009: 531]. Эта позиция нашла отражение в манифесте ГС, созданном в конце 1988 года, — «Культура вместо политики», подчеркивавшем ее отличие от прочих «перестроечных» сил. Борис Гладарев полагает, что подобный лозунг демонстрировал аполитичный характер движения; однако нарратив, выстраиваемый в тексте манифеста, свидетельствует о смысловой трансформации понятий: «Для нас политический плюрализм нужен не для того, чтобы протащить “свою” политическую теорию — такой у нас попросту нет — а для того, чтобы в обстановке ослабевшего политического нажима привлечь внимание людей к тому, что важнее и глубже политики» [Там же].

Специфика предпочтения культуры политике выходит за рамки периода перестройки и связана с характером позднесоветского неофициального движения в Ленинграде. Ленинградский позднесоветский протест, как и протест основной части неформальной общественности, принял литературную, а позже и в широком смысле культурную форму, в то время как в Москве развитый политический активизм в годы перестройки сопровождался формированием политических партий [Сигман 2014]. С конца 1920-х годов в СССР «формировалась политическая культура, ориентированная на жестко централизованное сверхгосударственное управление обществом с псевдосамодеятельной общественностью» [Березовский, Кротов 1990: 17]. Такое устройство вытесняло любую низовую инициативу в полуподвальное и «неформальное» существование. Поэтому в перестройку, ввиду отсутствия легального общественного политического пространства и доступа к нему, культура становилась площадкой для артикуляции несогласия с режимом.

Циркуляция критических материалов и статей в журналах и газетах, инициируемая ГС, а также волна общественных обсуждений после митингов Группы обеспечивали коммуникацию внутри «просыпающейся» позднесоветской публики. согласно Юргену Хабермасу, в основе институциализации «гражданского общества» лежат негосударственные ассоциации, образованные на добровольной основе, например такие, как культурные союзы и академии, независимые СМИ, дискуссионные клубы, группы для совместного проведения досуга, гражданские инициативы и форумы, а также профессиональные объединения, политические партии и альтернативные учреждения. Важной функцией подобных ассоциаций является формирование общественного мнения, что осуществляется путем их участия в публичных коммуникациях [Habermas 1991 (1962)]. Средства массовой информации в общественной сфере должны работать, прежде всего, как средства формирования общественного мнения для субъектов гражданского общества. Мнения в общественной сфере трансформируются в проекты и предложения, которые обеспечивают политическую систему демократической легитимностью.

Ввиду сложности и фактической невозможности создания подобных пространств в советском союзе, деятельность маленьких клубов, студенческих кружков, неофициальных культурных объединений, а также региональной прессы значительно повлияла на структурирование общественного пространства в позднесоветское время. Политический контекст перестроечного времени сделал возможным публичную артикуляцию мнений и осуществление проектов, обсуждаемых ранее в форме культурного противостояния. Пример ГС, появление которой было предопределено ленинградским движением «второй культуры», демонстрирует вовлечение участников Группы в процессы формирования «гражданского общества» через использование языка, практик и механизмов публичной сферы в контексте кризиса поздесоветского общества. Лозунги, действия, мероприятия, организуемые участниками ГС, создавали предпосылки для вовлечения широких масс населения в нарастающий дискурс «угрозы» городу. Культурные нарративы, которые создавались и артикулировались «спасенцами» в газетах, клубах и посредством межличностного общения, определяли городское пространство как сферу взаимодействия жителей и, соответственно, сферу возможностей противостояния и защиты от посягательства на историческое наследие. С одной стороны, это свидетельствовало о трансформации «социального» в перестроечном Ленинграде, с другой — через претензии на «культурное» участники ГС противостояли советским административным институтам, вовлекая все большее количество людей, сочувствовавших истории города, что до 1985 года невозможно было вообразить.

Библиография / References

[Алексеева 2012] — Алексеева Л. История инакомыслия в ссср: новейший период. М.: Моск. хельсинк. группа, 2012.

(Alexeeva L. Istoriya inakomysliya v SSSR: noveyshiy period. Moscow, 2012.)

[Ассман 2004] — Ассман Я. Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности / Пер. с нем. М. Сокольской. М.: Языки славянской культуры, 2004.

(Assman J. Das kulturelle Gedächtnis: Schrift, Erinnerung und politische Identität in frühen Hochkulturen. Moscow, 2004. — In Russ.)

[Березовский, Кротов 1990] — Березовский В., Кротов Н. Неформальная Россия. О неформальных политизированных движениях и группах в РСФСР. М.: Молодая гвардия, 1990.

(Berezovskiy V., Krotov N. Neformal’naya Rossiya. O neformal’nykh politizirovannykh dvizheniyakh i gruppakh v RSFSR. Moscow, 1990.)

[Британишский 1995] — Британишский В. Студенческое поэтическое движение в Ленинграде в начале оттепели // НЛО. 1995. № 14. С. 167—180.

(Britanishskiy V. Studencheskoe poeticheskoe dvizhenie v Leningrade v nachale ottepeli // NLO. 1995. № 14. P. 167—180.)

[Васильев 2016] — Васильев С. Группа спасения. Как это начиналось // Фонтанка: культурно-исторический альманах. СПб.: ЦГПБ им. В. Маяковского, 2016. С. 19—35.

(Vasil’ev S. Gruppa spaseniya. Kak eto nachinalos’ // Fontanka: kul’turno-istoricheskiy al’manakh. Saint Petersburg, 2016. P. 19—35.)

[Гладарев 2011] — Гладарев Б. Историко-культурное наследие Петербурга: рождение общественности из духа города // От общественного к публичному / Под ред. О. Хархордина. СПб.: ЕУСПб, 2011. С. 71—304.

(Gladarev B. Istoriko-kul’turnoe nasledie Peterburga: Rozhdenie obshchestvennosti iz dukha goroda // Ot obshchestvennogo k publichnomu / Ed. by O. Kharkhordin. Saint Petersburg, 2011. P. 71—304.)

[Город 2002] — Город: «Эпоха» Группы спасения // Археология и не только...: к тридцатилетию сибирской археологической экспедиции Ленинградского Дворца пионеров. СПб.: АОС, 2002.

(Gorod: «Jepoha» Gruppy Spasenija // Arheologija i ne tol’ko...: k tridcatiletiju Sibirskoj arheologicheskoj jekspedicii Leningradskogo Dvorca pionerov. Saint Petersburg, 2002.)

[Долинин, Северюхин 2003] — Долинин В., Северюхин Д. Преодоленье немоты // Самиздат Ленинграда. 1950—1980-е. Литературная энциклопедия / Под общ. ред. Д. Северюхина. М.: Новое литературное обозрение, 2003. с. 7—51.

(Dolinin V., Severyukhin D. Preodolen’e nemoty // Samizdat Leningrada. 1950—1980-e. Literaturnaya entsiklopediya / Ed. by D. Severyukhin. Moscow, 2003. P. 7—51.)

[Ежелев 1987] — Ежелев А. Учиться демократии. Кому урок? // Известия. 1987. № 86. 27 февраля.

(Ezhelev A. Uchit’sya demokratii. Komu urok? // Izvestiya. 1987. № 86. February 27.)

[Иванов 2015] — Иванов Б. История Клуба-81. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2015.

(Ivanov B. Istoriya Kluba-81. Saint Petersburg, 2015.)

[Казаков, Рублев 2013] — Казаков Е., Рублев Д. «Колесо истории не вертелось, оно скатывалось». Левое подполье в Ленинграде, 1975—1982 // Неприкосновенный запас. 2013. № 5. С. 156—175.

(Kazakov E., Rublev D. «Koleso istorii ne vertelos’, ono skatyvalos’». Levoe podpol’e v Leningrade, 1975—1982 // Neprikosnovennyy zapas. 2013. № 5. P. 156—175.)

[Ковалев 1997] — Ковалев А. Истинная история Группы спасения // Журнал «Пчела». Обозрение деятельности негосударственных организаций Санкт-Петербурга, 1997. № 10.

(Kovalev A. Istinnaja istorija Gruppy spasenija // Zhurnal Pchela. Obozrenie dejatel’nosti negosudarstvennyh organizacij Sankt-Peterburga, 1997. № 10.)

[Ковалев 2009] — Мемуары и интервью. Алексей Анатольевич Ковалев // Общественная жизнь Ленинграда в годы перестройки. 1985—1991: сборник материалов / Cост. О. Ансберг, А. Марголис. СПб.: Серебряный век, 2009.

(Memuary i interv’ju. Aleksej Anatol’evich Kovalev // Obshhestvennaja zhizn’ Leningrada v gody perestrojki. 1985—1991: Sbornik materialov / Ed. by O. Ansberg, A. Margolis. Saint Petersburg, 2009.)

[Кокосов 1987] — Кокосов В. Закон претензий не имеет // Смена. 1987.№67. 21 февраля.

(Kokosov V. Zakon pretenziy ne imeet // Smena. 1987. № 67. February 21.)

[Коммунистическая партия 1986] — Коммунистическая партия Советского союза в резолюциях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898—1986): В 14 т. М.: Политиздат, 1986. Т. 13.

(Kommunisticheskaja partija Sovetskogo Sojuza v rezoljucijah s’ezdov, konferencij i plenumov CK (1898—1986): In 14 vols. Moscow, 1986. Vol. 13.)

[Корконосенко 1987] — Корконосенко Н. В соответствии с замыслом Росси // Известия. 1987. № 86. 27 марта.

(Korkonosenko N. V sootvetstvii s zamyslom Rossi // Izvestiya. 1987. № 86. March 27.

[Курапцева 1987] — Курапцева Н. Истоки конфликта // Известия. 1987. № 86. 27 февраля. 

(Kuraptseva N. Istoki konflikta // Izvestiya. 1987. № 86. February 27.)

[Лиханова 1987] — Лиханова Т. Словом и делом. Еще раз о «Группе cпасения» // Смена. 1987. № 96. 24 апреля.

(Likhanova T. Slovom i delom. Eshche raz o «Gruppe spaseniya» // Smena. 1987. № 96. April 24.)

[Общественная жизнь 2009] — Общественная жизнь Ленинграда в годы перестройки. 1985—1991: Cборник материалов / Cост. О. Ансберг, А. Марголис. СПб.: Серебряный век, 2009.

(Obshhestvennaja zhizn’ Leningrada v gody perestrojki. 1985—1991: Sbornik materialov / Ed. by O. Ansberg, A. Margolis. Saint Petersburg, 2009.)

[Оленина 1987] — Оленина А. Спасать не словом, а делом // Смена. 1987. № 67. 21 февраля.

(Olenina A. Spasat’ ne slovom, a delom // Smena. 1987. № 67. February 21.)

[Пилатов 2009] — Мемуары и интервью. Сергей Генрихович Пилатов // Общественная жизнь Ленинграда в годы перестройки. 1985—1991: Cборник материалов / Cост. О. Ансберг, А. Марголис. СПб.: Серебряный век, 2009.

(Memuary i interv’ju. Sergej Genrihovich Pilatov // Obshhestvennaja zhizn’ Leningrada v gody perestrojki. 1985—1991: Sbornik materialov / Ed. by O. Ansberg, A. Margolis. Saint Petersburg, 2009.)

[Сигман 2014] — Сигман К. Политические клубы и перестройка в России: оппозиция без диссидентства / Пер. с франц. А. Зайцевой. М.: Новое литературное обозрение, 2014.

(Sigman C. Clubs politiques et perestroika en Russie. Subversion sans dissidence. Moscow, 2014. — In Russ.)

[сидоровский 1986] — Сидоровский Л. «Дом Дельвига»? не только…» // смена. 1986. № 283. 18 октября.

(Sidorovskiy L. «Dom Del’viga»? Ne tol’ko…» // Smena. 1986. № 283. October 18.)

[Чулаки 1987] — Чулаки М. Еще раз о пользе гласности // Литературная газета. 1987. № 13. 25 марта.

(Chulaki M. Eshche raz o pol’ze glasnosti // Literaturnaya gazeta. 1987. № 13. March 25.)

[Шевчук 1987] — Шевчук С. Блистать и пожинать. Снова о «Совете по экологии культуры» и его лидерах // Вечерний Ленинград. 1987. № 103. 5 мая.

(Shevchuk S. Blistat’ i pozhinat’. Snova o «sovete po ekologii kul’tury» i ego liderakh // Vecherniy Leningrad, 1987. № 103. May 5.)

[Шнейдерман 2004] — Шнейдерман Э. Клуб-81 и КГБ // Звезда. 2004. № 8.

(Shneyderman E. Klub-81 i KGB // Zvezda. 2004.)

[Шубин 2008] — Шубин А. Свобода в СССР и движение неформалов // Советская общественность в эпоху перестройки (1985—1991). Материалы международной конференции, 13—15 ноября 2008. М.: Германский исторический институт. С. 22—40.

(Shubin A. Svoboda v SSSR i dvizhenie neformalov // Sovetskaya obshchestvennost’ v epokhu perestroyki (1985—1991). Materialy mezhdunarodnoy konferentsii, 13—15 noyabrya 2008. P. 22—40.)

[Юрчак 2014] — Юрчак А. Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение. М.: Новое литературное обозрение, 2014.

(Yurchak A. Everything Was Forever, Until It Was No More: The Last Soviet Generation. Moscow, 2014.)

[Behrends, Lindenberger 2014] — Behrends J.C, Lindenberger T. (Eds.). Underground Publishing and The Public Sphere: Transnational Perspectives. Wien; Berlin: Lit, 2014.

[Beyrau 2014] — Beyrau D. Arcane and Public Spheres in the Soviet Union // Underground Publishing and The Public Sphere: Transnational Perspectives / Ed. by Jan C. Behrends, Th. Lindenberg. Wien: Lit, 2014. P. 99—142.

[Brown 2006] — Brown A. The Gorbachev Era // The Cambridge History of Russia / Ed. by R. Suny. Cambridge: Cambridge University Press, 2006. P. 316—351.

[Fiedler, Meyen 2015] — Fiedler A., Meyen M. The Totalitarian Destruction of the Public Sphere? Newspapers and Structures of Public Communication in Socialist Countries: The Example of the German Democratic Republic // Media, Culture & Society. 2015. № 37 (6). P. 834—849.

[Fraser 1992] — Fraser N. Rethinking the Public Sphere: A Contribution to the Critique of Actually Existing Democracy // Habermas and the Public Sphere / Ed. by С. Calhoun. Cambridge, MA: MIT Press, 1992. P. 109—142.

[Habermas 1991] — Habermas J. The Structural Transformation of the Public Sphere: An Inquiry into a Category of Bourgeois Society. Cambridge: The MIT Press, 1991.

[Jones 2005] — Jones P. The Dilemmas of De-Stalinization: Negotiating Cultural and Social Change in the Khrushchev Era. London: Routledge Publishers, 2006.

[Katalin Cseh-Varga, Czirak 2018] — Katalin CsehVarga K., Czirak S. (Eds.). Performance Art in the Second Public Sphere. Event-Based Art in Late Socialist Europe. London; New York: Routledge, 2018.

[Killingsworth 2012] — Killingsworth M. Civil Society in Communist Eastern Europe: Opposition and Dissent in Totalitarian Regimes. Colchester: ECPR Press, 2012.

[Komaromi 2012] — Komaromi A. Samizdat and Soviet Dissident Publics // Slavic Review. 2012. № 1 (71). P. 70—90.

[Komaromi 2015] — Komaromi A. Literary Samizdat and Samizdat Publics // Enthymema. 2015. № 12 (https://riviste.unimi.it/index.php/enthymema/article/view/4942).

[Osvald, Voronkov 2004] — Osvald I., Voronkov V. The “Public-Private” Sphere in Soviet and PostSoviet Society. Perception and Dynamic of “Public” and “Private” in Contemporary Russia // European Societies. 2004. № 1 (6). P. 97—117.

[Riordan 1998] — Riordan J. Soviet Youth: Pioneers of Change // Soviet Studies. 1998. № 4. Vol. 40. P. 556—572.

[Rittersporn, Rolf, Behrends 2003] — Rittersporn G.T., Rolf M., Behrends J.C. Sphären von Öffentlichkeit in Gesellschaften Sowjetischen Typs: Zwischen Partei-Staatlicher Selbstinszenierung Und Kirchlichen Gegenwelten [Public Spheres in Soviet-Type Societies: Between the Great Show of the Party-State and Religious CounterCultures]. Frankfurt am Main: Lang, 2003.

[Roth-Ey, Zakharova 2015] — Roth-Ey K., Zakharova L. Foreword: Communications and Media in the USSR and Eastern Europe // Cahiers du Monde Russe. 2015. № 56. Р. 273—289.

[Shlapentokh 1989] — Shlapentokh V. Public and Private Life of the Soviet People. Changing Values in Post-Stalin Russia. New York; Oxford: Oxford University Press, 1989.

[Von Seth 2011] — Von Seth R. The Russian Public Sphere, 1978—2003: The Construction of the Citizen Role Through Newspaper Discourse. Agency and The Political Process // Critical Discourse Studies. 2011. № 8 (1). P. 15—29.