Збигнев Херберт: постколониальная античность и оборонительный национализм (пер. с англ. Татьяны Пирусской)

Dirk Uffelmann. Zbigniew Herbert: Postcolonial Antiquity and Defensive Nationalism [1]

1. Постколониальная античность

Античность и постколониализм — есть ли между ними что-то общее? Предварительный ответ можно попробовать дать, отталкиваясь от стихотворения Збигнева Херберта «Метаморфозы Тита Ливия» (Przemiany Liwiusza, 1990), в котором лирический субъект развенчивает трактовку трудов Тита Ливия, крупнейшего древнеримского историка, как апологию римского империализма (ср.: [Adamiec 1996: 54—55]) — так ее преподносили в классической гимназии в родном городе Херберта, Львове (в 1772—1918 годах — Лемберг):

он по Ливию внушал гимназистам презрение к черни
народный бунт — res tam foeda — вызывал у них отвращенье
тогда как завоеванья казались им правомерны
означали просто победу того что лучше сильнее
[Херберт 1998]

Гимназия XIX века требовала от преподавателей внушать ученикам, чтобы те отождествляли себя с империалистами. И дед, и прадед лирического субъекта подчинялись этому требованию:

Читая историю Города [3] они поддавались иллюзии
что будто бы они римляне или потомки римлян
эти сыновья покоренных сами порабощенные
[Там же]

Вопреки подобным настроениям, из стихотворения Херберта следует, что «покоренные» и «порабощенные» после раздела Польши скорее должны считать своими собратьями забытых жертв [4] римских завоевателей:

этих гирпинов апулов луканцев узентинов
а также жителей Тарента Метапонта Локр
[Там же]

Стихотворение было написано в 1990 году, когда уже был близок распад социалистического блока и выход восточноевропейских стран из-под власти Советского Союза, поэтому лирический субъект противопоставляет Тита Ливия и апологию колонизации и империализма, проповедуемую в классической гимназии, надежде на будущее:

Мой отец знал прекрасно и я также знаю
что однажды <…>
…рухнет империя
[Там же]

Предчувствуя будущее после распада империи, лирический субъект занимает позицию сторонника постколониальных ценностей — он против империализма и колониализма и солидарен с их жертвами. В данном случае не имеет значения, была ли у Збигнева Херберта до 1990 года, когда он временами жил в Париже, возможность ознакомиться с методом деконструкции Деррида или «ориентализмом» Эдварда Саида. Сам текст однозначно указывает на то, что прочтение Хербертом Тита Ливия в 1990 году можно назвать постколониальным; его переоценка Ливия — своего рода «ответ империи» в том смысле, в каком об этом говорят Эшкрофт, Гриффитс и Тиффин в книге «Империя пишет ответ» [Ashcroft, Griffiths, Tiffin 1989].

Какие же изменения претерпевают эвристические принципы постколониальной теории, когда их применяют не к истории XVIII—XX веков, а к эпохам, предшествующим новому времени [5], в данном случае к античности? Мы не будем обсуждать здесь, насколько продуктивно рассматривать историю римских завоеваний сквозь призму постколониальной теории (ср., например: [Roman Imperialism 1996; Van Dommelen 1998; Terrenato 2005; Mattingly 2011; Hingley 2015]). Вместо этого я попытаюсь, опираясь на существующие постколониальные трактовки польской культуры, проследить, как Херберт движется между античностью, с одной стороны, и прошлым и настоящим Польши — с другой.

2. «Почему классики?»

Как известно, Збигнев Херберт уже самим названием своего стихотворения «Почему классики?» (Dlaczego klasycy, 1969), где говорится о Фукидиде, подчеркнул связь своих многочисленных отсылок к античности с настоящим (см.: [Херберт 2001; 2016а]). Однако стихотворение дает весьма расплывчатый ответ на вынесенный в заглавие вопрос, а точнее, совсем никакого. И все же Юлиан Корнхаузер ошибался, когда в 1974 году счел обращение Херберта к древней истории признаком аполитичности [Kornhauser 1974]. Скорее следует согласиться со Станиславом Баранчаком, писавшим: «Читая поэзию Херберта, следует принимать во внимание в том числе и политические смыслы» [Barańczak 1984: 12, выделено в оригинале] [6].

В самом «авторитарном» [7] стихотворении Херберта, «Послание господина Когито» (Przesłanie Pana Cogito, 1974), лирический субъект, как и в «Метаморфозах Тита Ливия», сопереживает потерпевшим поражение и погибшим:

тверди заклятья сказки легенды что создали люди…
тверди великие слова упрямо их тверди
как те что шли через пустыню и гибли в песках
[Херберт 2009]

Побежденные герои у Херберта выступают как нравственные ориентиры:

иди только так будешь принят в чреду черепов
в чреду твоих предков: Гильгамеша Гектора Роланда
[Там же; ср.: Łukasiewicz 1995: 80]

Даже когда лирический субъект Херберта, рисуя трансисторические панорамы, обращается к событиям польской истории, как в «Рапорте из осажденного города» (Raport z oblężonego miasta, 1983), он, как правило, говорит об обороне и поражениях:

…не знаю когда началось нашествие
двести лет назад в декабре сентябре
может быть вчера на рассвете
все тут больны потерей чувства времени
[Херберт 1998]

В стихотворении разделы Польши в конце XVIII века увязываются с декабрьскими волнениями 1970 года, а поражение, которое страна потерпела в самом начале Второй мировой войны, в сентябре 1939 года, — с введением военного положения в 1981 году. Польским читателям того времени беглых намеков было вполне достаточно; стоит лишь слегка коснуться травм истории, и в долговременной памяти поляков, как предполагает текст стихотворения, мгновенно сложится целостная картина: насилие извне проникло во внутренний мир поляков, так было всегда, а теперь Польская Народная Республика находится под контролем Советской России — именно об этом говорит Херберт в стихотворении «Власть вкуса» (Potęga smaku, 1983):

самогоновый Мефисто в куртке с Ленинского плеча
насылал на провинции внуков Авроры
[Херберт 2017б]

В этом внутреннем мире назревает вопрос: как быть с культурными последствиями этой навязанной колонизации? Подчиняться им, то есть изменять себе, или оказывать эстетическое сопротивление? Не остается сомнений, что для лирического субъекта Херберта возможен только второй вариант:

это в общем не требовало особенного характера
наш отказ наше неприятие и твердость
была у нас толика необходимой отваги
[Там же]

На колонизацию польской политической культуры («куртка с Ленинского плеча»), сигналом к которой послужила Октябрьская революция («Аврора»), национальное сообщество должно, сплотившись, ответить отказом («наш отказ»).

3. Оборонительный национализм

Можно ли на основании того, что Херберт в своих стихах противопоставляет внешнее колониальное насилие коллективному сопротивлению на уровне внутреннего мира, считать его поэзию оборонительной, даже националистической? Такое толкование показалось бы литературоведам, изучающим творчество Херберта, почти кощунством, ведь они привыкли видеть в нем носителя высоких нравственных принципов. Задаться подобным вопросом побуждает, в частности, оценка Петра Лахмана, на которую я ссылаюсь, анализируя националистические настроения, последовательно воспроизводимые Хербертом в стихах [8]:

…Есть поэты, которые постоянно склоняются в раздумьях над судьбой своей вполне конкретной отчизны. Я к ним не отношусь, но это обстоятельство меня не тревожит. <…> Легче всего тем, кто выражает «общие чаяния», кто в своих стихах проговаривает «коллективные травмы». С этой точки зрения Херберта… можно назвать образцовым примером, только не для меня [Lachmann 1999: 67].

Можно ли найти в стихах Херберта подтверждение тому, что его следует считать «образцовым примером» в выражении «коллективных травм»? На первый взгляд, метаполитическое стихотворение Херберта «Размышления о проблеме народа» (Rozważania o problemie narodu, 1961) опровергает этот тезис, так как в нем говорится о разрушительных последствиях ксенофобии:

…всеобщее чтение в школе
вовсе не должно давать достаточный повод
для убийства
[Херберт 2010; см. также: Herbert 1997: 47; 2007b: 189]

С другой стороны, лирический субъект поддерживает идею, характерную для «примордиального» национализма, — о нации как изначальной данности (а не условной конструкции): «твержу только / о наличии этой связи» [Там же]. Оба высказывания можно рассматривать в контексте «коллективных травм», о которых, по мнению Лахмана, пишет Херберт. Развивая идею национальной общности, необязательно ограждать эту идею от внешней критики; достаточно представить нацию как сообщество жертв.

Далее я постараюсь показать, что в поэзии Херберта травма, объединяющая сообщество жертв, выступает в качестве двойной обороны — от внешних влияний и от вмешательства внутренней системы, направленного против людей, которые представлены как жертвы.

В навязанной извне системе, такой, как Польская Народная Республика, переплетаются внешние и внутренние преступления, против которых нация или отдельный человек должны занять оборонительную позицию. Поэтому я полагаю, что Лахман отчасти прав и что в стихах Херберта, написанных в период ПНР, действительно можно усмотреть постколониальный оборонительный национализм, присущий также и сторонникам правых взглядов, которые стали преобладать в польской политике в 2010-е годы [9]. В зрелый период творчества Херберта, в 1970—1980-е годы, отсылки к античности в широком смысле этого слова — не только к древней истории и политеистическим религиям, но и к Библии [10] — функционируют как аллегории политических реалий Польской Народной Республики, в которых он видит колонизацию польской политической культуры одновременно извне и изнутри [11].

Травмированные жертвы этой внешней и внутренней колонизации политической культуры в поэзии Херберта необязательно предстают как коллектив, тем более такой, в котором можно с первого взгляда опознать польское национальное сообщество. Поэтому слова Лахмана о коллективном национальном субъекте у Херберта необходимо поставить под вопрос, во-первых, с точки зрения того, можно ли отождествлять этих жертв с поляками, во-вторых — с учетом грамматических особенностей лирики Херберта (того, что Роман Якобсон называет «грамматикой поэзии»): я анализирую использование Хербертом числа нарицательных существительных и местоимений [12] в тех случаях, когда речь идет о применении власти. когда говорится о власть имущих и их преступлениях, как правило, присутствуют скорее этнонимы и собирательные названия профессиональных сообществ, а не имена конкретных тиранов, хотя их аллегорические образы могут фигурировать в тексте. при этом, если речь о жертвах, следует различать коллективное «мы» национального сообщества и универсальные персонажи-типы (такие, как знаменитый «Пан Когито» Херберта).

Исходя из этой двойной задачи, я предлагаю хотя бы отчасти «систематизировать» отсылки Херберта к античности на основании грамматических критериев, несмотря на то, что поэт преднамеренно поместил их между политическими реалиями и сферой универсального и они не сводятся ни к одной из этих областей. Однако эта структуралистская установка и основанный на ней шаг в сторону объективного научного литературоведения позволят мне произвести герменевтический анализ лирики Херберта с точки зрения постколониальной теории и с опорой на контекст.

4. Злодеи и жертвы в единственном числе

В «античных» стихотворениях Херберта злодеи часто изображены как группа и обозначены множественным числом: убивают «они», как, например, в «Анабасисе» (Anabaza):

Кондотьеры Кира иностранный легион
…громили…
<…>
к счастью не лгали что защищают цивилизацию
[Херберт б]

Именно «они» у Херберта злоупотребляют властью и превращаются в тиранов: «генералов / атлетов власти / деспотов» [13]. «Они» доносят и казнят: «пусть не покинет тебя твой спутник презрение / к соглядатаям палачам трусам» [14]. «Они» преследуют лирического субъекта: «о моих водянистооких серых недогадливых преследователях» [15]. Наконец, именно «они» прибегают к скудному языку пропаганды:

поистине их риторика была чересчур уж посконной
(надо думать Марк Туллий перевернулся в могиле)
цепи тавтологий и цепы представлений
диалектика изуверов никакого изящества в аргументации
синтаксис вне красоты конъюнктива
[Херберт 2017б]

Множественное число, которое употребляется по отношению к некой определенной группе противников, или личное местоимение «они», обозначающее врагов, сохраняются даже в стихах, обращенных к одному конкретному адресату, например «Рышарду Криницкому — письмо» (Do Ryszarda Krynickiego — list): «однако противники наши — признай же — были ничтожны» [Херберт 2015: 12].

Исключение из этого правила — говорить о злодеях во множественном числе — составляют боги, жестоко преследующие своих жертв, например Аполлон («Аполлон и Марсий», Apollo i Marsjasz), чья единственная жертва — Марсий, и римские императоры-тираны, чьи имена вынесены в заглавия стихотворений: «Калигула» (Kaligula) и «Божественный Клавдий» (Boski Klaudiusz). Херберт иронически описывает тех, кого называет по имени, изображая психологию тиранов и сторонников террора, в собирательном портрете которых угадываются в том числе черты Сталина.

Побежденные и жертвы реже упоминаются во множественном числе. Так, во множественном числе Херберт пишет об американских индейцах — «Те, кто проиграл» (Ci którzy przegrali; см.: [Herbert 2007a: 66—67]) — или о рабах Диоклетиана: «Но никогда не догадается [Цицерон], что прожилки мрамора в термах Диоклетиана — это лопнувшие кровеносные сосуды рабов из каменоломен» [Херберт 1973: 46; 2008: 205] [16].

Главная метонимия польского народа, Вавельский холм в Кракове, тоже предстает как коллективный «акрополь для обездоленных» [17]. Чаще Херберт перечисляет имена потерпевших поражение, не соединяя их союзами: «Гильгамеша Гектора Роланда» [18] или «Роланд Ганнибал Ковальски» [19]. Однако более важную роль в его поэзии играют отдельные персонажи, с которыми отождествляет себя господин Когито, архетипический мыслящий субъект [Przybylski 1978: 149], фигурирующий в ряде стихотворений Херберта, например Катон Младший в стихотворении «Пан Когито о том, что значит не сгибаться» (Pan Cogito o postawie wyprostowanej) [Херберт 1991]. Социальную изоляцию этого типового субъекта, изредка вступающего в разговор с живыми современниками, можно расценивать как политико-культурное следствие тоталитарного режима (как казалось Адаму Михнику, когда он отбывал заключение в тюрьме Мокотув [Michnik 1985: 263, 282]), однако в данном случае едва ли правомерно говорить о соотнесении конкретной жертвы с «коллективной травмой», о которой пишет Лахман. Обобщенный образ пана Когито восходит скорее к универсальной философской антропологии.

Распространяется ли тенденция к универсализации и на сообщества жертв? В своих трактовках раннего стихотворения Херберта «О Трое» (O Troi) исследователи поспешно отметают неизбежную ассоциацию между руинами, оставшимися от трои, и разрушенной во Вторую мировую войну Варшавой [Bainczyk-Crescentini 2014: 119]. Анализируя более поздний «Рапорт из осажденного города», комментаторы стараются подчеркнуть, что осада — многозначная метафора и что опрометчиво отождествлять ее с военным положением, а «Город» с заглавной буквы — с Варшавой [Łukasiewicz 1995: 92; Adamiec 1996: 117—119]. Анджей Калишевский даже считает обобщение главным художественным приемом Херберта [Kaliszewski 1990: 79, 93—94], а Адам Михник утверждает: «Херберт довел до совершенства умение облекать конкретное в универсальные формулы» [Michnik 1985: 254].

И в самом деле: за обозначениями жертв в лирике Херберта стоит то пан Когито, то сам автор, то польская, то всемирная история. Но преобладает все же противопоставление некой сплоченной группы и тех, кто осаждает ее извне. Эту оппозицию можно, как показывает Ежи Квятковский [Kwiatkowski 1995: 400—401], интерпретировать не исключительно, но в том числе как «архетипический польский образ осадного положения», поэтому его можно отнести в том числе и к польской традиции изображать мученичество своего народа: «В нем [“рапорте” Херберта] мы видим традиционный патриотический палимпсест, призывающий нас положить свои жизни на святой алтарь службы отечеству. В нем звучит и наказ защищать не вполне определенное достояние народа…» [Prokop 2001: 192].

5. Польская Народная Республика как советская колония

Однако в какой мере Херберт в своих античных аллегориях отождествляет «их», убийц, с коммунистическим строем, навязанным Польше советским союзом? Прямые отсылки к коммунизму и Польской Народной Республике, такие, как уже упомянутые «куртка с Ленинского плеча» и «внуки Авроры», или «небесные пролетарии» [20], встречаются редко. Те, кто «навязал полякам» коммунизм, зачастую названы метонимически, косвенно — через ялтинских «хищников», которые «выдали» Польшу безымянному чужаку, «русским»:

…нас предали их отцы
наши союзники времен второго Апокалипсиса
[Херберт 1998]

Если Херберт сводит внешнее зло к последствиям Ялтинской конференции, состоявшейся в феврале 1945 года [Fik 1989], тогда под местоимением «мы», безусловно, подразумеваются поляки.

В саркастическом приглашении Херберта, адресованном «захватчику» и озаглавленном «17 IX», об отсылке к национальному сообществу позволяет говорить притяжательное местоимение в сочетании со словом «родина» (ojczyzna):

Моя беззащитная родина примет тебя захватчик
[Херберт 2004]

Слово «захватчик», в оригинале поставленное в звательный падеж (najeźdźco), указывает на исторический контекст, к которому относятся эти слова, — 17 сентября 1939 года, когда Советский Союз, по условиям пакта Молотова—Риббентропа, ввел войска в Польшу. Даже если считать вторжение советских войск лишь вторичным следствием нападения Германии на Польшу 1 сентября 1939 года, под «агрессором» в единственном числе Херберт явно подразумевает Сталина [21].

В отличие от этой однозначной отсылки, упоминание во «Власти вкуса» пропагандистской риторики лишь косвенно намекает на коммунистическую пропаганду Советской России; читатель сам должен увидеть намек на русский язык, заключающийся в том, что в неназванном тексте значительно реже, чем обычно в польском языке, используется сослагательное наклонение. В стихотворении «Пан Когито — возвращение» (Pan Cogito—powrót) отсылка к железному занавесу достаточно очевидна:

уж видит
границу
вспаханное поле
смертоносных башен бойницы
густые заросли проволоки
[Херберт а]

Однако речь идет не о польской границе, а о внутренней границе разделенной Германии в 1963—1989 годах. В обоих случаях конкретные фигуры — агитаторы и пограничники — растворяются в грамматическом термине «конъюнктив» и синекдохе «заросли проволоки», обозначающей пограничные заграждения.

Стихотворение «Допрос ангела» (Przesłuchanie anioła) заставляет вспомнить показательные судебные процессы в СССР 1930-х годов, для которых признания у подсудимых выбивали пытками. Здесь словно бы крупным планом показан допрос одного из таких обвиняемых:

прекрасен миг
когда он падает на колени
воплощенье вины
апофеоз высшего смысла

язык болтается
между признанием
и выбитыми зубами
[Херберт 1991]

Еще одно «пыточное» стихотворение на античную тему, «Дамаст по прозвищу Прокруст говорит» (Damastes z przydomkiem Prokrustes mówi), можно истолковать как аллегорию свойственной коммунизму уравниловки: Прокруст, персонаж древнегреческого мифа, укладывая своих жертв на вошедшее в поговорку прокрустово ложе, или вытягивал их ноги по длине ложа, или обрубал, если те оказывались слишком длинными: «Я был неустанным в усилиях уравнять людей» [Херберт 2004]. На этом фоне в главном персонаже прозаической миниатюры «Цезарь» (Cesarz) угадывается намек на Сталина: «Был себе да жил однажды цезарь. <…> …он больше всего любил охоту и террор. Правда, фотографировался всегда с детьми и меж цветами. Когда он умер, никто не посмел убрать его портретов» [Херберт 2016в]. Однако Сталин не назван по имени, поэтому возможность других интерпретаций остается.

То же самое справедливо в случаях, когда Херберт во множественном числе говорит о носителях власти и тех, кто ей подчиняется: он, как правило, избегает прямо называть поляков, русских или советских людей. Читатель сам должен увидеть в народах, покоренных Римской империей — «гирпинах, апулах, луканцах», — аллегорическое изображение поляков, а в варварских племенах, надвигающихся с востока, например лангобардах или готах, — советские войска; автор лишь дает основание для такой трактовки. В целом коммунизм чаще фигурирует как система, а не изображается в лице конкретного агрессора и инициатора репрессий — Сталина, тогда как Польша аллегорически или метонимически представлена как коллективная жертва.

6. Самоколонизация в Польской Народной Республике

Из сказанного следует, что необходимо перейти от анализа числа имен существительных и местоимений, обозначающих злодеев и жертв, к процессам подчинения, укорененным в правилах поведения и публичной риторике коммунизма. Последняя представлена глагольными группами: что политикокультурное насилие [Michnik 1975: 213], исходящее извне, от Советского Союза, но вершимое внутри страны польскими коммунистами, делает со своими жертвами? Жертвы усваивают навязанную им политическую культуру; именно они превращают колонизацию со стороны другого государства в самоколонизацию. Особенно яркую аллегорию самоколонизации мы обнаруживаем в стихотворении Херберта «Возвращение проконсула» (Powrót prokonsula). Не названный по имени человек, собирающийся вернуться в родную страну, размышляет, как ему предстоит приспособиться к репрессивному режиму и снова скрывать свои истинные чувства:

надо будет заново условиться с лицом
заставить нижнюю губу стереть презренье
глаза пусть будут идеально пусты
и чтобы подбородок пугливый зайчик лица моего
не прыгал каждый раз как входит претор
[Херберт 2015: 9]

Безличная конструкция «надо будет» (trzeba będzie) свидетельствует о том, что говорящий словно бы испытывает раздвоение личности и видит собственное замешательство со стороны. Коллективное стремление к подчинению, возведенное в культурную практику, господствует и в Утике, на родине Катона:

граждане
не желают защищаться
проходят ускоренный курс
коленопреклонения [22]
[Херберт 1991]

Оставшиеся выражения несогласия вытеснены из публичной сферы — каждый наедине со своим протестом:

Прометей тихо смеется.
Это теперь его единственный способ выразить несогласие с миром [23]
[Херберт 2006]

7. Интернализация внешних колониальных отношений

В лирике Херберта, особенно в стихах 1970—1980-х годов, где поэт переосмысляет античность, отношения между захватчиками и жертвами перенесены из международной сферы внутрь общества и во внутренний мир приспосабливающихся субъектов, что позволяет истолковать их аллегорически в контексте Польской Народной Республики. Подобный механизм интернализации подводит нас к вопросу: какая модель внутренней колонизации помогает понять оппозицию, которую мы находим у Херберта, — захватчиков, которые приходят из внешнего мира, но вторгаются во внутренний, и их коллективных или индивидуальных жертв?

Исследователи описывали модели внутренней колонизации главным образом в связи с Великобританией и Ирландией [Hechter 1975], а также Россией [Эткинд 2018], но отчасти они рассматривались и в связи с Польшей [Buchowski 2006: 479, n. 10; Zarycki 2008: 37, 41; Thompson 2011: 290]. Процессы самоколонизации изучаются и в рамках современных исследований русской культуры [Уффельманн 2012].

Эва Доманьска, Анна Артвиньска и Малгожата Миколайчак анализировали политическую обстановку в Польской Народной Республике с точки зрения постколониальной теории [Domańska 2008; Artwińska 2011; Mikołajczak 2015]. Если Доманьска отодвигает на второй план ключевой вопрос, имела ли место колонизация Польши Советским Союзом [Domańska 2008: 169], а Артвиньска рассматривает его с точки зрения постсоциалистического контекста, то Миколайчак в своем анализе польской региональной литературы коммунистического периода ближе всего подходит к описанию механизмов внешней и внутренней колонизации, которые я пытаюсь проследить в лирике Херберта: период Польской Народной Республики Миколайчак характеризует как «ситуацию двойной колонизации — со стороны культуры Польской Народной Республики, которая, в свою очередь, зависела от советского гегемона (и его культурной политики)» [Mikołajczak 2015: 287]. По мнению исследовательницы, Польская Народная Республика создавала «обстановку “культурной самоколонизации”» [Mikołajczak 2015: 288].

Томаш Зарыцкий, еще один исследователь, обращающийся к постколониальной теории, приписывает тезис о колонизации Польской Народной Республики Советским Союзом и ее негативном влиянии на сознание колонизированного народа сторонникам правого политического лагеря [Zarycki 2008: 41]. Популярности подобной националистической трактовки идей колониализма способствовала Эва Томпсон, одна из главных представительниц правых интеллектуалов. Употребление понятия «колониализм» по отношению к Польской Народной Республике она объясняет тем, что в 1945—1989 годах важные решения принимались не в Варшаве, а в Москве, а советскую власть насаждали и поддерживали при помощи насилия [Thompson 2011: 294]. Томпсон противопоставляет ненавистное коммунистическое государство его жертве, какой она считает польский народ [24]. Если верить Томпсон, следствием такого давления государства оказалась самоколонизация польской нации на уровне интеллектуальной культуры: «В 1945—1989 годы польский интеллектуальный дискурс представлял собой дискурс колонизированной нации» [Thompson 2011: 295; выделено в оригинале].

Херберт также осмысляет Польскую Народную Республику в первую очередь через внутреннюю политическую культуру. Его античные аллегории направлены не столько на внешний фактор коммунизма как советской оккупации (и изображение русских как восточного захватчика), сколько на внутреннюю динамику Польской Народной Республики. Неравная расстановка сил предстает как одновременно внешняя и внутренняя колонизация. Политическая цензура в Польской Народной Республике не позволяла открыто назвать СССР в печати внешним захватчиком — и Херберт на это тоже не решился [25]. Поэтому тема психологических последствий внутренней или самоколонизации тоже оказалась под запретом. Однако Херберт изображал их посредством античных аллегорий. Я полагаю, что поэзия Херберта, который делает акцент на внутренней и микрополитике, связывает коммунистический режим Польской Народной Республики, насаждаемый извне, с «внутренней колониализацией» (sic) окружающего мира, как ее понимает Юрген Хабермас [Habermas 1995: 523].

8. Националистическая трактовка советской внешней и внутренней колонизации

Когда в Польше перестали действовать ограничения коммунистической цензуры, представители правого и националистического направления постколониальной теории стали более открыто говорить о внешнем захватчике, которого Херберт мог изображать лишь в античном обличье и с точки зрения внутренней динамики. Коммунизм как советскую оккупацию интерпретирует прежде всего Эва Томпсон, демонстрируя таким образом явно националистическое неприятие внешней и внутренней колонизации, которое Херберт выражал лишь через метафору осады античного города.

Мой заключительный тезис состоит в том, что националистические трактовки постколониальной теории могут представлять собой проблему с точки зрения ее потенциала как аналитического инструмента [Уффельманн 2020].

Однако их эвристические принципы сопоставимы с античными аллегориями, к которым прибегает Херберт, изображая политическую культуру Польской Народной Республики. Из этой параллели я делаю вывод, что в поэзии Херберта, как отмечает Петр Лахман, можно усмотреть оборонительный национализм, который никоим образом, вопреки утверждению Ежи Квятковского, не противоположен национализму как таковому [Kwiatkowski 1995: 405].

Конечно, лишь в отдельных стихотворениях Херберта жертвы представлены как сообщество, а отождествить их с поляками можно лишь по косвенным признакам; польские жертвы и советские угнетатели (в частности, Сталин) облечены в одежды античных аллегорий. Более того, благодаря насмешливым и словно бы наивным интонациям Херберта эти образы кажутся вполне приемлемыми; они нарисованы иронически и лишены чересчур назойливого сходства с историческими прототипами. Перефразируя мысль Станислава Баранчака о том, что при чтении Херберта следует учитывать «в том числе» политический подтекст, можно сказать, что в его стихах присутствует в том числе переодетый в античные одежды оборонительный национализм, а в аллегориях можно увидеть намек на внешнюю и внутреннюю колонизацию Польши Советским Союзом.

Пер. с англ. Татьяны Пирусской

Библиография / References

[Бродский 2001] — Бродский И. В ожидании варваров. Мировая поэзия в переводах Иосифа Бродского. СПб.: Журнал «Звезда», 2001.

(Brodskii I. V ozhidanii varvarov. Mirovaia poeziia v perevodakh Iosifa Brodskogo. Saint Petersburg, 2001.)

[Уффельманн 2012] — Уффельманн Д. Подводные камни внутренней (де)колонизации России // Там, внутри. Практики внутренней колонизации в культурной истории России / Под ред. А. Эткинда, Д. Уффельманна, И. Кукулина. М.: Новое литературное обозрение, 2012. С. 53—104.

(Uffelmann D. Podvodnye kamni vnutrennei (de)kolonizatsii Rossii // Tam, vnutri. Praktiki vnutrennei kolonizatsii v kul’turnoi istorii Rossii / Ed. by A. Etkind, D. Uffelmann, I. Kukulin. Moscow, 2012. P. 53—104.)

[Уффельманн 2020] — Уффельманн Д. Постколониальная теория как пост-колониальный национализм // Новое литературное обозрение. 2020.№161. С. 85— 103.

(Uffelmann D. Postcolonial Theory as Post-Colonial Nationalism // Postcolonialism CrossExamined: Envisioning New Relations to the Colonial Past and Postcolonial Future / Ed. M. Albrecht. P. 135—152. — In Russ.)

[Херберт 1973] — Херберт З. Классик / Стихи / Пер. В. Британишского // Иностранная литература. 1973. № 2. С. 38—47.

(Herbert Z. Klasyk / Stikhi / Transl. by V. Britanishskij // Inostrannaia literatura. 1973. № 2. P. 38— 47. — In Russ.)

[Херберт 1991] — Херберт З. Пан Когито о том, что значит не сгибаться. Допрос ангела. Репортаж из рая / Пророчество, проще которого нет / Пер. А. Базелевского // Митин журнал. 1991. Вып. 42. С. 111—119 (http://www.vavilon.ru/metatext/mj42/ herbert.html).

(Herbert Z. Pan Cogito o postawie wyprostowanej. Przesłuchanie anioła. Sprawozdanie z raju / Transl. by A. Bazelevskij // Mitin zhurnal. 1991. Issue 42. P. 111—119 (http://www.vavilon.ru/ metatext/mj42/herbert.html). — In Russ.)

[Херберт 1998] — Херберт З. Рапорт из осажденного города. Метаморфозы Тита Ливия / Стихи / Пер. В. Британишского // Иностранная литература. 1998. № 8 (https://magazines.gorky.media/inostran/ 1998/8/stihi-53.html).

(Herbert Z. Raport z oblężonego miasta. Przemiany Liwiusza / Stikhi / Transl. by V. Britanishskij // Inostrannaia literatura. 1998. № 8 (https://magazines.gorky.media/inostran/199 8/8/stihi-53.html). — In Russ.)

[Херберт 2001] — Херберт З. Почему классики / Стихи / Пер. В. Британишского // Иностранная литература. 2001. № 7 (https://magazines.gorky.media/inostran/ 2001/7/stihi.html).

(Herbert Z. Dlaczego klasycy / Stikhi / Transl. by V. Britanishskij // Inostrannaia literatura. 2001. № 7 (https://magazines.gorky.media/inostran/ 2001/7/stihi.html). — In Russ.)

[Херберт 2004] — Херберт З. 17 IX. Дамаст по прозвищу Прокруст говорит / Господин Когито и другие / Пер. В. Британишского. СПб.: Алетейя, 2004.

(Herbert Z. 17 IX. Damastes z przydomkiem Prokrustes mówi / Gospodin Kogito i drugie / Transl. by V. Britanishskij. Saint Petersburg, 2004. — In Russ.)

[Херберт 2006] — Херберт З. Старый Прометей / Избранное / Пер. А. Ройтмана. М.: Текст, 2006.

(Herbert Z. Stary Prometeusz / Izbrannoe / Transl. by A. Roitman. Moscow, 2006. — In Russ.)

[Херберт 2008] — Херберт З. Господин Когито о добродетели / Господин Когито / Пер. Л. Бондаревского // Журнал «Самиздат». 2008 (http://samlib.ru/b/bonda rewskij_l_w/herbert.shtml).

(Herbert Z. Pan Cogito o cnocie / Gospodin Kogito / Transl. by L. Bondarevskij // Zhurnal «Samizdat». 2008 (http://samlib.ru/b/bondarewskij_l_ w/herbert.shtml). — In Russ.)

[Херберт 2009] — Херберт З. Послание господина Когито / Пер. В. Британишского // Меценат и мир. 2009. № 41—44 (http://mecenat-and-world.ru/41-44/ herbert1.htm).

(Herbert Z. Przesłanie Pana Cogito / Transl. by V. Britanishskij // Mecenat i Mir. 2009. № 41—44 (http://mecenat-and-world.ru/41-44/herbert1. htm). — In Russ.)

[Херберт 2010] — Херберт З. Размышления о проблеме народа / На длинных тощих лучах / Пер. В. Куприянова // Дети Ра. 2010.№5 (https://magazines.gorky.media/ ra/2010/5/na-dlinnyh-toshhih-luchah.html).

(Herbert Z. Rozważania o problemie narodu / Na dlinnykh toshchikh luchakh / Transl. by V. Kupriianov // Deti Ra. 2010. № 5 (https://magazines. gorky.media/ra/2010/5/na-dlinnyh-toshhihluchah.html). — In Russ.)

[Херберт 2015] — Херберт З. Рышарду Криницкому — письмо. Возвращение проконсула / Пер. С. Морейно // Рижский альманах. 2015. № 6. С. 5—12.

(Herbert Z. Do Ryszarda Krynickiego — list. Powrót prokonsula / Transl. by S. Morejno // Rizhskii al’manakh. 2015. № 6. P. 5—12. — In Russ.)

[Херберт 2016а] — Херберт З. Почему классики / Пер. С. Морейно // Cигма (syg.ma) (https://syg.ma/@dienis-4/zbighnievkhierbiert-pochiemu-klassiki).

(Herbert Z. Dlaczego klasycy / Transl. by S. Morejno // Sigma (syg.ma) (https://syg.ma/@dienis4/zbighniev-khierbiert-pochiemu-klassiki). — In Russ.)

[Херберт 2016б] — Херберт З. Калигула / Пер. Р. Римских // Журнал «Самиздат». 2016 // http://samlib.ru/r/rimskij_r/kaligula.shtml.

(Herbert Z. Kaligula / Transl. by R. Rimskih // Zhurnal «Samizdat». 2016 // http://samlib.ru/r/rimskij_r/ kaligula.shtml. — In Russ.)

[Херберт 2016в] — Херберт З. Цезарь / Кот. Стена. Цезарь. Гвоздь в небе. Башня / Пер. Р. Римских // Журнал «Самиздат». 2016 // http://samlib.ru/r/rimskij_r/ kocour.shtml.

(Herbert Z. Cesarz / Kot. Stena. Tsezar’. Gvozd’ v nebe. Bashnia / Transl. by R. Rimskih // Zhurnal «Samizdat». 2016 (http://samlib.ru/r/ rimskij_r/kocour.shtml). — In Russ.)

[Херберт 2017а] — Херберт З. Вавель / Пер. Р. Римских // Журнал «Самиздат». 2017 // http://samlib.ru/r/rimskij_r/schloss.shtml.

(Herbert Z. Wawel / Transl. by R. Rimskih // Zhurnal «Samizdat». 2017 // http://samlib.ru/r/ rimskij_r/schloss.shtml. — In Russ.)

[Херберт 2017б] — Херберт З. Власть вкуса / Пер. Р. Римских // Журнал «Самиздат». 2017 // http://samlib.ru/r/rimskij_r/ geschmack.shtml.

(Herbert Z. Potęga smaku (Vlast’ vkusa) / Transl. by R. Rimskih // Zhurnal «Samizdat». 2017: http:// samlib.ru/r/rimskij_r/geschmack.shtml. — In Russ.)

[Херберт а] — Херберт З. Пан Когито — возвращение / Из сборника «Репортаж из осажденного города» / Пер. Р. Левчина // Лавка языков (https://spintongues. vladivostok.com/herbert2.htm).

(Herbert Z. Pan Cogito — powrót / Iz sbornika «Reportazh iz osazhdennogo goroda» / Transl. by R. Levchina // Lavka yazykov (https:// spintongues.vladivostok.com/herbert2.htm). — In Russ.)

[Херберт б] — Херберт З. Посланник / Пер. А. Цветкова // http://aptsvet.dreamwidth. org/tag/%D1%85%D0%B5%D1%80%D0 %B1%D0%B5%D1%80%D1%82+%D0%B F%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%B2% D0%BE%D0%B4.

(Herbert Z. Posłaniec / Transl. by A. Tsvetkov // http:// aptsvet.dreamwidth.org/tag/%D1%85%D0%B 5%D1%80%D0%B1%D0%B5%D1%80%D1 %82+%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B5 %D0%B2%D0%BE%D0%B4. — In Russ.)

[Эткинд 2018] — Эткинд А. Внутренняя колонизация. Имперский опыт России. 3-е изд. М.: Новое литературное обозрение, 2018.

(Etkind A. Internal Colonization: Russia’s Imperial Experience. Moscow, 2018. — In Russ.)

[Якобсон 1983] — Якобсон Р. Поэзия грамматики и грамматика поэзии // Семиотика. М.: Радуга, 1983. С. 462—482.

(Jakobson R. Poeziia grammatiki i grammatika poezii // Semiotica. Moscow, 1983. P. 462—482.)

[Adamiec 1996] — Adamiec M. Pomnik trochę niezupełny… Rzecz o apokryfach i poezji Zbigniewa Herberta. Gdańsk: Wydawnictwo Uniwersytetu Gdańskiego, 1996.

[Artwińska 2011] — Artwińska A. Kompleks polski. Krytyka postkolonialna a PRL // Opowiedzieć PRL / Ed. by K. Chmielewska, G. Wołowiec. Warszawa: IBN, 2011. S. 33—48.

[Ashcroft, Griffiths, Tiffin 1989] — Ashcroft B., Griffiths G., Tiffin H. The Empire Writes Back: Theory and Practice in Post-Colonial Literatures. London: Routledge, 1989.

[Bainczyk-Crescentini 2014] — Bainczyk-Crescentini M. Mythos und Gegenwart. Die ‘Ilias’ im lyrischen Werk Zbigniew Herberts // Slavische Identitäten. Paradigmen, Poetiken, Perspektiven // Ed. by G. Howanitz, C. Kampkötter, H. Kirschbaum. Munich; Berlin; Washington, D.C.: Sagner, 2014. S. 113—125.

[Barańczak 1984] — Barańczak S. Uciekinier z utopii. O poezji Zbigniewa Herberta. London: Polonia, 1984.

[Bigaj 2002] — Bigaj J. Za przesłaniem Herberta nie pójdę // Herbert. Poetyka, wartości i konteksty / Ed. by E. Czaplejewicz, W. Sadowski. Warszawa: DiG, 2002. S. 165—172.

[Buchowski 2006] — Buchowski M. The Specter of Orientalism in Europe: From Exotic Other to Stigmatized Brother // Anthropological Quarterly. 2006. Issue 79. № 3. P. 463—482.

[Domańska 2008] — Domańska E. Obrazy PRL w perspektywie postkolonialnej. Studium przypadku // Obrazy PRL. O konceptualizacji realnego socjalizmu w Polsce / Ed. by K. Brzechczyn. Poznań: IPN, 2008. S. 167—187.

[Fik 1989] — Fik M. Kultura polska po Jałcie. Kronika lat 1944—1981. London: Polonia Book Fund, 1989.

[Habermas 1995] — Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. Bd. II. Zur Kritik der funktionalistischen Vernunft. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1995.

[Hechter 1975] — Hechter M. Internal Colonialism: The Celtic Fringe in British National Development, 1536—1966. London: Routledge & Kegan Paul, 1975.

[Herbert 1994] — Herbert Z. Struna światła. Wrocław: Wydawnictwo Dolnośląskie, 1994.

[Herbert 1995] — Herbert Z. Raport z oblężonego miasta. Wrocław: Wydawnictwo Dolnośląskie, 1995.

[Herbert 1997] — Herbert Z. Studium przedmiotu. Wrocław: Wydawnictwo Dolnośląskie, 1997.

[Herbert 1999] — Herbert Z. Poezje wybrane // Selected Poems / Trans. by J. and B. Carpenter, C. Miłosz, P. Dale Scott. Kraków: Wydawnictwo Literackie, 1999.

[Herbert 2007a] — Herbert Z. Poezje // Gedichte / Ed. by K. Dedecius. Kraków: Wydawnictwo Literackie, 2007.

[Herbert 2007b] — Herbert Z. The Collected Poems 1956—1998 / Ed. by A. Valles. New York: Ecco, 2007.

[Herbert 2008] — Herbert Z. Wiersze zebrine / Ed. by R. Krynicki. Kraków: Wydawnictwo A5, 2008.

[Herlth 2018] — Herlth J. Wer sind Herberts Barbaren? // Herr Cogito im Garten. Zbigniew Herbert / Ed. by A. Lawaty, P. Przybyła, M. Zybura. Osnabrück: Fibre, 2018. S. 135—151.

[Hingley 2015] — Hingley R. Post-Colonial and Global Rome: The Genealogy of Empire // Globalisation and the Roman World: World History, Connectivity and Material Culture / Ed. by M. Pitts, M.J. Versluys. Cambridge: Cambridge University Press, 2015. P. 32—46.

[Janion 2007] — Janion M. Niesamowita słowiańszczyzna. Kraków: Wydawnictwo Literackie, 2007.

[Kaliszewski 1990] — Kaliszewski A. Gry Pana Cogito. Łódż: Wydawnictwo Łódzkie, 1990.

[Kornhauser 1974] — Kornhauser J. Herbert: z odległej prowincji // Kornhauser J., Zagajewski A. Świat nie przedstawiony. Kraków: Wydawnictwo Literackie, 1974. S. 100—109.

[Kowalczyk 1983] — Kowalczyk A. Złote runo nicości // Tygodnik Powszechny. 1983. Issue 11. № 4.

[Kwiatkowski 1995] — Kwiatkowski J. Polski archetyp oblężenia. Historia—Sienkiewicz — Mrożek — Herbert // Magia poezji (O poetach polskich XX wieku). Kraków: Wydawnictwo Literackie, 1995. S. 391—405.

[Lachmann 1999] — Lachmann P. Wywołane z pamięci. Olsztyn: Borussia, 1999.

[Łukasiewicz 1995] — Łukasiewicz J. Poezja Zbigniewa Herberta. Warszawa: Wydawnictwa Szkolne i Pedagogiczne, 1995.

[Mattingly 2011] — Mattingly D.J. Imperialism, Power, and Identity: Experiencing the Roman Empire. Princeton, N.J., Oxford: Princeton University Press, 2011.

[Michnik 1985] — Michnik A. Potęga smaku // Z dziejów honoru w Polsce. Paris: Institut Littéraire, 1985. S. 199—280.

[Mikołajczak 2015] — Mikołajczak M. Między mimikrą a rebelią. Pejzaż (post)kolonialny regionalnej literatury // Teksty Drugie. 2015. № 5. S. 283—305.

[Prokop 2001] — Prokop J. Raport z oblężonego Miasta po dwudziestu latach // Herbert i znaki czasu. Colloquia Herbertiana (I) / Ed. by E. Feliksiak, M. Leś, E. Sidoruk. Białystok: Towarzystwo Literackie im. A. Mickiewicza; Oddział Białostocki, 2001. S. 191—200.

[Przybylski 1978] — Przybylski R. Między cierpieniem a formą // To jest klasycyzm. Warszawa: Czytelnik, 1978. S. 124—175.

[Roman Imperialism 1996] — Roman Imperialism: Post-Colonial Perspectives. Proceedings of a Symposium Held at Leicester University in November 1994 / Ed. by J. Webster. Leicester: School of Archaeological Studies, University of Leicester, 1996.

[Schmid 2018] — Schmid U. Nach dem Kommunismus. Herberts politische Interventionen in der Dritten Republik // Herr Cogito im Garten. Zbigniew Herbert / Ed. by A. Lawaty, P. Przybyła, M. Zybura. Osnabrück: Fibre, 2018. S. 191—200.

[Skórczewski 2013] — Skórczewski D. Teoria — literatura — dyskurs. Pejzaż postkolonialny. Lublin: Wydawnictwo KUL, 2013.

[Terrenato 2005] — Terrenato N. The Deceptive Archetype: Roman Colonialism in Italy and Postcolonial Thought // Ancient Colonizations: Analogy, Similarity and Difference / Ed. by H. Hurst, S. Owen. London: Duckworth, 2005. P. 59—72.

[Thompson 1998] — Thompson E. Nationalism, Imperialism, Identity: Second Thoughts // Modern Age 40. 1998. № 3. P. 250—261.

[Thompson 2011] — Thompson E. A jednak kolonializm. Uwagi epistemologiczne // Teksty Drugie. 2011. № 6. S. 289—301.

[Trocha 2010] — Trocha B. Mythopoeiczne aspekty liryki Zbigniewa Herberta // Pojęcia kiełkujące z rzeczy. Filozoficzne inspiracje twórczości Zbigniewa Herberta / Ed. by J.M. Ruszar. Kraków: Wydawnictwo Platan, 2010. S. 101—137.

[Uffelmann 1998] — Uffelmann D. Autobiografizm i antropologia. ‘Ecce Homo’ F. Nietzschego i ‘Pan Cogito’ Z. Herberta // Postać literacka / Ed. by E. Kasperski, B. Pawłowska-Jądrzyk. Warszawa: Uniwersytet Warszawski, 1998. S. 53—75.

[Van Dommelen 1998] — Van Dommelen P.A.R. On Colonial Grounds: A Comparative Study of Colonialism and Rural Settlement in First Millennium BC West Central Sardinia. Leiden: University of Leiden, 1998.

[Zarycki 2008] — Zarycki T. Polska i jej regiony a debata postkolonialna // Oblicze polityczne regionów Polski / Ed. by Małgorzata Dajnowicz. Białystok: Wydawnictwo Wyższej Szkoły Finansów i Zarządzania, 2008. S. 31—48.